Стражи Красного Ренессанса (СИ)

— Интересное слово применила твоя близняшка: "отжать", — заметил Петр Георгиевич.

— Это она специально так, — сказала Аиша, — ты, кстати, можешь подойти к слот — машине и дернуть за рычаг. В случайном порядке на экране высветится словарная статья о каком‑нибудь термине, имеющем свои истоки в эпохе Реставрации.

Профессор так и сделал. Аппарат зашипел, защелкал и на экране появился текст.

петросянить; несов.

1) Не смешно шутить.

2) разг. Выдавать чужую шутку за свою.

3) разг. — сниж. Кривляться, выставлять себя дураком.

4) разг. — сниж. вульг. Прилюдно мастурбировать.

Фразеологизмы:

— петросянить перед кривым зеркалом (намеренно совершать отвратительный поступок на публике с таким видом, будто делаешь что‑то оригинальное или хорошее);

— петросянить лицом/жопой (идиотично улыбаться, делать глупую мину при бездарной игре);

— петросянить в кулак (изображать из себя гения, чьи дела, слова и поступки оплодотворяют отечественную эстраду, культуру, искусство и пр.)

— Да, — оценил Петр Георгиевич, — действительно, познавательно. Я, кстати, знаю похожий глагол: петрить. И обозначает он примерно то же самое, но только в большей степени касается не лицедейства, а науки.

— Ну что, идем дальше? — спросила Аиша.

— Идем, — согласился профессор.

Второй зал назывался "Преступления против человечности". Когда отец и дочь вошли в него, тусклые зеркальные плиты осветились красноватым сиянием и покрылись многочисленными портретами разной величины: от размеров со спичечный коробок до трети человеческого роста.

— Вы можете подойти к любому изображению и коснуться его, — послышался голос виртуальной Аиши, — персонаж поведает вам свою историю.

— Неужели, — сказал Петр Георгиевич, направившись к одному из самых больших портретов.

Это была пухлощекая некрасивая женщина со светлыми равнодушно — ледяными глазами. Одетая в черное платье с кружевной мантильей на голове и плечах, она смотрела куда‑то вбок, и лицо ее, казалось, выражало брезгливо — тупое пренебрежение ко всему, что выходило за пределы мещанского понимания сути вещей.

Профессор дотронулся до изображения, и оно тут же разрослось и ожило. Женщина моргнула свиными глазками, посмотрела на Петра Георгиевича мутно — равнодушным взглядом и заговорила:

— Мы Величество Виктория, Божьей милостью королева Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, защитница Веры, императрица Индии. Наше правление длилось шестьдесят три года, и оно было самым кровавым в девятнадцатом столетии от рождества Христова. За время нашего царствования на землях, подвластных Королевству, мы загубили более шестидесяти миллионов человеческих жизней, и неизвестно, сколько за пределами Империи. О каких именно зверствах, учиненных в годы нашего правления, вы хотели бы узнать?

Женщина замерла, лицо ее вновь превратилось в надменно — брезгливую маску, а сбоку от королевы появились надписи, заключенные в шесть длинных прямоугольников.

 Голодоморы в Индии

 Геноцид в Ирландии

 Подавление восстаний

 Колониальные войны

 Опиумная торговля

 Другое

— Коснись любого пункта, — сказала реальная Аиша, — и она продолжит свой рассказ.

— Занимательно, — произнес Петр Георгиевич, — но, милая, пойдем дальше. Ничего нового она мне не поведает, ты уж поверь.

Дочь недовольно зыркнула на папу, но промолчала.

Следующий зал назывался "Репрессии". Как только профессор и его гид вошли в помещение, зажегся свет. В воздухе зависли миниатюрные голографические проекции: бюсты, размером с ладонь взрослого мужчины, и различные предметы бытового, военного и прочего назначения.

— Здесь вы можете познакомиться с историей гонений на инакомыслящих во все четыре периода либерального ига на территории России, — послышался голос виртуальной Аиши.

— Да, — протянул Петр Георгиевич, прохаживаясь между голограммами, кружащимися вокруг своей оси, — впечатляет.

— Еще бы, — воодушевилась реальная Аиша.

