Страховщики (СИ)

«Убью его и женюсь… — подумал Эвин. — Разбогатею так же вот и тоже буду горячее винцо попивать! Об умных вещах разговаривать!»

Потом мельком подумал о волшебном ухе, что, говорят, имели те же аттаги. Ухо, говорили, могло сделать неслышное слышным, но, не задержавшись на этом мыслью, пригнулся, пересек лужайку, перебрался через изгородь и… угодил в самую гущу держи-куста. Кляня про себя острые шипы, торопливо облизал царапины на руках. Жалеть себя времени не оставалось.

Пришло время мести.

Свернув направо и стараясь держаться в тени дома, незваный гость на цыпочках перешел усыпанную гравием дорожку и подошел к окну.

«Двое в комнате, — подумал Эвин. Он прислушался, пытаясь расслышать чьи-нибудь шаги или голоса, но напевавшая в полголоса женщина не дала этого. — Где-то ведь и остальные… Наверняка ведь он с телохранителями…Да и монахи отчего-то с ним. Зачем, интересно?»

На его счастье окна тут прорубили на пальский манер — одной створкой, открывавшейся наружу и в бок. К тому же тот, кто строил дом, словно загодя подумав о таких как он, не стал стараться и прилаживать створку на совесть, а сделал, как получилось. Получилось хорошо — между двумя сходящимися деревяшками имелась щелочка. Не щелочка даже, а самая настоящая щель, как раз, чтоб лезвие вошло. В благородных домах, в смысле, в спальнях благородных дам, такие щелочки тоже случалось повсеместно и ничего — жили люди, не жаловались. Некоторые даже благодарили.

Просунув в щель лезвие короткого меча, Эвин приподнял крючок, заранее кривясь от того, что тот, соскочив, обязательно звякнет. Угадал. За окошком тихонько звякнуло. Несколько мгновений он ждал, присев под подоконник, чтоб всякого любопытствующего угостить ударом меча, но, слава Кархе, никто не выглянул.

Неслышно отодвинув створку, поднялся. По спине скользнули ветки, зацепились за перевязь, но удержать его не смогли.

Мгновение посидев, спустил ноги вниз. Тихо. Где-то за стеной, совсем рядом, клокотала закипающая вода. Кухня. Запах жаренного мяса, стук ножа по деревянной доске. Ничего страшного. Опасности нет.

Ухватив нож за лезвие Эвин осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прошел вперед, прислушался. Дверь налево, дверь направо. Одна простая, другая с резьбой по притолоке. Куда? Приложился ухом к створке, прислушался.

За левой дверью приглушенные голоса, взрыв смеха. Обычно Бомплигава путешествовал с четырьмя телохранителями. Вряд ли сюда он привез меньше. Рассчитывать свои силы следовало исходя из этого. Правая дверь. Комната. Пусто. Стол, две лавки. По стенам висят чьи-то шкуры и вместо благородного оружия — начищенная посуда.

Все не то, мимо.

Еще несколько шагов вперед. Дверной проем, но дверь не закрыта.

Вот он. Эвин ощутил снизошедшее на него спокойствие.

В глубине комнаты, в проеме двери, спиной к нему стоял кровный враг.

Ну и что, что спиной стоял? Кто-нибудь из ревнителей рыцарской чести и противников здравого смысла может быть и упрекнул бы его в том, что он зашел со спины, но Эвин никаких угрызений совести по этому поводу не испытывал — что на груди, что на спине хватало места, чтоб всадить нож так, чтоб человек быстро и негромко расстался с жизнью. Тем более, и за самим Бомплигавой никто не замечал никакого благородства. Его телохранители убивали так, как им было удобно, и он достоверно знал, что Младшего Брата Вельта они вообще убили во время свершения им Охранительной пляски.

Наслаждение полной властью над жизнью врага мелькнуло и пропало, спрятанное в дальний уголок души. Насадиться воспоминаниями можно будет потом, а сейчас… Нож уже лежал в ладони и Эвин осторожно, чтоб не скрипнула кожа камзола, отвел руку назад.

И тут счастье, сопровождавшее его весь сегодняшний день, изменило.

Он почувствовал движение рядом с собой, и, не медля ни мгновения, метнул кинжал…

Не метнул, конечно. Рука только дернулась, и пальцы разжались, выпуская нож. Деревянная палка, оказавшаяся между шеей и рукой, остановила руку, не давая ей сдвинуться с места.

