Пульт мертвеца

Но ни Айкман, ни Де Монт об этом не догадывались.

— Мистер Бенедар, — снова обратился Айкман, на сей раз кивнув и мне, его скованность вновь вылезла наружу. — Мистер Келси-Рамос… полностью поддерживая вашу идею, осмелюсь предложить сделать это без вашего спутника.

— Почему так? — почти невинно уточнил Рэндон. — С ним связаны какие-нибудь проблемы, мистер Айкман?

Их взгляды встретились.

— Если говорить откровенно, сэр, Смотрители не очень желанные гости на Алабастер-сити.

Рэндон выдержал его взгляд.

— Насколько я припоминаю, здесь, на Уайтклиффе, существует даже колония Смотрителей.

— Не сомневаюсь, что там бы его приняли с восторгом, но в других местах планеты — нет.

Надолго установилась полная тишина, и в ней, казалось, концентрировалось многое: сильное смущение Де Монта, холодный расчет Рэндона и чёрная ненависть Айкмана.

Я лежу в окружении львов, жадных до плоти человечьей…

По спине у меня побежали мурашки. И раньше приходилось сталкиваться с ненавистью: Смотрители, оказавшиеся за пределами своих поселений, встречались с ней в нынешние времена. До того, как на сцену вышли Аарон Валаам Дар Мопин и те, кто был с ним, нас едва терпели. Теперь же, спустя два десятилетия, отношение к нам дошло до критической точки. Ненависть была разная: бессознательная, пугавшая и даже унаследованная, но та, что исповедовал Айкман, была иного рода — холодная, почти на уровне интеллекта, содержавшая в себе намного меньше тех типичных черт, что присущи человеческой ненависти.

Бог одарил человека интеллектом, как однажды выразился один из моих учителей, а грехопадение — предрассудками. И не было в нем силы опаснее этих двух начал, встретившихся вместе.

Рэндон первым нарушил хрупкое молчание.

— Я, кажется, припоминаю, мистер Айкман, — произнес он, подбирая слова, — что одним из основополагающих постулатов Догматов Патри было искоренение религиозной дискриминации как в самом Патри, так и во всех колонизированных мирах будущего. Не думаю, что эти постулаты аннулированы.

Прозвучало достаточно вызывающе, но без эмоций, скрывавшихся за ними. Окажись здесь отец Рэндона, я это знал, он мгновенно рассвирепел бы при таком открытом проявлении дискриминации, но мировоззрение сына воспитывалось на иных ценностях. Для него я — не человеческое существо, а скорее инструмент, всего-навсего полезное орудие. И тем не менее, в данном случае он воспользовался всё-таки моей человеческой сущностью, чтобы записать на свой счет несколько победных очков в той психологической игре, в которую он вовлек Айкмана.

А его особенно провоцировать и не требовалось.

— У нас большое число эмигрантов из Бриджуэя, — бросился он в яростную контратаку. —Они еще не забыли, чего почти удалось добиться Дар Мопину. И те из нас, кто остался, тоже не забыли.

— Это случилось более двадцати лет назад, — холодно возразил Рэндон. — Мистеру Бенедару шел всего лишь одиннадцатый год, когда осуществлялся пресловутый эксперимент Дар Мопина с теократией.

— Я не ставлю в вину его возраст, — осторожность брала верх над его злостью: он будто прозрел, представив, кем был тот молодой человек, с которым он спорил во все тяжкие. — Я не отвечаю и за концепцию вины и совиновности, а лишь констатирую имеющие место факты.

— В таком случае, мне кажется, не нужно забывать наиболее существенные из этих фактов, мистер Айкман, — отпарировал Рэндон. — Я в ответе за этого человека… А «Группа Карильон» — соответственно за «Эйч-ти-ай». И это значит, что я принимаю решения во время этого рейса.

Плотно сжатые губы Айкмана плохо скрывали его стиснутые в ярости зубы, и на долю секунды мне показалось, что его ненависть переключилась на Рэндона…

— Простите, мистер Келси-Рамос, — опередил я Айкмана и, не давая ему высказаться сгоряча, о чем бы пришлось впоследствии сожалеть, произнес:

— Если вы не возражаете, я проведу сегодняшний вечер здесь и, по возможности, высплюсь в условиях настоящей гравитации.

Рэндон искоса взглянул на меня, я уловил одобрение. Он сумел бы настоять на своем, демонстрируя свою власть остальным. А теперь ему было проще всего принять мой отказ и свести конфликт на нет.

