Только хорошие умирают молодыми

— Музыкант, тебе чаю или кофе? Или чего покрепче?

— Кофе. И от коньяка не откажусь. У тебя ведь наверняка есть?

— Коньяк-то? — тихо усмехнулся Денис. — Водится. А кофе только растворимый, извини. Сам варить не умею. И чайник вон там, дотянись, включи. Хочешь — музыку заведу.

— А что у тебя есть? Учти, попсню и блатняк я не слушаю. Хотя, конечно, хозяин — барин. Но если ты хочешь меня развлечь…

— Что ты! Никакого блатняка. Хотя, скажу тебе, после Лехи Петли тут та еще коллекция осталась. Я ее сохранил на память. Миха Лысый, Васяня с зоны и все в таком духе. Давай что-нибудь поинтереснее поставлю. «Юрай хип» пойдет?

— Пойдет, — с некоторым удивлением согласился снайпер.

Если честно, Денис ему не очень-то и нравился. Но за коньяк и приличную музыку он многое готов был ему простить. Даже странное обращение на «вы». Даже то, что тот явно набивался ему в приятели.

Денис включил проигрыватель. Из динамика ударили первые тугие аккорды. Музыкант разве что не зажмурился от удовольствия, услышав знакомые звуки.

«Солнце встает, и новый день пробивается сквозь, — выводил волшебный голос Дэвида Байрона, — утро нового дня, в котором тебя нет».

Слушая то, как он поет, легко было представить себе зачарованный лес, населенный демонами, волшебниками и единорогами. По тропинке среди деревьев, сплетавшихся в непроницаемый для солнечного света полог, ехал рыцарь, отправившийся спасать принцессу. Он знал, что дракон, с которым предстояло сразиться, невероятно силен, но точно так же он твердо верил: ничто не остановит чистого сердцем. И абсолютно наплевать было, что Байрон умер, как настоящий рок-н-ролльщик семидесятых: он был еще молод, но успел наиграться с наркотиками и выпивкой, успел стать знаменитым, а потом точно так же быстро был забыт — и умер в пустой квартире, когда его внезапно настиг сердечный приступ. Его имя ничего не говорило некоторым уже тогда, когда легендарный вокалист был еще жив, зато остались песни.

«И пока катятся час за часом, некому здесь будет увидеть, как я плачу, — некому, кроме восхода, кроме восхода и тебя».

Да, кстати… Снайпер обвел комнату взглядом. Конечно, то, что любой мужчина обязательно генерирует вокруг себя беспорядок, это миф. И все-таки в доме не чувствовалось женщины. Обычно если мужчина живет не один, это хоть как-то да проявляется. А здесь — ни малейшего следа.

— Ты что, один живешь? — не удержался Олег от вопроса.

— Что? — не понял сначала Денис. — А, вот ты о чем. Да, личная жизнь не складывается.

Он отошел от камина, брякнул на стол две чашки, банку с кофе, вынул из шкафа початую бутылку коньяка. Олег тоже подошел к столу и взялся за приготовление напитка. Кофейный порошок смешался с сахаром, послушно принялся растворяться в кипятке, по поверхности закружилась бежевая пенка, затем в чашку щедро плеснулся коньячный янтарь — по комнате поплыл дивный аромат.

— Ну что? — первым заговорил Музыкант, возвращаясь в глубокое массивное кресло. — О чем ты хотел со мной поговорить?

— У меня накопилось много вопросов. И ни на один из них нет ответа. А мне это не нравится.

— Хорошо, — Олег откинулся на спинку кресла. — Задавай свои вопросы.

— Можно подумать, Музыкант, ты сможешь на них ответить.

— А если не смогу, то зачем ты меня позвал?

— Мало ли… Вдруг ты задумаешься. Подскажешь что-нибудь. Покажешь того, кто может знать хотя бы, в какой стороне ответ поискать.

— Любопытно. Ладно, что там тебя волнует?

— Смотри, — Денис развернул стул спинкой от себя, сел на него верхом, сложил руки на спинке стула, водрузил поверх худой подбородок и пристально взглянул на Олега. — После Катастрофы прошло четыре года. Так?

— Так.

— Мы навели порядок в Городе. Мы не выигрываем войну с крысами, но и не проигрываем ее. У нас пока что хватает продуктов. Мы сохранили неплохие запасы бензина. У нас даже есть электричество. И телефон работает. Иногда. Так?

— Так-так. К чему ты клонишь?

Музыкант откровенно не понимал, чего хочет добиться от него этот странный Денис.