Кто-то схватил его за неё и потащил назад.

Эвин вывернулся, рванулся в сторону, но тут ему заплели ноги и ударом под колено опрокинули. Уже падая, неудачливый покуситель сообразил, что его ждали — сам Бомплигава на шум даже не пошевелился, уверенный в своей охране.

Лоэр застонал от обиды, дернулся, но держали его крепко. С азартными вскрикиваниями его протащили по неструганным доскам, поставили на ноги, повернули лицом к спине кровника. Лицо жгло, из носа текла кровь, капала на пол. Он дернул рукой, пробуя, как держат, но держали его правильно. Ничего не скажешь — умельцы. Руки даже не шевельнулась. И, что удивительно, держали-то его монахи!

Бомплигава, явно издеваясь, несколько мгновений что-то перебирал на столе и только потом повернулся.

— Ну, вот и снова мы вместе, Эвин Лоэр, — сказал он. — Это Судьба? Или Рок?

Лоэр промолчал. Ничего путного в голову не пришло, да и не о разговорах тут думать нужно и не о монахах, а о том, как жизнь спасти. Голова заработала, прикидывая, что тут можно сделать. Два окна, очаг, стол, лавка, на столе серебряная посуда — единственное, что тут могло сойти за оружие, только ведь не дадут добраться. Ну-ка, ну-ка, а там что?

Бомплигава увидел его ищущий взгляд и понятливо рассмеялся.

— Наверное все же Судьба… Если б ты знал во что сейчас вмешался своими кривыми руками, чему захотел помешать!

— Не надо об этом, уважаемый, — сказал один из монахов. — Не время и не место…

— Да-да… Конечно, — неожиданно любезно согласился Бомплигава. — Действительно не время…

С веселой улыбкой он оглядел Эвина.

— Ну да ладно — сказал кровник — Всему на свете приходит конец. Кровной мести тоже. Я предлагал тебе мир и жизнь… Помнишь?

Эвин снова не ответил.

Назад нельзя. Там сопели сразу двое, несло пивом и сырой редькой. Ага! Значит еще и телохранители тут. Во дворе, получается, никого нет, может быть, разве кто-то из работников или хозяин. Это не страшно. Тогда правое окно. Узко, конечно, только левое-то еще меньше. Думай, думай, думай…

Что делать? Куда выгребать?

— Я понимаю и ценю те чувства, что ты испытываешь ко мне и моему дому, — насмешливо продолжил Бомплигава, — но никак не могу умереть для твоего душевного спокойствия. Согласись, что это было бы слишком любезно с моей стороны…

«Женишься тут, как же… Живым бы уйти….»

Эвин слегка подёргивал руками, переступал с ноги на ногу. Он пока не пробовал вырваться, но проверял тех, кто его держал. Тот монах, что держал его слева, явно левша. Это давало маленький шанс. Совсем-совсем крохотный. Нужно только поймать момент.

— Ты не захотел мира, — продолжил Бомплигава так, словно ничего не видел и не чувствовал. — Что ж, каждый хозяин сам себе…

Заглушая его слова, в воздухе возник далекий рокочущий звук, словно где-то далеко-далеко разом грянули Императорские трубачи.

— Предлагать его тебе второй раз, значит не уважать тебя как врага. Так что…

Далекий гул приблизился, перешел в визг, и тут же, без перерыва в грохот. Дом качнуло. Стены задрожали, словно охваченные страхом, сверху посыпался мусор, что-то задребезжало и упало с жалобным звоном. Телохранители завертели головами, не понимая, что происходит. Женский голос за стеной завизжал и левый дернул головой, чтоб посмотреть, что там твориться.

Самое время.

Эвин всем весом прыгнул вперед и, развернувшись, тут же подался назад.

Левый неосмотрительно дернулся следом за ним, но не удержался, начал падать, и Эвин добавил ему ногой под колено, угодив по нужной косточке. Тот вскрикнул, но теперь его никто не слышал. Шум перестал быть просто звуком — он стал силой, которая лупила в стены невидимым молотом, заставляя дом подпрыгивать, раскачиваться и ходить ходуном.

Правого он достал пяткой, и тот упал, больше думая о себе, чем о господине и тем более о пленнике, добавил ребром ладони по шее. Правок такой удар не требовал. Один миг — и из четверых стало трое. Ничего. Обойдется, если жив останется.