Укок. Битва Трех Царевен

И тут произошла та самая, судьбоносная встреча с Капитонычем.

На Красном проспекте, зеленой стрелой прорезавшем центральную часть города, случилась обычная пробка. Машины двигались сонно, уныло пялясь друг другу в зады. И внезапно этот монотонный шум колес, тормозов, работающих на холостых оборотах двигателей взорвал звук бубна и разудалой песни:

Реджинальд открыл дверцу и с любопытством высунулся из машины. Оттуда же выглянула его сопровождающая и обомлела.

По крышам автомобилей, по темным и светлым их лаковым квадратам несся точь-в-точь второй сэр Реджинальд: такой же рыжебородый, такой же голый, шорты цвета хаки сливались с бронзовым оттенком его тела, на торсе гремело ожерелье из пивных баночек, на голове желтая в горошек косынка, в руках бубен. Человек бежал легко и уверенно, только иногда поскальзываясь на металле твердыми, работающими, как мощный механизм, босыми ногами, бил в бубен, голосил и хохотал.

Кого-то, возможно, эта картина и умилила бы, но в России, где личный автомобиль входит в пантеон традиционно почитаемых богов — Квартира, Машина, Работа, Футбол и Пиво — затея бегуна была опасна. Пять-шесть человек, выскочивших из автомобилей, изрыгая проклятья, гнались за ним, а двое еще и размахивали монтировками.

Сэр Реджинальд, несмотря на то, что ни слова не понял из песни полуголого бородача, сориентировался мгновенно. Он выскочил из «лексуса», открыл дверцу на всю ширину и замахал руками бежавшему, приглашая. Тот тоже не стал медлить: спрыгнул с крыши стоящего рядом «мерседеса», залетел в эскортный автомобиль, повалившись снопом на взвизгнувшую, накрахмаленно хрустнувшую костюмом переводчицу. А шотландец, сверкая беззубой улыбкой, заревел:

— Go, yes, go!!! [28]

Первые преследователи уже в нерешительности замедляли бег перед милицейской машиной, а та вдруг расцветилась всеми своими мигалками, взвыла сиреной и, покинув поток, понеслась прочь прямо по тротуару. Капитоныч был спасен от автолюбительского гнева и возможного суда Линча. Оказалось, что новый знакомый сэра Реджинальда отлично владеет разговорным английским, и переводчице осталось только вжаться в уголок салона, ошалело слушая разговор гостя и их нового спутника.

С этой минуты добропорядочной даме, профессору консерватории и матери двоих детей подписали смертный приговор. Ее чопорность и верность приличиям в два счета были взорваны, уничтожены жарким натиском Капитоныча, его буйным эгрегором Хаоса и Спонтанности. На концерте через час она впервые выпила джина (можжевеловой водки) и затем танцевала за кулисами в колготках, хулигански запульнув туфлями в зрителей. А вечером, уже совершенно голая, плясала перед костром зикр с Капитонычем и сэром Реджинальдом, оказавшимся, кстати, просто завзятым нудистом! Потом они изрисовали ее красной глиной и углем, а после она бегала вместе с ними наперегонки босиком по углям.

Сэр Реджинальд пробыл в Новосибирске четыре дня. Он дал девять концертов, в том числе два — на частных квартирах, и напропалую чудил вместе с Капитонычем. А потом пригласил того к себе в гости, и через полгода, в начале весны, когда в Новосибирске сосульки начали свое безостановочное падение с крыш, разбиваясь об открывшиеся из-под снега тротуары, Капитоныч уехал в Лондон.

Сэр Реджинальд оказался не только настоящим сэром, получившим свой рыцарский титул из рук Ее Величества чуть ли ни одновременно с Полом Маккартни, но еще и признанным эксцентриком, председателем десятка клубов с хорошими, волнующими названиями. Он председательствовал в «Клубе Лондонских Хулиганов», «Клубе Уличных Мстителей», курировал «Ассоциацию Возмутителей Общественного Спокойствия», занимался с «Театром На Асфальте» и ассистировал «Обществу Британских Сумасбродов». При этом он имел замок в Хостербридже, недалеко от Лондона, и вел еженедельные колонки «Гардиан» и «Санди таймс». Везде, где серую жизнь взрывали необычные и часто рискованные эскапады, чувствовалась умелая рука, режиссура сэра Реджинальда. В эту веселую работу по подрыву британской чопорности изнутри с успехом включился и совершенно гармонично вписался Капитоныч.