— Да, знаю… Вы никогда не высыпаетесь на корабле, — медленно произнес он. Его внимание снова переключилось на Айкмана и Де Монта, сидевших с таким видом, будто неведомая сила выдернула у них ковер из-под ног. Выдернула… Ничего не скажешь. Мне эта мысль пришлась по душе, хотя я не привык радоваться любым незавидным положениям, в котором оказывались люди.

— Джентльмены, — оживился Рэндон, — таким образом, мы остались втроём. Дайте мне несколько минут, чтобы переодеться, и я вернусь. Кстати, я заберу с собой эти записи. Моему эксперту по финансовым вопросам не мешало бы ими заняться.

Айкман, все еще со сжатыми губами, потянулся к компьютеру и вынул бумажный цилиндрик. Его руки заметно дрожали.

— Будем ждать вас, мистер Келси-Рамос, — сказал он, стараясь заглушить мучившие его эмоции, и подал ему цилиндр.

Рэндон кивнул, и мы удалились. В лифте, через несколько уровней от вестибюля, он, наконец, повернулся ко мне.

— Спектакль, да и только! Бенедар, что вы на это скажете? — с улыбкой спросил он.

Я судорожно глотнул.

— Действительно, сэр. Вообще-то, не надо было вам так их заводить.

Он презрительно махнул рукой.

— Самый быстрый способ продраться через дебри корпоративности, так это дать хорошего пинка тому, кто её придерживается, — без обиняков заявил он. — Извините, если оказалось задетым ваше самолюбие, но, признаюсь, лучший рычаг, чем вы, трудно найти.

Рычаг. Орудие. Многоцелевой инструмент.

— В общем-то, я и без пинков в состоянии понять, о чем идет речь, — напомнил я ему. — Ведь цель моего пребывания здесь…

— В том, чтобы направить свой чудесный дар для наблюдения и выискивания того, чего я не в силах заметить, — вежливо перебил меня он, сопроводив слова вздохом, означавшим его бесконечную терпеливость. — Да, понимаю. Мой отец всякий раз говорит о вашем даре Смотрителя — читать мысли.

— Это называется не так…

— Ну давайте назовем это так, что ли? Что вы разглядели, что ускользнуло от меня?

Я помолчал.

— Не любят они вас, — сказал я. — Никак не могут разобраться, кто в вас преобладает: умелый манипулятор людьми или надутый дурак, но и в том, и в другом случае они невзлюбили вас в любой из этих ипостасей.

— Это и я заметил, — фыркнул Рэндон. — Кроме того, нетрудно заметить, что Айкман и вас терпеть не может, даже больше, чем меня. Я имел в виду нечто более глубинное, неуловимое. Например, эти полные записи относительно всех маршрутов на Уайтклиффе? — Он поднял руку с цилиндром.

Я восстановил в памяти разговор и то, как менялись чувства этих двух людей.

— Ни тот, ни другой не лгали, — сказал я Рэндону. — Чем бы ни оказалось то, что вы сейчас держите в руке, вам это вручено без каких-либо задних мыслей.

— Не сомневаюсь, чтобы было по-другому, — пожал он плечами.

— Очевидный факт. Среднеуровневикам не поручают таких серьезных дел, как фальсификация записей. Во всяком случае, умные люди так не поступают.

— А вы считаете, что «Эйч-ти-ай» пошлет людей высокого уровня в качестве эскорта для этого зомби? — сморщился он. — Ладно, Бенедар, чего уж там — простая логика.

Мой живот напрягся. Зомби. Лжегуманизация с клеймом.

— Да, сэр. Он очень неприязненным взглядом посмотрел на меня.

— Надеюсь, вы перестанете быть таким щепетильным, когда мы доберемся до Облака?

— Тогда не буду, — заверил я. Я не ответил на вопрос так, как следовало, он заметил, но молчал.

— Надеюсь, — лишь сказал он. — Если «Эйч-ти-ай» будет устраивать нам обструкцию, следовательно, за этим должны стоять люди из отделения Солитэра. Нужно, чтобы вы были во всеоружии, когда мы окажемся с ними лицом к лицу.

Я коротко и достаточно нейтрально кивнул, услышав в его голосе расположение.

Он превратился в молодого льва, научился разрывать свою жертву на части, он — людоед. О нем прослышал народ, они вырыли для него яму, он попался в нее, они крючьями приволокли его в Египет…