Игра в поддавки

Есть, например, легенды об изломе. Излом — это редкий мутант с длиннющей хватательной рукой, которая имеет несколько «лишних» суставов, как лапа паука. И вот он, пряча до времени эту свою руку в складках одежды, превосходно притворяется неопытным сталкером и просит помощи. А потом — вжик! — и в один взмах своей боевой конечности отрывает тебе голову.

Или вспомнить наводящие жуть рассказы о контролерах, которые, забавляясь, внушают встречному обманные зрительные образы… Ну, к примеру, что перед ним стоит его горячо любимая девушка или не менее горячо любимая мама.

Или вот был один сталкер по прозвищу Шашлык — очень мясо любил, всякие там кебабы, — так ему контролер внушил, что перед ним — чебуречная. И отправился Шашлык прямехонько в жарку, которая на месте «чебуречной» расположилась… Точнее, отправился бы, не будь с ним опытного Ватсона.

В общем, если кто не понял, объясняю: так называемая Лидочка Ротова, якобы лаборантка, представляющая собой ходячий советский журнал середины восьмидесятых годов прошлого века, больше всего смахивала на неизвестного разумного мутанта, который этим самым журналом обчитался. А что? С Радара или из подвалов самой ЧАЭС мои знакомые несколько раз всякие там «Огоньки» и «Здоровья» приносили…

Однако любого мутанта тридцать пуль из «калаша» поразили бы. Пусть не насмерть. Но стервозненько вопрошать «Что вы делаете, мужчина?» он бы, мутант паскудный, уже не стал. А орал бы он благим матом, ага.

Лидочка же Ротова была жива и невредима. Феномен!

Тут я понял, что в любом случае надо что-то решать. Пусть передо мной не мутант, а, скажем так, аномалия, но стоять столбом и смотреть на это я уже не мог.

— Какое, вы думаете, сегодня число? — поинтересовался я, убирая со лба мокрые от пота волосы.

— Двадцать пятое… нет, двадцать шестое апреля. А что?

— На моем календаре — пятнадцатое сентября, Лида, — отчетливо проговаривая каждый слог, отчеканил я. Я очень старался, чтобы мой голос не дрожал.

Едва я успел успокоиться, как меня вновь пробило на псих. И я высадил в нее еще один магазин. На этот раз я никаких гнусностей не кричал. Подошел к процессу со всем сталкерским хладнокровием.

Глава 2

Вдвоем через Касьяновы топи

Умноженный эхом грохот стих. Да-да, эхом — там, оказывается, было сочное, смачное эхо; Зона — она такая, брат.

Позади девушки с противным скрипом рухнула наземь подкошенная пулями тощая сосенка. Из дубовой колоды — нашего импровизированного стола — пули вырвали огромный кусок трухлявой древесины. Можно сказать, отломали ножку…

А вот девушка в песочного цвета водолазке была по-прежнему невредима.

И испуганной совершенно не выглядела. Сказать по правде, она и бровью не повела. Точнее, только бровью она и повела. Этак обиженно. Будто я ее снова сукой назвал. Она прикусила губку и, широко раздувая ноздри, уселась на «лавку» снова, скрестив руки на груди. Отвернулась.

Я опустил ствол. Это были шах и мат.

В смысле ваш Комбат, то есть я, понятия не имел, что делать дальше.

Патроны на дороге не валяются. За них, между прочим, деньги платить надо.

Патронов на Лидочку Ротову ушло много. Толку — ноль. Не то чтобы я скупердяй, но…

В какой- то момент мне показалось, что лучшее решение проблемы по имени «лаборантка Ротова» — граната объемного взрыва «Wiper». Но потом бережливость все же взяла верх. Точнее, даже не бережливость, а добрые чувства к нашей Поляне. Ведь я понимал: если наваждение не берут пули, скорее всего не возьмет его и эта мощнейшая граната. А вот нашему излюбленному привальному месту в центре Касьяновых топей можно будет сказать «ауфвидерзеен».

— Ну а год? Какой, по-вашему, сейчас год? — спросил я, опуская свой «калаш».

— Тысяча девятьсот восемьдесят шестой! — язвительно провозгласила девушка, глядя на меня, как на конченого идиота.

