Несущественная деталь

Смыслия подалась вперед и посмотрела на Ледедже, пытаясь встретиться с ней взглядом, но Ледедже не хотела этого.

— Послушайте, Ледедже, я не хочу, чтобы вы думали, будто это сопряжено с какими-то сложностями; человеку вашего происхождения и с вашими представлениями о том, как работают суды и юридическая система, весь процесс покажется невероятно быстрым и неформальным, и вам не нужно будет оставаться на моем борту, дожидаясь решения; вы можете начать путь домой и узнать о решении в дороге. Я сказала, что процесс будет неформальным, но при этом очень тщательным, и вероятность вынесения несправедливого приговора будет гораздо меньше, чем если бы это дело рассматривалось у вас дома. Если вы хотите инициировать такой процесс — пожалуйста. В любое время. Это ваше право. Лично я думаю, что у вас нет ни малейшего шанса избавиться от шлеп-автономника, но в таких делах никогда нельзя быть уверенным, а тот факт, что вроде бы очевидные дела все время оспариваются, показывает, как работает система.

Ледедже задумалась.

— Насколько… тайным было мое возвращение к жизни до сего дня?

— Пока об этом знаем только вы и я, поскольку я не смогла найти «Не тронь меня, я считаю» — тот корабль, который, как мы полагаем, и внедрил вам в голову невральное кружево.

Ледедже, только сделав это, поняла, что притронулась рукой к затылку, когда Смыслия упомянула кружево. Она провела пальцами по очень, очень мягким волосам, покрывавшим ее голову, ощупывая контуры своего черепа.

Ей было предложено новое невральное кружево, с которым она могла проснуться в своем новом теле. Она отказалась, но так и не поняла, почему приняла такое решение. В любом случае его можно установить и потом, даже если на полное созревание кружева требуется какое-то время. В конечном счете, именно так оно и было с прежним кружевом.

— А что могло случиться с этим кораблем? — спросила она. Она вдруг вспомнила Химеранса, как десятью годами ранее он сидел в ее спальне в полутьме и тихо говорил с нею.

— Что с ним случилось? — Голос Смыслии прозвучал удивленно. — Ну, он, наверное, где-то на покое. Или бродит бесцельно по галактике, или упрямо преследует какую-то навязчивую цель. В любом случае ему нужно только перестать сообщать о себе, и он исчезает со всех экранов. Корабли делают это. В особенности старые корабли. — Она фыркнула. — В особенности старые корабли, которые были на активной службе во время Идиранской войны. Они склонны становиться Эксцентриками.

— Но кораблям не приписывают шлеп-автономников? — она постаралась произнести это как можно саркастичнее.

— Да нет, приписывают, если они становятся уж слишком странными. Или если они… имеют существенную массу — крупные корабли. — Смыслия подалась к ней и сказала: — Один раз корабль моего класса стал Эксцентриком. Или у него наблюдались внешние проявления. Можете себе представить? — сказала она с напускным ужасом, кивая в сторону каньона. — При таких размерах? Совсем съехал с шариков в кризисной ситуации и прогнал корабль, который был назначен ему в шлеп-автономники.

— И чем все это закончилось?

Смыслия пожала плечами.

— Не очень плохо. Хотя могло бы и немного получше. А могло и гораздо хуже.

Ледедже подумала еще немного.

— Тогда, пожалуй, я приму ваше суждение. — Она повернула голову и спокойно улыбнулась аватаре. — Я не считаю, что это необходимо, но… соглашаюсь. — На лице Смыслии появилось гримаса сожаления, на лбу — морщинки. — Но вы должны знать, — сказала Ледедже, изо всех сил стараясь контролировать свой голос, — что нет ни малейшей возможности совершить правосудие над человеком, который меня убил. Я уж не говорю о том, чтобы он понес наказание. Он обаятельный, он обладает огромным влиянием, но он — воплощение зла. Он абсолютный эгоист, занят только самим собой, а благодаря его положению — ему все сходит с рук. Все, что угодно. Он заслуживает смерти. Убийство Джойлера Вепперса было бы абсолютно нравственным поступком, даже если забыть о моих с ним личных счетах. Если я возвращаюсь домой с мыслью о смерти в душе, как вы об этом сказали, то вы принимаете абсолютно безнравственное решение, собираясь его защищать.

