Разведчик

— Здорово, — говорю. — А с обратной дорогой как? Выдюжишь проход продырявить?

А то ведь, думаю, если в замке поп, здоровый мужик — и то с него пот градом катил…

— Смогу.

Я на нее внимательно так посмотрел — отвернулась.

— Ну… попробую, — бормочет в сторону. — Мы с отцом Иллирием… есть и другой Мир, ближе. Но по нему мы могли не успеть.

— Ну, обратно-то можно будет и не торопиться, — говорю. — Поедем себе спокойненько.

Ага. Это если будет кому и на чем. Закинул последний тулуп в кузов, сел за руль, повернул ключ — мотор с пол-оборота завелся.

— Ну что, — спрашиваю, — готова?

— Да.

— Открывай!

Кара амулетик свой давешний добыла, прошептала над ним пару слов, рукой провела — и прямо перед «Аризоной» беззвучная вспышка полыхнула.

Я моргнул, пригляделся — в метре перед капотом… ну, словно зеркало установили. Только вот машина в нем отчего-то не отражается.

Ладно, думаю, поглядим, чего на этот раз выпадет.

Снял ногу с тормоза и медленно-медленно к этому «зеркалу» покатился. Ближе, ближе, вот уже решетками фар коснулся: по «зеркалу» словно рябь пробежала — и «Додж» начал в него погружаться, словно в воду. Я подождал, пока колеса передние полностью уйдут — вроде бы не просели, — и чуть газку прибавил.

Р-раз — и выкатились мы аккурат на лесную полянку. Со стороны то еще, должно быть, зрелище — посреди дремучего леса прямо из воздуха «Додж» выкатывается. От такой картины можно и шариками поехать.

Оглянулся — позади также из ничего кузов выплыл, а потом «зеркало» снова вспыхнуло и исчезло. Словно и не было его никогда. А «Додж»… А что «Додж»? Может, его на парашюте скинули. Или он тут, на этой полянке, от самого сотворения этого мира стоял.

— Ну вот, — говорю. — Коммен ан.

Рыжая сразу из машины выпрыгнула.

— Что с собой, — деловито так спрашивает, — брать?

— Погоди, — говорю. — Давай сначала размен произведем.

Снял кобуру и рыжей протягиваю.

Приехали.

— Вот, — говорю. — Махнем не глядя. Ты мне — винтовку, я тебе — тэтэшник.

— Это еще зачем?

— А затем, милая моя баронессочка, — говорю, — что из нас двоих на назначенное пану Охламону рандеву пойду я один, а ты останешься на этой полянке и, если я до вечера не появлюсь, отправишься обратно в замок…

— Что?!

— …И доложишь, — продолжаю. — Что так, мол, и так, пропал старший сержант Малахов без вести, а скорее всего — пал смертью храбрых. Это уж как повезет. Ферштейн?

— Да я…

— Более того, — уточняю, — слуга мой верный, ты мне сейчас клятву дашь на своем любимом ножике, что именно так и сделаешь, без всякой там личной и никому не нужной инициативы.

— Ты что, не веришь мне?

— Не верю, — киваю. — Именно сейчас и именно тебе — не верю.

— Ну, Малахов… Ну…

А я смотрю на нее и думаю — сейчас или заплачет… Или на кусочки меня резать начнет, мелкие-мелкие. Своим любимым ножиком.

Стою, жду. Пять секунд. Десять. Двадцать.

И она стоит. Молча.

И где-то на тридцатой секунде я настолько храбрости набрался, что решился рот раскрыть.

— He-рядовая Карален, вам приказ ясен?

— Мне, — медленно так выцеживает Кара, — приказ ясен. И приказ, и ты сам… Все мне с тобой ясно.

Интересно что?

Больше она ни слова не сказала. Молча винтовку с плеча стянула, на капот положила, молча обоймы запасные из мешка выгребла. И все время, пока я на дерево лазил — по местности ориентировался — и пока вещмешок напоследок проверял, молчала.

И вот какое странное дело — вроде бы все я правильно сделал. Нет, ну в самом деле — куда ей со мной? Одно дело — курьера из засады завалить, а другое — на вражеское непосредственное командование, считай — к черту в зубы. Опять же — напарники из нас еще те, друг к другу толком не притерлись, так подставиться можно — прожуют и даже звездочку с пилотки не выплюнут.