И тут на меня снизошло озарение.

Клиническая картина наконец прояснилась.

— Скажите, Лидочка… А что вы сделали, когда поняли, что в лесу заблудились? Что потеряли костер своих товарищей? — спросил я как ни в чем не бывало.

«Ничего себе светский разговорчик… после двух магазинов из „калашникова“!» — ухмыльнулся я про себя. Мысленно я уже пересказывал всю эту пиэсу бармену Любомиру и прочим завсегдатаям «Лейки».

Лидочка тем временем отвечала:

— Тогда я начала искать выход из леса. Кричала. Звала. Пыталась дорогу назад отыскать. Слава богу, хоть туфли у меня на низком каблуке, — девушка взглядом указала мне на свои балетки, — не то бы ноги себе переломала… А ведь вчера с утра думала по случаю дня рождения Алешеньки на высоком каблуке надеть, мне мама из Югославии красивые такие шпильки привезла, ее туда от Союза журналистов посылали… Она мне, кстати, еще и джинсы подарила «Монтана». Алка когда их увидела, чуть в обморок не упала. Только и пробормотала «Отпад!». У нее все время этот «отпад» — дело не в дело… В общем, дура она, эта Алка. Неглубокая… Потом я устала, да и светать потихонечку начало. И мне спать захотелось. Я села вот на это бревно, в халат закуталась — мы даже халаты снять забыли, дурачье, — положила руки и голову на этот столик и сразу заснула. А когда проснулась, было уже утро. Я еще походила тут немного, по полянке… Поудивлялась… Я думала, в лесу уже весна, цветы, а тут никаких цветов, как будто осень… Деревья голые стоят… Но на этой поляне еще ничего. Видно, тут люди часто бывают, ухаживают, мусор не валяется… Короче, пока я природой любовалась, вспомнила, что у меня же в сумочке бутерброд со вчерашнего обеда остался! И яблоко! Повезло так повезло! Вот и решила их съесть. А тут — вы из кустов, как медведь, вышли…

— Испугались?

— Не успела. Потом у вас на груди этот противогаз… Разве плохой человек станет носить противогаз?

Аргумент был неотразимый. Я кивнул.

Сомнений больше не было никаких — я, Владимир Сергеевич Пушкарев, открыл еще один феномен Зоны: женщину-из-прошлого. Я назвал этот феномен Мисс-86.

Фактов, которые я почерпнул из ее довольно бессвязного, но все же в чем-то трогательного и занимательного рассказа, вполне хватало, чтобы реконструировать происшедшее. Девушка «заблудилась», то есть потеряла из виду костер, возле которого, как двенадцать месяцев из сказки, пили портвейн ее и до портвейна пьяные товарищи, двадцать шестого апреля 1986 года в один час двадцать минут… Я знал, со школы знал, что это время, час двадцать три — время Первой Катастрофы.

Как видно, девушка «всплыла» у нас из своих идиотских восьмидесятых в каком-то защитном коконе. Этот кокон имеет неизвестную природу и предохраняет ее от местных физических воздействий. Иначе объяснить ее неуязвимость никак невозможно. Кстати, как и морозостойкость.

Было, однако, совершенно неясно, является ли этот кокон непроницаемым всецело. Или он непроницаем только лишь для опасных воздействий вроде пуль и низкой температуры? А для неопасных — проницаем?

Вот взять, например, меня… Могу я, Комбат, пожать ей руку? А поцеловать ее — поцеловать могу?

Но главное, оставалось неясным, опасен ли для меня этот новообрященный феномен. И если опасен, то чем?

Пьет ли лаборантка Ротова человеческую кровь? Или, может, высасывает жизненную силу? А что, если она радиоактивна? Или вдруг она — что-то вроде индикатора, указывающего на близость другой, невиданной подлости аномалии? И если так, то караул, пора делать ноги!

Переваривая все это, мой незатейливый сталкерский мозг разогрелся до критических температур.

С одной стороны, мне было безумно интересно. Хотелось кое о чем Лидочку расспросить. Подойти к ней поближе.

Но, с другой стороны, было совершенно ясно, что в холодном высшем смысле я напрасно теряю время. Которого у меня, кстати сказать, не так уж много.