Железный ветер

«Слова, — подумал Таланов, — слова слушают…» Мгновение он размышлял, слушают ли слова или это слова слушают? Мысль показалась очень интересной, но чрезмерно сложной.

Внезапно его вырвало, мучительно, одним желудочным соком, буквально выворачивая наизнанку. Как ни странно, но от этого немного полегчало.

— Что? — глухо спросил капитан, поводя мутными, налитыми кровью глазами.

— Майор, Зимников…

— Что? — простонал Таланов, обхватывая руками гудящую как котел голову.

Кто-то прыгнул в воронку, расплескивая скопившуюся на дне грязь, резко взял его за ворот. Капитан попытался отмахнуться, но безвольная рука лишь бесцельно мотнулась. Поволоцкий, оскаленный, страшный, похожий в своем грязном залитом кровью халате на людоеда, наотмашь хлестнул его по лицу и сразу же сделал быстрый укол в плечо, прямо через одежду.

— Сейчас оклемается, — пояснил он кому-то в сторону и резко промолвил, обращаясь уже к капитану. — Слышишь меня?

Таланов что-то просипел в ответ, качнул головой, определенно собираясь упасть в обморок, но удержался, попытался сфокусировать взгляд.

— Д-да, — сказал он, запинаясь на каждой букве, тяжело сглотнул и повторил уже почти нормально. — Да, понемногу… отсыпь пилюль, дохтур. Меня контузило. Надо передать роту…

— Некому, — зло отвечал Поволоцкий короткими рублеными фразами. — Зимников ранен, тяжело. Жив, но без сознания. Ты следующий по званию — принимай батальон. И мы отступаем, приказ армии.

— Отступаем, — повторил Таланов, дико озираясь, взгляд спотыкался о пеньки деревьев и трупы. Трупов было много.

— Больше старших офицеров в батальоне нет, — сообщил Поволоцкий. — Я бы поздравил со вступлением в новую должность, но не тот момент.

— Хрен вам, господин майор, — отрезал Шварцман. — Сказано, конечно, не куртуазно, но точно отражает суть проблемы, У меня нет ни одного солдата для вашего департамента.

Антон Шварцман был выходцем из России, сделавшим, однако, очень неплохую военную карьеру в Объединенной Германии. Благодаря его заслугам западная группировка Ландвера все еще сохраняла боеспособность и продолжала больно кусать наступающего противника. В обстановке общего хаоса, при отсутствии какого-то единого штаба он стихийно стал авторитетом и координатором всей обороны на германо-французской границе. Оказавшись перед необходимостью очень быстро найти группу подготовленных бойцов, Басалаев не стал терять времени и сразу начал пробиваться на прием к генералу. Используя подписанные самим императором бумаги, он быстро добился личной встречи, но на этом успехи пока закончились.

— Господин генерал, — с бесконечным терпением повторил Басалаев. — Я прошу не дивизию и не полк. Мне нужен батальон, не больше. И замечу, у меня есть все бумаги, чтобы требовать всевозможного содействия, подписанные Его Величеством.

— Да хоть самим господом богом, — немедленно откликнулся генерал. — Ваш император мне не указ. Фронт трещит по швам, резервов нет, кругом криздец и пизис. Поэтому я ничего вам не дам. Если контрразведке нужны люди — пусть ищет в другом месте. Свои должны быть.

Борис Михайлович Басалаев любил риск и кризисы. Как сказал однажды один из его сокурсников — у Бориса были очень сильно смещены координаты понятий «опасность» и «угроза». Ситуацию, которую обычный, рядовой человек воспринимал как катастрофу, Басалаев оценивал как вызов и повод одержать очередную победу над собой, оппонентами и обстоятельствами. К этому крайне своеобразному мировосприятию прилагались недюжинный ум, аналитические способности и абсолютная адаптивность. Борис был человеком-хамелеоном, приспосабливаясь к любому окружению, он мгновенно становился своим и среди преступных низов, и в аристократическом собрании. В силу такого редкостного сочетания достоинств он быстро поднялся по служебной лестнице в полиции. Одно время подозревался, хотя и бездоказательно, в мздоимстве и использовании положения в корыстных целях, что едва не перечеркнуло его будущее. На счастье Басалаева, его заметил Лимасов, пренебрег слухами, приблизил и дал возможность проявить себя в лучшем виде. Брал ли Басалаев в полиции «на лапу», для общественности так и осталось тайной, но в контрразведке служба Бориса была безупречной.