— Я понимаю, что вы чувствуете, Ледедже, — сказала аватара.

— Сомневаюсь.

— Что ж, я определенно понимаю силу того, что вы говорите, уж в это, по крайней мере, поверьте. Я не вправе выносить суждения с такого расстояния о человеке, который находится вне моей нравственной юрисдикции.

— Культура никогда не вмешивается в дела других обществ? — спросила Ледедже, пытаясь говорить презрительным тоном. Она не очень многое знала про Культуру, но эти разговоры на Сичульте помнила: что люди Культуры безнадежно изнежены, или что Культура населена неестественно агрессивными женщинами (история менялась в зависимости от того, какую сторону поносимого образа жизни Культуры сичультианская пресса и истеблишмент хотели изобразить шокирующей, развратной или омерзительной), они не пользовались деньгами, а правили ими гигантские корабли-роботы, которые вмешивались в жизни других цивилизаций. Как она ни сдерживалась, но слезы были готовы вот-вот брызнуть у нее из глаз.

— Да нет же, мы все время вмешиваемся, — признала аватара. — Но все это тщательно продумывается, регулируется в долгосрочном плане, и всегда должна быть стратегическая цель — благо тех людей, в дела которых мы вмешиваемся. — Смыслия на секунду отвернулась. — По крайней мере обычно. И я должна сказать, что иногда все планы рушатся и дела идут наперекосяк. — Она снова посмотрела на Ледедже. — Но это тем более говорит о том, что сейчас нельзя оставаться в стороне. В особенности, когда речь идет о такой важной персоне, столь знаменитой, пусть и печально знаменитой, но обладающей контролем над такой большой частью производственной сферы вашей цивили…

— Значит, его положение, его деньги защищают его даже здесь? — возразила Ледедже, теперь уже едва сдерживая слезы.

— Мне очень жаль, — сказала Смыслия. — Но таковы реалии ситуации. Не мы создаем ваши правила. Будучи инопланетянином, он, как и все остальные, имеет такие же права на то, чтобы я не участвовала в заговоре против его жизни, а поскольку он — средоточие влияния в вашем обществе, все, что случается с ним, имеет значение большее, чем случившееся со всеми остальными. Было бы безответственно не принимать это во внимание, даже если бы я разделяла ваше желание убить его.

— Убить… Да какие у меня шансы сделать это? Я ведь не профессиональный киллер, — сказала Ледедже, шмыгнув носом и отвернувшись. — Я бы и рада его убить, только у меня нет таких навыков. Единственное мое преимущество в том, что я знаю его дома и имения, людей, которые его окружают. — Она подняла руку, посмотрела на ладонь снаружи и изнутри. — И еще: выгляжу я совсем не так, как прежде, так что, может быть, у меня есть шанс подойти к нему поближе.

— Я думаю, у него хорошая система охраны, — сказала Смыслия. Она помолчала несколько мгновений и продолжила: — Да, вижу, как его охраняют. Ваши новостные службы, похоже, больше всего заняты этими клонами — зеями.

Ледедже хотела было сказать что-то о том, что настоящий телохранитель — это Джаскен, последняя линия обороны Вепперса, но потом передумала. Пусть лучше никто не знает, что она мыслит такими категориями. Она снова шмыгнула носом и утерлась рукой.

— Вам не обязательно возвращаться, Ледедже, — мягко сказала Смыслия. — Вы можете остаться здесь, начать новую жизнь в Культуре.

Ледедже тыльными сторонами ладоней отерла кожу вокруг глаз.

— Знаете, сколько себя помню, именно этого я и хотела, — сказала она, кинув искоса взгляд на Смыслию, которая озадаченно смотрела на нее. — Все эти годы, что я пыталась убежать, никто ни разу не спросил у меня, а куда я хочу бежать. — Она улыбнулась невеселой натянутой улыбкой аватаре, у которой теперь был откровенно удивленный вид. — Если бы у меня спросили, — продолжала Ледедже, — я бы сказала им: я бегу в Культуру, потому что, как я слышала, у них нет тирании денег и власти отдельных личностей, у них все равны, будь то мужчины или женщины, у них нет богатства и бедности, а потому один человек не может быть выше или ниже другого.