Засланец

Еще одна, столь внезапно обретенная ниточка к Тени была обрезана.

Глава 15

Да, я раскрыт, но тут уже ничего не поделаешь. Тень тоже раскрыли…

Стрелки часов на привокзальной башне сошлись над выведенной киноварью и позолотой восьмиконечной звездой – одном из сорока трех символов на циферблате. Сначала раздался звонкий щелчок, вспугнувший с карнизов мелких крылатых животных, затем зазвучал раскатистый медный перезвон. Но его почти сразу заглушил гудок паровоза.

Ливень прекратился, сквозь разрывы в седых тучах выглянул полосатый бок Бриарея. Гигантская планета отражалась в лужах на перроне. Профессор Брукс бросил недокуренную сигарету в одну из них, неторопливо свернул зонтик и поднялся в вагон, оставляя на стальных ступенях свежую грязь. Из-под колес локомотива хлынул пар, поршни пришли в движение, и состав плавно тронулся.

Я ждал профессора в тамбуре. Брукс хмуро посмотрел на меня, затем открыл дверь из мореного путникового дерева, махнул зажатыми в ладони перчатками из тонкой замши:

– Проходите, сударь. Располагайтесь.

В коридорчике стоял навытяжку юный проводник в синем двубортном кителе, брюках с лампасами и картузе с серебристым козырьком.

– Добро пожаловать на Южный экспресс, господа, – отчеканил он, глядя над нашими головами. – Меня зовут Руд.

Брукс небрежно кивнул парню. Обошел его и встал перед открытой дверью, за которой я увидел двухместное купе. На Земле бы такие апартаменты назвали «повышенной комфортности».

– Когда прикажете подать обед? – поинтересовался проводник. Я услышал в его голосе замаскированное волнение. И вдруг почуял запах предательства.

– Господин Айрус… – переадресовал вопрос профессор.

Я пожал плечами.

– Спасибо, я не голоден.

Тогда профессор снова взмахнул рукой.

– Позднее, Руд. Ступайте! Мы вызовем вас, как только в этом возникнет необходимость.

Проводник коротко поклонился и отправился к себе. Я вошел в купе. Профессор посмотрел в одну сторону коридора, затем – в другую, плотно затворил дверь.

– В своем мире вы, наверное, привыкли к удобству, – то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Брукс. Он, зажмурившись, опустился в кожаное скрипучее кресло, поерзал, удобнее устраивая свой геморрой.

Несмотря на то что тучи разошлись, день был сумрачным, и в купе царил полумрак. Я включил настольную лампу – под сиреневым абажуром вспыхнул яркий свет.

Стол, застеленный аккуратной скатертью, деревянные панели на стенах, зеркала в оправе из начищенной меди, журнальный столик, заваленный свежими газетами и журналами, кожаные кресла и диван, две кровати в разных концах купе под шелковыми балдахинами, на полу – ворсистый ковер, заглушающий звук шагов.

Само собой, я привык к удобствам, которыми баловала своих обитателей Земля. Монорельсовые поезда Генезии – донельзя загаженные, с разбитыми окнами, со стенами, разрисованными граффити. На сиденьях спят бездомные, а грезоманы, не стесняясь окружающих, закидываются видениями, стимулирующими центры удовольствия. Знал бы этот абориген с ученой степенью, к чему я привык…

Брукс подхватил со стола графин. Налил в стакан воды и тут же осушил его.

Я присел во второе кресло, отодвинул штору и выглянул в окно. Южный экспресс шел, набирая скорость, мимо стоящего грузового состава. За дощатыми вагонами виднелись серые здания паровозных депо.

– Сколько нам ехать? – спросил я.

Профессор отставил стакан, вынул из внутреннего кармана пиджака хронометр.

– Зима начнется часов через пять, – Брукс взглянул на циферблат. – К ее окончанию, если на то будет воля Ктулбы, мы доберемся до места назначения. – Он перевел взгляд на меня. – Но не стоит загадывать. Зимой горная дорога, сударь, не любит самонадеянных.

Я почувствовал раздражение. Тюльпан, отзываясь на мои эмоции, крепче сжал предплечье. Искоса взглянув на Брукса, я встал с кресла, снял плащ, повесил его на вешалку, что располагалась возле двери. Подошел к зеркалу, чтобы поправить галстук. Тюльпан выглянул из манжеты сорочки, точно хотел увидеть себя со стороны. Я запихнул его пальцем обратно.