Взгляд профессора остановился на полупрозрачном миниатюрном арбалете. Он поднял руку, пальцы его прошли сквозь голограмму. Арбалет тут же увеличился в несколько раз, а рядом с ним появился оцифрованная близняшка дочери.

— Антиэльфийский заговор, — сказала она.

— Что? — не понял Петр Георгиевич.

— Произошел во второй период либерального ига, — невозмутимо продолжила виртуальная Аиша. — В те времена власть настолько боялась покушений на свой авторитет, что дело доходило порой до нелепостей и откровенного комизма. Однажды вертухаи режима прослышали о слете арбалетчиков — антитолкинистов в подмосковных лесах, решивших разыграть согласно оперативным данным "охоту на эльфа Добби". Ролевики были захвачены на одной из полян спецподразделениями внутренних войск. Многие поклонники славянского фэнтези получили тогда реальные сроки, а главному арбалетчику дали целых тринадцать лет.

— Ах да, конечно, — почесал затылок профессор, — как‑то вылетело из головы. Послезавтра, в среду я буду рассказывать об этом на лекции. Как раз к тому времени завершила свое становление так называемая московско — чеченская избирательная система, явившаяся естественным следствием либерально — олигархической властной структуры, основанной на трех китах: компрадорской бизнес — бюрократии, коррумпированных органах правопорядка и нацистах из этнических меньшинств.

— Папа, — засмеялась реальная Аиша, — перестань! Ты в Музее, а не в своем МГУ-2.

— Да, милая, прости, — сказал профессор, — пойдем дальше.

Петр Георгиевич и его дочь оказались в круглой комнате с четырьмя, если не считать коридора, из которого они пришли, входами. Над каждым из них висела таблица. Вот что было на них написано:

Первый период. От Августовской трагедии к новому тысячелетию. Господство лжедемократов.

Второй период. От миллениума к "маршу черных бутонов". Власть псевдопатриотов.

Третий период. От Ставропольского побоища к Московскому восстанию. Доминирование недонационалистов.

Четвертый период. От интервенции к Сентябрьской революции. Через борьбу — к Освобождению.

— Можно было, конечно, и пятый период добавить, — заметил Петр Георгиевич, — от установления власти Народных Советов до начала диктатуры Кашина в 2047 году.

— Папа, — сказала Аиша, — здесь Музей Либерального Террора, а не Нового Смутного времени. Тогда вставь сюда и двадцать лет правления Кирилла Константиновича.

— Да, — согласился Петр Георгиевич, — смута, по большому счету, закончилась только в конце шестидесятых, когда власть в свои руки взяла ВАСП, а вот с либерализмом окончательно разобрались при Кашине, тогда международной олигархии было, к счастью, не до нас: мексиканский сепаратизм, изоляционисты США, провозглашение "нового курса" в Японии, Шиитская война в Аравии. В общем, проблемы с северными варварами отошли на второй план.

— Ладно, папа, — улыбнулась Аиша, — я хоть и не профессор, но элементарные знания по истории имею. Лучше выбери, в какой зал мы с тобой направимся.

— Завтра, — сказал Петр Георгиевич, — мне предстоит провести лекцию по Первому периоду, значит идем налево.

Аиша последовала за отцом. Когда они оказались возле самого входа, грянул приглушенный гром, похожий на отдаленный выстрел из артиллерийского орудия, и в проеме образовался текст, объятый виртуальным пламенем:

"Нет человека, который был бы как камень, сам по себе: каждый человек есть опора другому, есть кирпичик здания. И если снарядом снесет чей‑то дом, значит меньше станет Россия. Смерть каждого умаляет и меня, ибо я един со своей Родиной, а потому не спрашивай никогда, в кого стреляли танки: они стреляли в Тебя".

— Оригинальный плагиат, — произнес пожилой страж.

В этот момент зазвонил мобильник. Профессор извлек из нагрудного кармана телефон, больше похожий на удлиненную пластиковую карточку и приложил его к уху.

— Приветствую тебя, Петр Георгиевич, — услышал он знакомый голос Приморского, — ты сегодня великолепно выступил перед публикой. Поздравляю от всей души.