Варяги. Смута

Меж тем магистр и епископ уже вовсю спорили относительно того, как именно лучше всего подобраться к Хальфдану Мрачному. Сначала между собой, а потом задействовали и Никифора Фракийца. Тот, само собой, хотел отомстить за свое ранение.

Константин, опустив глаза вниз, чтобы чего не заметили, в уме уже перебирал возможные действия — как их, так и свои. И лучшим было уже сейчас начинать готовить письмо в Константинополь. Прямого выхода на базилевса у него не было, но некоторое количество солидов могло открыть любые двери. А подвернувшийся случай стоил того, чтобы им воспользоваться. А золото… Риск стоил того.

И еще надо было отстраниться от замыслов, которые сейчас тут подготавливались. Показательно отстраниться, но вместе с тем так. чтобы без последствий. И выход был только один — болезнь. Серьезная, чтобы не вызывала ни у кого подозрений. И вот тут на ум пришли как раз те самые славянские лекари, о которых он недавно упоминал магистру с епископом. Они действительно могли помочь одновременно выглядеть в глазах всех сильно больным, а в то же время не подвергать свое здоровье сколь-либо серьезной опасности.

Бросая редкие, но пристальные взгляды на поглощенную обсуждением планов покушения троицу, Константин Старгирос не мог не злорадствовать. Он вообще был очень горд и очень трепетно относился к тому, когда его здравые мысли отбрасывались в сторону, как ненужный мусор. Как сейчас… Поэтому в голове его промелькнула мысль: «Посмотрим, кто будет радоваться через пару месяцев… И кто вообще останется жив, чтобы иметь возможность испытывать хоть какие-то чувства».

Глава 9

Март (бересень), 987 год. Переяславль

Вот и весна пришла. Наконец-то тает снег, отступают холода. Хорошо! Никогда не любил зиму. Которая словно вымораживает тебя изнутри Особенно здесь, в этом времени. Лишенном многих комфортных вещей, что могли скрашивать это унылое время года.

Впрочем, у ранней весны здесь есть один очень серьезный недостаток. Дороги. Точнее, их слабая проходимость. Грязь, в которую они превратились из-за растаявшего снега, никак не способствовала быстрому перемещению, поневоле заставляя передвигаться на дальние расстояния лишь при большой необходимости. Да и внутри городов тоже… не все было гладко.

Именно в это время приходила в голову мысль о благоустройстве дорог. Каменные мостовые, а может и еще что-то более продвинутое. Но… напрягаться и рвать жилы по такому второстепенному поводу? Нет уж, держите карман шире! Мне сейчас других хлопот хватало. И развлечений тоже!

Да-да, именно развлечений, я не ошибся. Ведь политические игрища, если к ним относиться соответствующим образом, способны поднять настроение до очень высокой отметки. А уж если совмещать их с светскими раутами, так тем более.

Вообще, званые пиры для отдельных персон и просто широкого круга приглашенных — идеальное прикрытие для любых переговоров. Тем более, когда прикрышка для пиров непрошибаемая. Дескать, гостящая в Переяславле великая княгиня Рогнеда Рогволдовна желает ощущать себя в центре внимания. Ну и заодно приглашать тех, кого давно не видела. И кто осудит желающих выразить почтение столь значимой персоне? Правильно. Никто. Даже нашим врагам все понятно. Но вот сделать они в этом направлении не могут ровным счетом ничего.

Зато до чего же хорошо эти пиры и тому подобная «радость светской жизни» повлияла на саму княгиню! Диво дивное, право слово. Вроде бы подобных впечатлений по жизни у нее и в Киеве хватало. Не выдержав приступов любопытства, спросил насчет этого у Змейки. Ну и получил исчерпывающий ответ:

— Хальфдан, родненький, тебе голову не напекло? Солнышко вроде слабое, весеннее, не должно так сильно светить. Она же там не могла делать что хочет, разговаривать с кем захочет. И уж тем более приглашать интересных ей людей, чувствовать себя «хозяйкой пира». Хорошо, — поправилась она, уловив мой ироничный взгляд. — Одной из, но и это раньше было недоступно.

— И ей достаточно будет вот такой вот жизни, такого ограниченного влияния? — спросил я тогда. — Сама понимаешь, Рокси, это важный вопрос для всех нас.