Кроме того, у сэра Реджи оказались талантливые помощники: негритянка Мими, умевшая бесподобно выкатывать белки глаз, сверкавшие, как прожекторы, на ее черном лице, будто вырезанном из темного нефрита; индуска Сурия, ходившая в сари круглый год; и гибкий, будто резиновый, китаец Ли Хань. Все учились: кто в Колледже искусств, кто в театральном университете в Глостере. А в свободное время они работали с сэром Реджи в «Театре На Асфальте», осуществляя самые бесподобные выходки в составе актерского коллектива. Но до появления Капитоныча эти акции все-таки не выходили из рамок политкорректности, не было в них, скажем так, искры. Капитоныч добавил не то чтобы искру — казалось, он сунул в этот костер пару хороших сибирских поленьев. И затрещало, занялось…

Одной из первых выходок была «Палитра Инь и Ян», совершенная на Трафальгар-сквер. Черную Мими красили сверху в белый, желтую Сурию — в черный снизу. А Капитоныч бегал вокруг, разжигая Внутренний Огонь и смешивая Краски Потенциальности. Голая женщина на лондонской улице не вызывала такого фурора, как в России, поэтому Мими и Сурия прекрасно чувствовали себя нагишом на высоких стульчиках из ближайшего бара. Негритянка к тому же еще и безумно хохотала, когда Ли Хань проходился кисточкой по соскам выпуклой, торчащей в разные стороны груди. Акция имела успех. Пока не появились вежливые бобби — английские полисмены, театр успел покрасить дюжину человек, со смехом сбрасывавших одежду на асфальт и в таком черно-белом виде танцевавших зажигательный зикр Разноцветного Настроения.

С полицейскими тут вообще было все проще. Сэра Реджи всегда сопровождал улыбчивый, бархатноглазый индус мистер Дэви — адвокат. Он наизусть знал британские законы со времен Кромвеля, и поэтому дело обычно заканчивалось комфортным пребыванием в участке, где задержанные могли вволю пить кофе из автоматов, есть бутерброды и смотреть фильмы на DVD-плейере. Потом являлся мистер Дэви, вносил залог, и вся компания шла отмечать удачное проведение ритуала в ближайший паб.

Второй раз Капитоныч придумал акцию «Освобождение от Ада». С ней тоже все оказалось гораздо проще, чем в России: тут можно было заказать что угодно, доставить на автомобиле ровно в назначенный день и час, получить любое разрешение и найти необходимый реквизит. На этот раз «движняк» решили совершить на Таймс-сквер, прямо на середине площади. Они поставили две огромных, медно сияющих сковороды, насыпали кучу битых стекол. На одной сковороде «поджаривалась» голая и опутанная цепями Мими, а под сковородой пылал настоящий костер, треща заказанными в Канаде березовыми поленьями. Рядом на битом стекле танцевала босая Сурия, по обыкновению, в сари. Вторая же, свободная, сковорода дышала жаром, и всем участникам из толпы предлагалось ступить на раскаленную поверхность и таким образом избавиться от своего страха перед возможными загробными мучениями. Капитоныч танцевал торсионный танец, распространяя вихри, Ли Хань делал гимнастику йогов, а сэр Реджи наяривал на кларнете. Иногда Капитоныч подкидывал в костер дров. Тогда Мими начинала завывать и дико таращить глаза, скользя в кипящем масле нагим, сверкающим, как лакированная статуэтка, телом.

На самом деле обе сковороды имели асбестовую прокладку и нагревались разве что до состояния теплой земли. Вторая так вообще дышала холодом благодаря встроенной хитрой системе терморегуляции. Масло же кипело и пугающе клокотало под Мими благодаря генератору ультразвука, шум издавали спрятанные в сковородке динамики. Но костер горел по-настоящему, распространяя ароматный дым. Стекла, хрустевшие под голыми пятками Сурии, тоже были настоящими, хоть и битыми особым способом. Одним словом, это было весело и зрелищно.