Все, о чем вы мечтали

  - Гильермо, пройдись назад, шагов на сто. Постой, посмотри там, чтобы не вернулись с подмогой, а то возьмут нас, как курят. Кугель, заряди всем пистолеты. Куда?!!

  Это уже к Гонсало, вознамерившемуся сбежать.

  - Коням помогу.

  - Потом снимай с себя все, руку посмотрим. Если под кожей, как ты сказал, лучше я пулю выну сразу. Кугель, как нога? Больше ничего?

  - Ничего.

  Сумбурно все, беспорядочно. Пока не отошли от горячки схватки. Все живы. Все живы. Все.

  Спасибо, господи!

  Гонсало ходил между лошадьми и, что-то бормоча, нагибаясь, делал. Я отвернулся, стал смотреть в другую сторону. Убитых потом посчитаю.

  Выстрел хлопнул, как будто - издалека.

  Когда оглянулся, Гонсало уже упал, не видно за мертвой лошадью.

  - Вот тот стрелял, вон тот!

  Да я и сам видел, как лежащий почти последним, поднявшись, прихрамывая, волоча ногу, заковылял в лес. Гильермо прошляпил.

  Про ногу забыл. Наверно, уже не болела. С места взял старт и, через десяток вдохов, догнав, повалил толчком в спину, оседлал, ударил в висок кулаком.

  - Сволочь!

  Меня затопила волна ненависти.

  Сволочь. Удары сыпались, но никак не удавалась зацепить по-настоящему. Устал. Схватил за волосы, рванул, услышав в ответ слабый вскрик.

  Рука потянулась к сапогу. Вытащил кинжал, острием ткнул в подбородок - не сильно, но тонкая струйка крови тут же потекла. Вырывая волосы, рванул голову лежащего на себя, заглянул в глаза.

  Мы узнали друг друга одновременно. Подо мною, испуганно прижмуривая веки, сморщив плачущую гримасу на разбитом благообразном лице, лежал тот, кого в ресторане при мне назвали маркизом. Англичанин! Теперь, узнавая, жмуриться перестал, зрачки расширились, в глазах слезы. Больно! Волосы намотаны на пальцы в сжатом кулаке.

  Попытался что-то произнести - не вышло, струйка слюны потянулась от края рта. Пожевал губами, сгоняя белесый налет, плямкнул, выдавливая хриплый шепот:

  - Пощадите... О, боже...

  Ошеломленный, я молчал. Тот, о встрече с которым мечтал... Уже не надеясь, вынужденный уехать из Парижа. Человек, растоптавший. Походя. Лежал передо мной - жалкий, беспомощный, избитый, раненый. Только что убивший Гонсало! Скулил и пускал соплю. Очень хотел жить.

  - Как благородный человек... Пощадите... Я расскажу...

  Сам голос сорвал меня с катушек. Голос, так запомнившийся в тот вечер.

  - Пощадить? Наверно, тебя часто щадили, если ты дожил до сегодняшнего дня. Хватит!

  Кинжал вошел под подбородок и опять уперся в черепную коробку. Монтихо говорил, что это классный удар. Будь у меня больше сил, я бы и череп ему пробил, настолько испепеляющей была ненависть.

  Пощадить? Пощадил! А то бы десятки раз втыкал тебе кинжал в брюхо, предварительно потыкав им в землю и в конские яблоки. За Гонсало, тварь! За подлость! Зима, все замерзло, счастливчик. Неделю бы подыхал - ни один хирург в это время изрезанные в лапшу кишки не сошьет. За ноги бы привязал к карете и перерезал веревку километра через два, чтобы лицо стесалось до костей. Зима тебя пощадила! Все равно бы издох от потери крови, замерз. Собака!

  - Надо было послушать, потом бы уже...

  Гильермо, только сейчас заметил. Стоит. Наверно, дико смотрелся граф, как мальчишка волтузивший раненого кулаками.

  - Это один из тех, в ресторане... Англичанин. Он убил Гонсало.

  Ну да, он же его не видел. Не узнал.

  - Английский пес. Он совершил ошибку, так пошутив. Кажется, вы ему отрезали его длинный лживый язык. Надо посмотреть на дороге, может там лежит и второй? Гонсало? Жив, что ему сделается. Эта собака промахнулся. Вставайте, граф.

  Но я, отмахнувшись от протянутой руки, помогая себе кинжалом, вспорол одежду, тщательно исследуя труп, надеясь найти хоть какие-нибудь бумаги. Ничего! Только два амулета на груди. Брать не стал, побрезговал, даже если в них какой-то пароль. Таскать с собой всякую гадость? Ну ее. Содрал сапоги, но и там бумаг не оказалось. Хватит, в штаны не полезу. И этот обосрался! Смердит.

  Опираясь на Гильермо, вновь поскакал назад. Интересная штука с ногой. Как я его догнал? Даже не чувствовал. Зато теперь...

