Под созвездием Меча

Наверняка было известно, что иногда, всего несколько раз в год, а то и реже, в пирамиду входят четверо суровых монахов в торжественных лиловых одеждах, запираются изнутри и остаются там на некоторое время, на день или несколько дней. Откуда монахи появляются в Шире и куда уходят потом, также не было известно никому. Именно в это время около пирамиды выставляется стража.

Была она и сегодня. Двое стражников стояли неподалеку от пирамиды, укрывшись в тени дворца, и посматривали по сторонам. Впрочем, особо смотреть было не на что; кроме стен и пустого двора да и собственно стражников, тут никого и ничего не было.

– Видишь?

Пакит осторожно кивнул. Видит, да. Только вот что именно? Переспрашивать он не решался. Властитель посмотрел на башню Тюа. Тень переползла на грань быка.

– Смотри внимательно, воин.

Пакит и без того смотрел во все глаза, даже подался вперед, но ничего пока не видел. Ничего кроме того, что и было до этого, – башня, два стражника. Он покосился на властителя, тоже смотрящего вниз. Смотрящего с нетерпеливым напряжением.

И вдруг – увидел.

Увидел, для этого стоило лишь правильно посмотреть. Это как в детстве, когда он с сестрой уходил на луг – одно из немногих сохранившихся воспоминаний додворцовой жизни. Смотришь на траву, и вроде ничего особенного не видно. Так, трава и трава. А потом вдруг раз! Кузнечик прицепился к травинке, выпучив глаза, зеленая гусеница выгнулась дугой, зависнув под листком, муравей тащит, пятясь, засохшую соломинку. Все видно, стоит только присмотреться. Или как в поединке. Вон он, соперник, стоит перед тобой, опустив руку с тяжелым мечом. Грудь в плотном панцире, глаза прищурены. Что от него ждать, как действовать? Ведь видишь его в первый раз. Кто кого? Но стоит присмотреться... Ноги тонкие, нервные, через кожу хорошо видны тренированные мышцы икр. Такой порхать будет как бабочка, постоянно находясь в движении, и жалить пчелой, неожиданно и резко, действуя с дальней позиции. Меч длинный, но явно тяжеловат. Панцирь слишком плотный, значит, не даст легким работать в полную силу. Попрыгает такой, поскачет и скоро выдохнется. Просто надо дать ему вымахаться, пускай он сам от себя устанет, от своей собственной суеты. Глухо защищаться и время от времени имитировать атаку, а потом, когда дыхание у противника собьется и силы будут уже не те, обрушиться на него всей мощью. Главное – уметь увидеть.

Воздух вокруг пирамиды словно загустел и заструился. Но не так, как это бывает в жаркий полдень, когда наступает час мыши, когда легкое марево крадучись поднимается по раскаленным камням, хотя и похоже. Здесь густой воздух стекал вниз, скользя по черным граням. Да и сами грани... Ну как сказать? Вот если клинок меча без обмана гладок и тверд, то это есть и никуда от этого не деться. А грани пирамиды, хотя и оставались гладкими, но, присмотревшись, можно было заметить, что они имеют как бы глубину. Ну, это словно смотреть в тазик для умывания, наполненный чистой водой. И дно его видно – вот оно, рукой можно достать, – но и поверхность воды тоже есть, которая создает другую реальность, второй слой. Вот именно – второй слой! Плюс к этому звук. Нет, его не слышно было, во всяком случае не ушами. Он будто в животе рождался. Такой низкий, монотонный, ни на что не похожий. Неживой. И еще стражники. Стоят поодаль, кажется, просто охраняют, а присмотреться – пальцы добела сжаты на древках копий, легкие круглые щиты судорожно прижаты к телу, будто перед схваткой, нервно озираются, в лицах растерянность. Тоже что-то чуют, только не видят, потому что смотрят не туда.

Пакит чувствовал, что должно что-то произойти. Вот сейчас, сию минуту. Должно, но все никак не происходило. Он даже вспотел от напряжения. Ну?!

Да сколько же можно ждать!

Ощущение было такое, будто каждая его мышца вытянулась в тугую тетиву и его самого сейчас вместо стрелы выбросит с галереи. Он даже про властителя забыл. Где-то недалеко завыла собака, и он очнулся.