Женщина женщину всегда лучше понимает. Особенно если она умна, как Змейка. Вот и получил я ответ довольно быстро, всего спустя минуту.

— Ей хватит. Особенно если ты будешь допускать ее к некоторым важным делам. На свой выбор, но чтобы она чувствовала свою значимость. Ну и помогал ее сыну. Она мать, а он — самый близкий ей человек. И пусть я не вижу в нем ничего особенного, но и ему можно найти место. Со временем. Тогда у тебя не должно быть с ней никаких сложностей. А про пользу… думаю, ты и сам все понимаешь, Хальфдан.

Что верно, то верно. Мне оставалось лишь прислушать к мнению Змейки. Уверен, что жалеть об этом не придется.

Ну а гости… Им в Переяславле оказывался самый радушный прием. А заодно производилась аккуратная такая психологическая обработка. Она касалась всех, путь и выглядела по разному. Для один — обычное радушие со стороны княгини и всех нас. Это касалось тех, кто был подчеркнуто нейтрален или же явно склонялся к поддержке нынешней власти. Другим, колеблющимся, доставалось больше внимания. Отдельные беседы, попытки повлиять на дальнейший выбор… Про союзников и говорить нечего — эти приезжали с целью прояснить уже имеющиеся договоренности и уточнить дальнейшие действия.

Кстати, последние две категории ожидал интересный для них сюрприз — разговор с нашим новым пленником. Тем самым, говорящим многого, охотно и во всех подробностях. Но главное было не в том, что он говорил, а кем он являлся. Не в психологическом, а в самом что ни на есть физическом смысле слова. Точнее сказать. в его физическом отличии от нормального человека.

Честно признаться, многие их нашей варяжской братии впервые сталкивались с таким вот… явлением вплотную. И уж тем паче не задумывались о том, что оно из себя представляет. Вот и проводился этакий «ликбез» в выгодных для нас тонах. Благо сделать это было просто, а многие из гостей были людьми к подобным гадостям впечатлительными.

Чего стоил один визит Ратмира Карнаухого, замаскированный, как водится, под его желание выразить почтение княгине Рогнеде. Сначала он с искренним интересом ознакомился со сведениями, которые удалось выжать из Коллоподия и которые можно было показывать посторонним. Ну а потом пришло время идеологической обработки. Спусковым крючком же стал вопрос ярла:

— Хальфдан, а чем же этот ромей такой особенный, по твоему разумению?

— Да тем, друг мой Ратмир, что он — это один из ликов того, что пытается принести к нам на Русь Владимир со своими советниками. Паршивый лик… Хотя не столько лик, сколько другая часть тела. Мстиша!

— Да, ярл…

— А покажи-ка нашему гостя особенность присутствующего пленника.

Помощник Гуннара лишь пожал плечами и без малейших эмоций выполнил требуемое. Проще говоря, подошел к пленнику, за ради такого случая вновь прикованного, и сдернул с того портки, наглядно демонстрируя отличие.

— Вот, смотри… Евнух, он же кастрат. То есть бывший мужчиной, но переставший им быть, — без тени эмоций в голосе разъяснял я Карнаухому увиденное тем. — Вот этого конкретного человека кастрировали еще когда он отроком был Тогда человек, подвергнутый подобному непотребству, становится наиболее смирным, покорным, податливым для влияния. Ну и… особо привлекательным для тех «мужчин», кто делить ложе с мальчиками любит. Сам знаешь, среди ромеев, да и среди того, первого рима это очень распространено.

— Мерзость!

— Согласен. Но одно дело, когда эта мерзость находится «где-то там», а совсем другое, когда ее на наши земли хотят притащить.

— Ты о чем, Мрачный?

— О том о самом, Карнаухий, — нехорошо усмехнулся я, подходя к гостю почти вплотную. — Ты у нас человек умный, тебе лишних слов говорить не надо. А вот другим…

Карнаухий посмотрел на меня, потом на бесштанного ромея-кастрата. Поморщился… Понимая, что видок действительно не радующий, я приказал Мстише восстановить статус-кво, то есть освободить ромею руки. Пусть сам портки оденет. Опасности от него нет, с собой кончать он тем паче не собирается. Характер не тот…