Серый мир

— Зовут-то тебя как? — устало спросил я. Хоть Игнат и был против меня, но его смерть — это очень тяжелая потеря для нашего отряда.

— Георгий. Можно просто Гоша.

— Гоша, он же Гога, он же Юра, он же Жора, здесь проживает? — раздумывая о сложившейся ситуации, произнес я.

— Чего? — округлив глаза, ошарашенно спросил парень.

— Ничего! Ты что не смотрел кино «Москва слезам не верит»? — раздраженно спросил я. — Не тупи! Пошли, покажешь, где тело Морозова лежит.

— А, так его мужики ко всем раненым снесли.

— Так он что, жив? — удивленно спросил я.

— Дык жив, знамо дело, — улыбаясь, произнес Гоша. — Лежит под стеной и матерится страшно.

— Во, дебил! Сразу сказать не мог? — заорал я на улыбающегося Гошу. — Давай бегом, показывай дорогу. Сусанин хренов!

— Дык а чё её показывать? Во-он за той башней, ну с которой вы стреляли, раненые и лежат. — Парень показал рукой направление, в котором надо идти. — Морозов — сука, главное, сам раненых добивал, ну тех, кого полосатые твари на проходе порвали. А теперь сам с проломленной грудью лежит. Может, добить его? Всяко не выживет, сразу видно.

— Слышь, ты, Гоша. Помолчал бы лучше, — оборвал я философские рассуждения парня. — Давай бегом, найди мне кого-то из командиров отделений. Как найдешь, скажешь, что я приказал собрать всех бойцов. Понял? Выполнять приказ!

Парень сорвался с места и, смешно волоча за собой винтовку, побежал выполнять приказ. Я быстрым шагом пошел в сторону башни, возле которой лежали раненые. Интересно получается: Морозов добивал своих раненых. Отморозок! Хотя его понять можно — элементарных лекарств и перевязочного материала у нас не было. На сотню человек дали всего десяток ИПП.

Индивидуальный перевязочный пакет состоит из марлевого бинта и двух ватно-марлевых подушечек, одна из которых фиксирована на расстоянии 12–17 см от конца бинта, а другую можно передвигать по бинту на нужное расстояние. Бинт с ватно-марлевыми подушечками завёрнут в пергаментную бумагу, в складку которой вложена безопасная булавка, и упакован в герметическую наружную оболочку из прорезиненной ткани, стойко сохраняющую стерильность содержимого. А аптечка была всего одна! Так что у тяжелораненых шансов выжить не было. Даже легкораненые имели прекрасную возможность получить заражение крови и сыграть в ящик. На ходу я достал из внутреннего кармана куртки аптечку АИ-1.

Раненых было много, не меньше двух десятков. Все с переломами и рваными ранами. Некоторые уже были перебинтованы, но большая часть просто лежала под каменной стеной и медленно, мучительно умирала. А что еще оставалось делать, если квалифицированной помощи оказать было некому и, самое главное, нечем: не было ни бинтов, ни лекарств, ни болеутоляющих препаратов.

Игнат лежал на земле, в луже собственной крови. Грудная клетка была разворочена, и наружу торчали обломки ребер. Да, с такими ранами долго не живут. Удивительно было, что Морозов до сих пор находится в сознании. Лицо его было бледное, казалось, что в теле не осталось ни единой кровинки, вся грешная вытекла. Но, несмотря на страшную рану, Игнат до сих пор пребывал в сознании и даже пытался что-то говорить. Правда, получалось у него это из рук вон плохо, вместо слов с губ срывались только стоны да хрипы, ну еще и кровь текла из рта.

— Командир! Коман…дир, — прохрипел Игнат. — Вас все…ех в рас…ход прик…ка…за…ли.

Наклонившись над израненным Игнатом, я, не обращая внимания на его бормотание, начал лечение, слушаясь подсказок внутреннего помощника.

— Положи руки на края раны. Закрой глаза и представь, что из рук льется теплый свет. Так, как будто твои ладони — это кварцевые лампы, — прошелестел внутри меня тихий голос Даймона.

