Там, где горит земля

И дивизия ответила ему замогильным воем.

— МИСТЕРИЯ!!!

Множество людей бросились с разных сторон к жмущейся кучке новобранцев, разрывая на них старую одежду, отбрасывая её, как старые искупленные грехи. Отдельная рота выстроилась в длинную шеренгу, в их руках загорелись факелы, образуя низкий огненный коридор, через который новообращённым следовало пройти по одному, друг за другом. В конце пылающего прохода ждали девушки с кубками, полными вина. И это было последнее испытание, жребий, несущий смерть двоим – один найдёт в кубке маленькую фигурку орла, а другой – быка. Они умрут, будучи принесенными в жертву соответствующей партией ягеров. Остальные же вступят в ряды «охотников» полноправными бойцами, получив новую, настоящую форму и оружие.

Томас стоял как ледяное изваяние, вдыхая воздух, наполненный тяжелым запахом смолистого дерева и дыма, ненавистью и флюидами безумного шабаша, не скованного никакими рамками. «Вавилоняне» трудолюбиво толкали к ближайшему костру большую бочку на колёсах и с люком, символизирующую быка. За ним, под присмотром бдительного конвоя, с трудом переставлял ноги неудачник, выбравший кубок с быком. Неподалёку «римляне», подбадривая друг друга радостными воплями, с не меньшим энтузиазмом тащили крест, готовясь вкопать его в заранее подготовленную яму. Впереди процессии шествовал верзила с окованной железом дубиной на плече, чтобы перебивать ноги распятого. С некоторым удивлением Томас узнал в нем «черного» оберфельдфебеля, того самого панцерпионера, с которым так удачно схватился в рукопашной. Похоже, «братья» все же избавились от снобизма, проникнувшись общим духом веселья.

Что‑то зашумело чуть в стороне. Фрикке скосил глаз и увидел позеленевшего лейтенантика, который, похоже, с трудом сдерживал рвотные позывы. К офицеру пристроился его давний «знакомый», тот самый семитский негр, что так удивил адъютанта в казино. Только теперь на чернокожем был мундир с нашивками штабсгефрайтера.

— Ничего, по первости так часто бывает, — утешал негр юного лейтенанта. — Это против правил, но ты почти что наш, давай я тебе девочку организую. Винца немножко, девчонку – отпустит быстро, а потом привыкнешь. А девчонки замечательные, я их всех знаю, просто огонь, а не девчонки!

От мысли про замечательных девчонок, проверенных представителем первого, первоочередного класса утилизации, адъютант стал из зеленого синим, и добродушный и весёлый штабсгефрайтер утащил его в темноту.

Мистерия началась.

Глава 13

Поволоцкий потер лоб, затем затылок, короткая щетина царапала ладонь. Работать не хотелось, в прогретом салоне фургона тянуло в сон. Но отчет по психологическому состоянию раненых и медицинского персонала нужно было отправить как можно скорее. По старой студенческой привычке Александр с силой ткнул себя стилосом в ладонь, боль от укола на время отогнала сонливость. Перо вновь заскользило по листу бумаги, набрасывая черновик доклада.

«Военное дело, помимо прочего — экстремальная психология. Ресурс душевных сил исчерпывается быстрее прочих. Люди ломаются раньше, чем заканчиваются».

Поволоцкий немного подумал и вычеркнул «заканчиваются», вписав «погибают». В задумчивости постучал стилосом по столу и добавил:

«Пораженчество страшнее всего. Шпиона можно разоблачить, вора и труса — запугать. Но чем напугаешь того, кто в душе уже умер и ждёт только завершающего удара от судьбы? Как писал Юдин – «не умирай, пока жив». Моряки, умершие прежде смерти — они погибали на шлюпках, имея запасы всего. Садились и умирали — апатия вплоть до затухания основных физиологических потребностей».

Лист лёг на тощую стопку собратьев, покрытых мелким убористым почерком. Вопреки расхожему мнению о неразборчивом почерке врачей, Поволоцкий писал очень четко и аккуратно, как будто на машинке печатал.