Ничего не произошло, все оставалось, как и было, даже гул этот противный все еще присутствовал в животе, где-то рядом со съеденным утром зажаренным на вертеле цыпленком, но он больше не завораживал Пакита, только немного раздражал, как что-то чужеродное, вроде выпитого накануне несвежего молока, от которого здоровый организм непременно хочет избавиться.

Он вопросительно посмотрел на властителя. Тот все еще смотрел вниз, но, почувствовав взгляд своего воина, повернул к нему голову, посмотрел несколько мгновений и кивком показал, что им нужно вернуться обратно в покои.

– Ну, видел? – спросил властитель, когда они оказались в полумраке комнаты, в которой, похоже, редко бывали люди.

– Да, господин.

– И что видел?

– Происходит великое моление, господин. За нашу победу, – поспешил уточнить Пакит.

– Молодец, – медленно проговорил властитель, глядя в угол, где горкой, один на другом, стояли обитые цветной кожей сундуки. – Я в тебе не ошибся. Сейчас пойдешь туда. – Маришит показал на маленькую дверцу в стене, едва заметную в полумраке. – Спустишься вниз и будешь ждать. Тебя никто не должен видеть. Скоро они выйдут. – Последовал кивок в сторону галереи, которую они покинули, и Пакит понял, что властитель говорит о тех, о монахах в пирамиде, про которых в казарме тоже судачили, правда, предпочитали делать это шепотом. – Рассмотришь их. Запомнишь. Там есть такой, с блестящими глазами, щекастый. Его особенно запомни. Потом поднимешься сюда и будешь ждать. За тобой придут. Ни с кем не говори.

– Я понял, господин.

– Тогда иди.

Властитель похвалил его! Сам, лично! В радостном возбуждении, которое здесь не от кого было скрывать, Пакит спустился вниз по узкой, пахнущей пылью лестнице, и оказался в еще одной галерее, узкой и низкой, прорезанной частыми снопиками света, растущими из овальных бойниц, таких маленьких, что голова не пролезет. Это было место для лучников. Когда-то давно эта часть дворца имела военное назначение, которое, впрочем, при необходимости всегда можно воскресить. Пока же бойницы выполняли роль вентиляционных отверстий.

Теперь он был невысоко над землей, немногим выше своего роста, и, выбрав позицию, мог хорошо разглядеть лица стражников. Впрочем, он и тогда, глядя сверху, их узнал.

Ждать пришлось долго. Ему, начинавшему службу с того, что вот так же стоял у ворот, дверей, кресла властителя, часто неподвижно и подолгу, было не привыкать ждать, но и он начал уставать. Стражники же откровенно маялись, часто подходили к стене дворца и, прислонившись, подолгу стояли так. Разнообразие пришло, точнее, прибежало в виде дворцового пса, забредшего сюда по недоразумению, потому что делать ему тут было решительно нечего. Сначала оживившиеся стражники попытались выгнать его криками и жестами, но рыжий с подпалинами пес то ли не понял, то ли воспринял это как игру и начал носиться по двору, уворачиваясь и часто останавливаясь, при этом заваливая голову набок и высовывая длинный язык. Увидев бесполезность попыток удалить наглеца относительно мирным способом, стража стала действовать решительнее, пустив в ход древки копий. Пес, получив пару чувствительных ударов в бок и шею, понял, что с ним не шутят, и, обиженно взвизгнув, рванул прочь, зажав хвост между ног.

Ожидание закончилось, когда на двор легли длинные вечерние тени. Раздался неясный шум, что-то вроде звука поцелуя, которым мать награждает подбежавшего к ней ребенка, после чего, к удивлению Пакита, часть одной из граней пирамиды подалась вперед и поплыла наверх. Это было прямо перед ним, всего в двух десятках шагов, поэтому он все хорошо видел. Фигура в длинном, до земли, балахоне и просторном капюшоне, скрывающем лицо, шагнула наружу. Дворцовый воин попытался рассмотреть то, что было за его спиной, внутри пирамиды. Но там была только темнота, из которой следом за первым вышел второй, потом третий и четвертый. Их лица были скрыты капюшонами. И как тут разглядеть щекастого?

От волнения он даже пропустил момент, когда необычная дверь встала на место. Не то чтобы совсем не заметил, просто не обратил на это внимания, настолько его в этот момент интересовало другое.