Помимо прочего, Басалаев очень тонко чувствовал людей и их слабости, он всегда знал, как и чем следует надавить на человека, чтобы добиться нужного.

Но только не в этот раз.

Они сидели друг против друга за широкой партой в пустом классе, за дверью разноголосо шумел штаб армии, разместившийся в покинутой школе. За окном рычали моторы, переговаривались на четырех языках люди, хрипло и яростно матерились регулировщики. И, перекрывая все, ровно грохотала далекая канонада — фронт приближался.

— Антон Генрихович, — уже просительно начал Басалаев. — У меня были свои люди, отборные люди, но вчера их накрыло в экраноплане. Всех разом. И у меня просто нет времени вызывать какого-то, просто нет.

— Не моя забота, — отозвался Шварцман. — Сочувствую, но ничем не помогу. Идите к Кнорпелю и требуйте у него. Хотя он далеко… Так что раньше отправитесь — раньше доберетесь.

Басалаев всматривался в усталое лицо генерала, держащего на своих сутулых узких плечах весь западный фронт, и отчетливо понимал, что здесь давить и угрожать бесполезно. Шварцман уже ничего не боялся, думая только о том, как удержать истончавшуюся на глазах линию, отделявшую Францию от вражеских орд. Уговаривать и просить было бесполезно — для него сейчас существовала только его армия и ее нужды, все прочее он воспринимал как блажь. Вызывать столицу и организовывать прямой приказ лично генералу — слишком долго. Время уходило, и майор чувствовал, как его незримые песчинки скользят меж пальцев.

Времени не было, бойцы нужны были сейчас.

— Пожалуйста, — еще раз попросил майор. — Очень надо.

Генерал промолчал, лишь качнул головой в отрицании.

— Вам пора, господин майор, — заметил Шварцман. — Я и так потратил на вас четверть часа. Притом, заметьте, отделил их от своего получасового сна.

— Нет, вам придется потратить еще четверть, — произнес Басалаев, напряженно над чем-то размышляя.

— Что? — не понял Шварцман, с некоторой даже растерянностью взирая на майора.

Тот резко выдохнул, собираясь с духом, стараясь не думать, что сделает с ним Лимасов, когда узнает, что командир специальной оперативной группы при проекте «Исследование» походя презрел всю конспирацию. И заговорил.

Майор уложился в десять минут, коротко обрисовав причину возникновения проекта и его задачи. Шварцман слушал молча, лишь нервно барабаня пальцами по столу.

— …Итак, теперь он в Барнумбурге, — закончил Басалаев. — Я должен был соединиться со своей группой и пробиться туда, чтобы вытащить его. Но группы больше нет, я один, Барнумбург стал полем боя, вызывать подмогу слишком долго. Генерал, мне нужны люди, чтобы пробиться туда и вытащить оттуда этого человека. Теперь вы знаете, для чего.

Шварцман все так же молча выстукивал какой-то простенький марш.

— Бред, — вымолвил он наконец. — Круто замешанный бред. Гравиметры, шпионы, батискафы, контрразведка и этот, как его… попаданец?

— Мы зовем его «пришелец», но и «попаданец» тоже неплохо звучит, — согласился Басалаев. — Понимаю, звучит как бред высокой пробы. Но… — Он красноречиво поднял тонкую стопку исписанных листков — свои документы и полномочия, подписанные Лимасовым и Константином. — Это не бред. По крайней мере не больший, чем противник с реактивной авиацией из дыры в океане. Попаданец существует, и он нам нужен. Еще больше он нужен вам, думаю, не нужно объяснять — почему. Так дадите людей?

Теперь вздохнул Шварцман, с тяжелой безнадежностью.

— У меня их действительно нет, — сказал он, теперь уже не с агрессивным неприятием, а словно обрисовывая оперативную обстановку равному. — У нас катастрофа.

Басалаев всем видом изобразил немой вопрос.

— Противник свернул наступление на востоке, против Шульгина, сейчас он перебрасывает все резервы к нам, сюда, — пояснил генерал. — Нюрнберг пал.