Теперь все эти умные слова следовало упорядочить, рассортировать и изложить в более академической манере. Но мысли плыли в голове как мухи в патоке, ленивыми зигзагами. Сказывался недосып и переутомление, хирург дошёл до того порога, когда измождённый бдениями и работой разум уже бесполезно подстегивать. Особенно много сил выпило вчерашнее совещание ведущих хирургов госпиталей по проблемам разнообразных преступных увечий. Обсуждение вышло тяжелым, нервным.

Прежде военным медикам практически не доводилось заниматься самоувечьями, поскольку в армию шли добровольцы. Но после начала настоящей индустриальной мясорубки и введения массового призыва неизбежно появились те, кто всеми силами старался избежать фронта, как до отправки на войну, так и в процессе службы.

Беглецы от солдатской лямки были изобретательны, и какое‑то время выигрывали у армии, но, как выразился однажды Иван Терентьев «государство в прогаре не останется». После поражений лета шестидесятого года на симулянтов и уклоненцев обрушилась вся сила репрессивного аппарата.

Одним из «верняковых» способов «спрыгнуть с броневика» считались автомобильные аварии. Солдаты в увольнительных и призывники устраивали массовые столкновения, калечились сами и сбивали прохожих, надеясь попасть в больницу или тюрьму. В ответ всех выживших участников стали отправлять сразу на передовую, с заменой уголовного наказания бессрочной службой в специальных ротах, которые не зря прозвали «смертными». Полиция быстро констатировала, что число ДТП в стране практически сошло на нет.

[Описанный метод бегства от военной службы (как и противодействие) действительно использовался, во время ирано–иракской войны.]

Армию захлестнула эпидемия самострелов и «голосований», когда солдаты выставляли из‑за бруствера руки, надеясь на ранение и госпиталь или даже комиссию, если «повезет». Ответ так же был суров – смерть–рота или расстрел перед строем.

Многие военные врачи считали «неэтичным» выносить какие бы то ни было суждения о том, было ли ранение боевым, случайным или умышленным, а следователи свято верили в способность врача дать точное заключение. Приходилось разъяснять медикам, что их долг — помогать в расследовании, а следователям, что эксперт может лишь оценить обстоятельства и дистанцию ранения.

Жизнь военных медиков и так оказывалась сверхтяжелой. Помимо утомительной и ответственной работы им регулярно приходилось сталкиваться с недоверием или даже открытой агрессией со стороны пациентов. А испуганные, отчаявшиеся люди, к тому же подвергнувшиеся травматическому воздействию на психику, были готовы поверить в любой бред. Распространялись слухи, что в госпиталях врачи–дьяволиты умышленно замаривают раненых. Одновременно по секрету передавались «верные способы лечения», наподобие «засыпать рану порохом и поджечь». Так что к многочисленным заботам хирурга–консультанта прибавилась ещё одна – измыслить что‑нибудь для снижения психологической нагрузки на больных и медиков. И никаких внятных решений не просматривалось. Единая доктрина лечения указывала, как исцелять телесные раны, но никак не могла помочь с врачеванием душ. И Александр уже прозревал очень тяжелые проблемы, когда подавленная агрессия и военные страхи неизбежно начнут проявляться в мирной жизни. Война во множестве плодила не только мертвецов и калек, но и психопатов, чьи души навсегда оставались на поле боя.

Поволоцкий тоскливо посмотрел на приколотый к книжной полке листок, на котором от руки было написано:

«взвод — санинструктор

батальон — санвзвод, фельдшер и носильщики

полк — санрота

дивизия — медсанбат

армия — n приданных подвижных полевых госпиталя (3 хирургических, по одному на дивизию, плюс терапевтический и инфекционный)»

Очень захотелось снова увидеть Анну Лесницкую. Удивительная все‑таки женщина, сочетавшая чисто мужскую прямоту и решительность с женственностью и загадочностью. Но, к сожалению, после памятного обеда в офицерской столовой, они разъехались по разным делам. Анна оставила адрес «до востребования», и хирург трижды писал ей, но скорее для самоуспокоения, не особенно доверяя полевой почте.