Я разрезал ножом тельняшку и положил руки на грудную клетку, в нескольких сантиметрах от страшной раны. Закрыл глаза и попробовал представить, как мои ладони нагреваются и из них льется теплый свет. По ощущениям мои ладони остались такими же холодными, как и были, но вот затылок явно стал нагреваться, не сильно, так, еле-еле. Боясь спугнуть удачу, я слегка приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, что ж происходит с раной. От моих ладоней шло еле уловимое светло-голубое свечение, оно излучалось мягко и омывало рану, подобно струе теплой воды. Запекшаяся кровь исчезала под действием голубого света, шедшего от моих ладоней. Рана очистилась от запекшейся крови и мусора — лоскутков ткани и комочков земли.

— Теперь надо срастить кости и восстановить все кровеносные сосуды, — шелестел в моей голове голос Кота. — Действия те же, что и в первый раз, но теперь ты должен выбирать конкретную цель и направлять на неё поток света из ладоней. Понял? И представляй, что срастаются кости, как можно реальней, в подробностях и мелочах. Понимаешь?

Я только кивнул головой и начал работать. Сколько прошло времени, я так и не понял. Может, пять минут, а может, и час. Работа была настолько кропотливая и сложная, что я ушел в неё с головой, выключившись из окружающего мира. Только закончив и поднявшись на ноги, я понял, сколько сейчас потратил сил и внутренней энергии. Пот крупными градинами катил у меня по лицу, тело настолько разгорячилось, что пар валил от меня, как будто я на морозе разгрузил вагон песка, а перед этим всю ночь пил пиво. Ноги и голова гудели, наподобие пчелиного роя, разбуженного ранней весной. Зато, глянув на Морозова, я удовлетворенно хмыкнул — он уже не выглядел безнадежным: по телу перестали пробегать судороги, цвет кожи сменился с сине-белого на приятно-розовый.

— Сделайте носилки и унесите его внутрь скал, — отдал я приказ двоим солдатам, которые стояли все это время рядом и с интересом наблюдали за процессом лечения. — А потом вернетесь и заберете остальных. Да, и приведите еще пару человек, чтобы процесс шел быстрее.

Честно говоря, чувствовал я себя не очень хорошо, впору самому было ложиться на носилки и отсыпаться. Но после чудесного исцеления практически безнадежного Морозова остальные раненые смотрели на меня глазами, полными надежды. Тяжело вздохнув, я подошел к следующему раненому.

— Ты тратишь слишком много энергии. Причем тратишь впустую, — пробубнил в моей голове Кот. — Экономь. Там, где можно управиться чайной ложкой, ты льешь стакан, а там, где хватает стакана, ты льешь ведро.

— Ладно, понял, не бубни, — отмахнулся я от слов Даймона. С детства не люблю, когда мне читают нотации. — Лучше помоги восполнить потерю энергии.

— У тебя еще много внутренней энергии, просто ты в процессе лечения так пересилил свои внутренние каналы, что они могли запросто «перегореть». У тебя же система внутренней энергетики совсем нетренированная. Она, можно сказать, находится еще в зачаточном состоянии, а ты по ней уже пытаешься гонять целые водопады.

— Короче, Склифосовский!!! Помогай быстрее, — зарычал я на своего внутреннего помощника.

Даймон ничего не ответил, но зато начал помогать. От самой макушки до кончиков пальцев на ногах прокатилась теплая волна, которая смыла усталость. Во время общения с Даймоном я не терял времени даром, успел обследовать раны двоих раненых с переломами. Управился довольно быстро. На каждый перелом ушло не больше десяти минут. Переломы были закрытые, и врачевать их было относительно легко, надо было только вначале обездвижить больных путем отправления их в объятия Морфея. Потом вернулись отосланные за носилками бойцы, они притащили с собой плащ-палатки и десяток длинных жердин. Еще с ними пришли люди: человек шесть наших бойцов с автоматами из отряда Жука и еще с десяток каких-то невысоких и сильно заросших людей, завернутых в звериные шкуры. Вначале я подумал, что это какая-то невиданная разновидность терронов, более мелкая. Но потом, приглядевшись, я понял, что это все-таки люди, хомо сапиенсы, так сказать.

— А это что за аборигены? — удивленно спросил я. — Пленные, что ли?

— Нашли во время зачистки внутренних помещений, — ответил один из автоматчиков. — Их в клетках держали, как зверей. А еще мы нашли целые горы человеческих костей. Похоже, терроны того… людоеды.