  - Хороший удар, граф... Покажете?

  Проигнорировал. Чего там показывать? Бери и режь.

  Пулю из руки Гонсало я выковырял. На самом деле застряла под кожей, не далеко ушла. То ли на излете, то ли угол попадания такой. Легко отделался. У Хуана похуже - очень длинная царапина, ходить пока не сможет совсем. Даже не верится, что это огнестрельное ранение. Словно тупым сучком зацепил и, так - всю кожу, по всей длине ноги. Чудеса! Не глубоко, но очень болезненно, ногу не согнуть - сразу кровь идти начинает. Придется все бинтовать, затем регулярно перебинтовывать. Недели на две ежедневной возни, не ходок и не ездец. На голове - просто ссадина, пуля кожу стесала. Крови вытекло много, потому, что место такое. Выстриг, кинжалом вокруг побрил, выглядит терпимо. Не красавец, но, что поделаешь - надо! Будут претензии от дам - веди их ко мне, я им улыбнусь, пусть сравнивают.

  Смешнее всего у меня - огромный синячище во все бедро, с застрявшей по центру щепкой. Толстая, вошла не глубоко, но вокруг все вздуло, пережало, вот крови и нет. Выковырял, достал - пошла.

  Все у меня не как у людей! Все ранены пулями, в бою, а я - щепкой! Еще Кугель мне в компанию, с отдавленной с прошлого раза ногой. Лошади, видишь ли, на него наступают! Ни на кого не наступают, а на него - наступают. Сразу ясно, что испанцы - боевой, военный народ, а мы - гражданские шпаки.

  Гильермо смотался на трофейном коне, пригнал Пепе с каретой. Вот я,.. пешеход! Мне даже в голову не пришло! Все прикидывал, кого за ним отправить своим ходом, пешком. А на коне - пять минут туда, пять обратно. Пока суд да дело - собрали оружие, обшарили трупы, посчитали. Девятнадцать убитых. Семь мертвых коней. Оставшиеся пятеро сгрудились в табунок, прочие разбежались. Второго англичанина среди мертвецов не оказалось. Нашли немного денег, мелочь, но пригодятся. Ни бумаг, ни документов ни у кого. По виду - вояки, рыцари дорог. Оружие хорошее. Не шикарное, без прибамбасов, но в порядке. Главного из них не смог определить, или тот успел ускакать. Погрузив трофеи на табунок, наконец, отправились смотреть нашу артиллерийскую позицию.

  Обе пушки, закономерно, вырвало из примитивных креплений, но, если одну - только отбросило назад на камни, то у второй раздуло хобот. Даже нет, он треснул! Капец! Вот откуда мне показалось, что был взрыв. Ее и отшвырнуло не назад, а вбок. Интересно, как из нее картечь легла? Первая пушка свое дело сделала идеально. Отсюда видно, как кучно ударили пули - шестеро людей и три лошади лежат выделяющимся пятном, там, куда мы ствол и наводили. Остальные разбросаны на большой площади, последние - вообще метрах в сорока-пятидесяти. Да, второй заряд ушел неизвестно куда... Хотя, может, кого и зацепило, теперь не понять.

  - Как пушки грузить будем? Пепе, сможешь помочь одной рукой?

  - Не пушки, а фальконеты, сэр. Я уже делал вам замечание, изволите вспомнить, сэр. Оружие надо называть правильно... Сэр.

  С тех пор, как выехали из Парижа, Кугель говорит со мной только на английском. И требует обращаться к нему по-английски, иначе не слышит. Такой вот способ языковой тренировки в сложившихся полевых условиях. Попросил ребят натаскивать меня в испанском, надо же как-то к встрече с родными готовиться? Поулыбались, поперемигивались и согласились. Все разом перешли на французский, даже между собой. Юмор у них такой. Но эти хоть мой немецкий по-прежнему понимают, когда припекает - отзываются. Так и живем.

  Я же не могу все сразу запомнить! Зверство какое!

  Проявив чудеса ловкости и изворотливости в деле коллективного выскакивания из-под неоднократно уроненных пушек, в конце концов, общими усилиями затолкали их карету. Блаженно улыбающийся Хуан, царем расположившийся на расстеленной попоне, при последнем критическом ронянии был чуть-чуть не придавлен (случайно, ей-богу!), мало-мало испугался и советы давать прекратил. Погрузились. Уф-ф. Передвижной походно-полевой госпиталь имени Гонсало, Пепе, Хуана, Кугеля и меня таки тронулся в дальнейший путь. Живописные дубовые рощи, покрывающие пологие холмы, желтая песчаная дорога, стелящаяся под копыта лошадей, солнышко, легкий бодрящий морозец, бескрайняя небесная синь - что еще надо, чтобы сделать путешествие запоминаюшимся и приятным? Еще около сорока километров - и Перигор в наших руках! То есть, мы - в заждавшемся нас Перигоре.