А все равно, чувство на душе какое-то неловкое, ну… Словно бы подставил я ее как-то… Нехорошо.

Странно даже. Вроде бы она остается, а я ухожу.

И только когда я уже к лесу подходил, в спину, как выстрел:

— Сергей!

Замер, а повернуться не могу. Словно там, за спиной, и в самом деле расстрельный взвод стволами уставился. Даже нет, еще хуже — смерти-то в лицо посмотреть я никогда особо не боялся — не первый год рядом ходим, а тут…

— Если ты, — звонким таким, четким голосом, — посмеешь не вернуться… Я тебя достану, где бы ты ни был! Слышишь, Малахов! Куда бы ты от меня ни спрятался — найду!

Да уж, думаю, спрячешься от такой. Она-то уж точно в любом Мире, на любом свете достанет, даже в аду — и голову даю, если она там появится, черти от нее, как от ладана, шарахнутся — потому как не девчонка, а самый настоящий дьявол в юбке.

Послал же мне, называется, бог… слугу верного. Попытался правую ногу от земли отклеить — получилось.

Левая уже легче пошла. Правой-левой, левой-правой… До первых деревьев дошагал.

Главное, думаю, на бег не сбиться.

Ладно. Метров сто я так отшагал — мысли в башке как полевая кухня после прямого попадания, — нет, думаю, стоп. Всю эту лирику, всю эту загадочную женскую душу… Отставить как крайне неуместную в боевой обстановке. Сложить в вещмешок и закопать поглубже. Сейчас главное — За-да-ние.

Да и за окружающей местностью посматривать надо.

А местность тут… та еще.

Я в первый момент даже не сразу сообразил, что это такое. Не то чтобы я раньше башен от «тигра» не видал — видал и даже, можно сказать, больше, чем для здоровья полезно. И на танках, и чуть поодаль. Но вот такого видеть еще не приходилось.

Посреди леса — зачарованного, но все равно леса-то — валяется танковая башня без всяких признаков остального танка. Валяется, что характерно, на боку. А деревья перед ней — стволов десять, причем неслабых таких стволов — переломаны, как ветки сухие.

То еще зрелище.

Подошел я поближе, осмотрел пеньки, прикинул — где эта хреновина объявилась и как летела. Получилось, что возникла башня метрах в двух от земли, да еще с нехилой начальной скоростью.

Ну, думаю, ни черта ж себе. Чем же это там по этому «тигру» врезали, что здесь одна башня так летела?! Или бомбой — ну это вряд ли, или хорошим фугасом. Стадвадцатидвух-, а то и стапятидесяти-.

Интересно, думаю, а кроме башни, от танка что-нибудь осталось? Или одна воронка?

Ладно. Прошагал я по этому лесу еще километра три — без особых приключений. Лес как лес. В смысле, как обычный заколдованный или там зачарованный, уж не знаю, как правильно, лес. Подумаешь. Мы и не такое видали. Мы…

Я уж было думал, что после «тигровой» башни посреди дремучего леса меня уж ничем не проймешь. Как же. Как говорил рядовой Петренко — «ща». Уж не знаю кто, но только они, похоже, надо мной издеваться только начинали.

Картина на раз. А то и на два.

Посреди лесной опушки стоит пенек. Хороший такой пенек, метра так два на полтора. А на пеньке том гордо возвышается немецкий шестиствольный миномет — весь ржавый, как кошмар старшины Раткевича. Уж не знаю, что с ним нужно было сотворить, чтобы до такого состояния довести — явно не просто закопать или в воду сбросить. Мы этой весной траншею 41-го раскапывали, тоже миномет ржавый нашли, так той ржавчине до этой — как до Берлина раком.

Композиция, что называется, уже хороша сама по себе. Но тому, кто это сооружал, то ли мало показалось, то ли запросы у него сильно кривохудожественные — он поверх миномета череп водрузил. Тоже впечатляющий, даже без миномета. Одни рога чего стоят. То ли, думаю, это местного вола череп — по габаритам вроде подходит, а внешне — черт его знает, я ж у этих под шерстью ничего толком и не рассмотрел — у меня ж глаза не рентгеновские. А что, думаю, вполне может быть. Помню, я когда коровий череп первый раз увидел — отскочил, как от гранаты.

Только вот зубки у этого… черепка больно нетравоядные. Острые. Да и много их. Не-е, думаю, это не из волов, эта зверушка из тех, кто волами за завтраком перекусывает.