— К тому, что нам пора бы заняться решением других проблем.

— Каких?

— Да ты что, не понимаешь?! Музыкант, нельзя постоянно топтаться на одном месте. Вокруг нас — десятки, если не сотни, разных «почему». Почему произошла Катастрофа? Почему не работает радиосвязь? Почему ни одна группа, вышедшая из Города на разведку, не вернулась? Почему до сих пор никто не добрался до нас? Почему мутировали крысы?

— А, вот ты о чем.

Олег вспомнил, как заходил в гости к Сверзину, у которого на кухне — почему-то по какой-то давней, непонятной Олегу традиции именно на кухне — постоянно собирались люди, которых мучили те же вопросы, что и Дениса. Обычно дальше плетения умных словес дело не шло.

— Остынь, Денис, — сказал Музыкант, прихлебывая вкусный ароматный кофе. — Ты не найдешь ответов на эти вопросы. Только голову о стену расшибешь.

— Ну и что? Человечество так и двигалось вперед, Олег. Люди бились головами о стены. Большинство из них расшибало лбы в кровь и оставалось ни с чем. А потом находился кто-то, кто обнаруживал именно то место, о которое нужно биться головой особым образом. И он пробивал дыру. Человечество лезло за ним — и так до следующей стены. Жизнь — это движение, Музыкант. Нельзя стоять на месте.

Байрон тем временем уже запел про то, что она пришла к нему однажды утром, однажды одиноким воскресным утром. Олег и сам не заметил поначалу, что пальцы его отстукивают по подлокотнику кресла давно знакомый ритм.

— Хорошо, — медленно сказал он, перестав барабанить и глядя собеседнику в глаза. — Я сегодня видел крысу. Она играла на флейте и вела за собой зачарованных музыкой людей. Ты веришь мне?

Денис не моргнув встретил вопрошающий взгляд Олега. Задумчиво нарисовал в воздухе полупустой чашкой хитрый узор, слегка кивая в такт «Леди в черном», лившейся из динамиков.

— Да. Нет. Не знаю. Мне над этим нужно еще подумать. Но Вась-Палыч много мне про тебя рассказывал, и в одном я уверен точно: тебе незачем врать.

— Да? — усмехнулся Музыкант. — Не считай меня каким-то слишком уж особенным, парень. Я не хуже многих других. Но и не лучше, это факт. Только хорошие умирают молодыми.

— Что ты сказал?

В вопросе Дениса звучала искренняя заинтересованность.

— Только хорошие умирают молодыми. Присказка у меня такая. Это…

— Это песня, да?

— Точно. — Теперь и Олег по-новому посмотрел на Дениса. — Это «Айрон мэйден». Я ими до Катастрофы заслушивался.

— «Мэйден» — вещь. Надеюсь, Музыкант, у нас найдется еще что-нибудь общее. Музыку-то мы с тобой, похоже, почти одну и ту же слушаем… — Денис вздохнул. — Мне кажется, что с тобой что-то должно быть связано.

— Что? — удивился снайпер.

— Пока не знаю. Но о тебе очень много говорят, ты об этом в курсе?

— Конечно. — Музыкант пренебрежительно отмахнулся. — Много. Всякого. Музыкант то. Музыкант се. Я слышал, будто бы я умею читать мысли. Ходить сквозь стены. Что я умею разговаривать с пулями. Что я бессмертен. Что я — не то реинкарнация Иисуса, не то сам Антихрист. Вот. Выбирай по вкусу.

— Я не о том. Это все треп. Словесный мусор. Новому обществу нужна новая мифология. Если наши потомки одичают и станут зверями, закутанными в шкуры, они сохранят легенды о глухом боге с волшебным оружием, поражающим врага на расстоянии. Но согласись, что ты и на самом деле особенный. Вот поэтому я и хочу поговорить с тобой. И еще… кое с какими людьми. Штаб, Музыкант, хорош, пока он решает текущие задачи. Но Штаб не сможет дать нам стратегии.

— Значит, ты против Штаба? — прямо рубанул Музыкант.

— Нет, почему же. Просто однажды его время кончится. И лучше бы, если бы к тому моменту были люди, которые имеют хоть какое-то видение ситуации.

— Ну, — расслабился Олег, поняв, что его не зовут участвовать в перевороте, — я на эту роль не гожусь. С видением ситуации у меня всегда было плохо. Разве что когда я вижу эту ситуацию через оптический прицел. Ты мне вот что скажи: а почему тебе Вась-Палыч что-то про меня рассказывал?