– Какая на юге зима, профессор? – спросил я, глядя на отражение Брукса.

– На побережье климат, само собой, мягче, – ответил тот. – Лесогорье надежно защищено от северного и восточного ветров. Но на перевале может случиться так, что всем придется туго.

– Что вы имеете в виду? – я подошел к журнальному столику. Взял наугад газету.

– Метель, заносы, обледенение, – перечислил профессор. – Как вам, кстати, наше пиво?

На первой полосе я увидел статью под заголовком «Буря в Сенате». Текста было довольно много; политические страсти в Стране-под-Солнцем напомнили мне об агонии Соединенных Штатов Америки – так называлась Генезия до Великой Генетической Революции. Третья мировая выиграна, и нет больше на Земле других государств, лишь партизанят в сибирской глуши не представляющие реальной силы сепаратисты. Казалось бы, жить всем и процветать. Но страна, поглотившая земной шар, принялась пожирать саму себя. На Дожде не знали о том, что такое мировые войны, но единственное государство – Страна-под-Солнцем – было поражено той же болезнью. Без мудрого руководства Суперов здешнее человечество обречено. Впрочем…

– Пиво? Смотря какое… – я развернул газету. – Пиво! Вы бы еще, профессор, меня о столичных шлюхах спросили.

Брукс смутился. А я уже рассматривал фото холеного господина, вещавшего с трибуны в заполненный парламентариями зал. Что-то мне подсказывало, что это и есть первый магистр Ревнителей Ктулбы. Фигура похожа, кисти и еще – перстень, который я помнил совершенно четко…

Кто же он?

«Председатель государственного казначейства Фил Торн, – гласила подпись под фотографией, – оправдывается за перерасход бюджетных средств».

– Я просто подумал, что в своем мире вы, наверное, называете пивом какую-нибудь синтетическую гадость, которая производится по пока еще недоступным нам технологиям, – решил развить тему Брукс. – И вкус у нее – совсем не такой, какой должен быть у пива.

– Как вы угадали, профессор… – я все еще вертел в руках газету. – Сударь, а вы знакомы с этим человеком?

Брукс надел очки, подтянул газету к себе.

– Лично – нет, – соврал он. – Если мне не изменяет память, это…

– Ясно. Спасибо, – я отобрал у него газету, положил обратно на журнальный столик. Путь предстоит долгий, еще будет время прочитать от корки до корки. – Кто еще едет с нами в одном вагоне?

– Никого, – покачал головой Брукс. – Общество выкупило все места.

Я подошел к одной торцевой стене, прислушался. Затем – к другой. Ничего не услышал, кроме сопения Брукса и перестука колес. Приблизился к окну и отодвинул занавеску: мы ехали мимо укрепленного фермами каменистого склона. В небе сверкали молнии, и поезд то и дело накрывала непроглядная, как чадра, тень.

– Вас что-то беспокоит? – осторожно полюбопытствовал Брукс.

– Нет. А вас? – я вернул занавеску на место.

Брукс вздохнул и развел руками:

– Меня многое беспокоит, господин Айрус. Ваше присутствие, уж простите великодушно. Думаю, не нужно объяснять – почему. Эта командировка меня беспокоит. Время для нее выбрано крайне неудачно! Ведь на мне – кафедра! Студенты, лекции, пересдачи! – профессор перевел дух и уже невозмутимо договорил: – Но что поделаешь, если я – единственный магистр, чье лицо вы видели… К слову, если вы ищете подслушивающие устройства, то здесь их нет. Вагон чист. Агенты нашей организации зря свой хлеб не едят.

– А Руд?

– Руд – из неофитов, – профессор снова наполнил стакан водой и выпил.

– Каким был самый удивительный артефакт из тех, что вам доводилось видеть, профессор? – спросил я, усаживаясь напротив Брукса.

– Они все – удивительны, – замялся тот. – Человеческими руками их не сотворить, поверьте мне… – Было очевидно, что Брукс мог бы долгими часами и с удовольствием говорить на эту тему. Но ему приказали держать язык за зубами. И, по возможности, выуживать информацию из меня, что у профессора получалось плохо. Поскольку речь зашла о пиве, смог бы он понять концепцию, например, грезоманства, если бы я взялся объяснять? Не говоря уже о идеалах Великой Генетической Революции.