Сельва умеет ждать

Это, несомненно, было колдовство.

Присмиревшие, укрощенные валькирии глядели на сцену с детским восторгом, мужики – неприкрыто вожделея. Лишь сухонький, стриженный в скобку старичок в пятом ряду вроде бы даже и не слушал, а, сонно щурясь, крутил синими от наколок пальцами аметистовые четки, изредка остренько и победоносно оглядывая зал, словно говоря: э, хорошие мои, слушать да смотреть всем можно, а руками трогать одному мне дозволено! Он имел на это право, человек, отстоявший право обладать Дусенькой в беспощадных ножевых схватках, на треть сокративших население камер прославленного на всю Валькирию третьего специального блока…

Песня растекается в воздухе.

Тает. Тает. Та-а-а-е-е-еее…

Всхлип.

Всплеск рук.

Все.

Чудо убежало, оставив на память о себе светлую грусть в душах и густой аромат сапожного дегтя…

Зал медленно возвращался в реальность.

Аплодисментов не было.

– Во, бля! – констатировал шеф канцелярии.

– Оп, ля, – присоединился премьер.

– О, я, я… – хором затянули министры.

– И в заключение нашей антрепризы, – Пьеро трагически воздел руки к люстре, призывая ее в свидетели, что нет его вины в неумолимом течении времени, – вниманию достойнейшей публики предлагается премиерная мелодрама «Ярмонка на Ыврэйе, или Как добрый молодец пятый угол искал«, препотешной, разнохарактерной, комической дивертисман с принадлежащими к оному разными ариями, хохмами, анекдотами и побасками, исполняемыми как на отменной лингве, так и на йоркширском, малороссийском, баварском, провансальском, калабрийском и прочих забавных наречиях, а частью говором кокни, также и на достойный язык нгандва переложенных усилиями дорогого нашего маэстро Кпифру…

За кактусом устало вздохнули.

Маэстро, вновь джинсовый, привычно принял овацию.

– За сим… – Пьеро взмахнул рукавом. – Прошу!

Действо продолжалось.

А за матерчатым куполом шапито неспешно плыла по черни синяя луна, ожидая скорого появления красной товарки, легкий ветерок раскачивал над площадью круглые фонари, из соображений экономии отключенные на сезон двухлунья, и дюжие носильщики, усталые от безделья, дремали в ожидании завершения концерта, сидя на подножках паланкинов…

Его высокоблагородие подполковник действительной службы Эжен-Виктор Харитонидис, подойдя к окну, прислушался к приглушенным взрывам хохота и всплескам аплодисментов, доносящимся из «Гранд-Опера», пожал плечами и посмотрел на песочные часы.

Судя по времени, да и по реакции публики, поехала «Ярмонка».

Не лучшая из его вещей. Впрочем, веселая, шебутная. Недаром же она давно уже стала народной пиэсой. Как и «Не шей мне, матушка…». Да и сам автор, лейтенант Жэка Харитонидис, был тогда молод, благодушен и весело смотрел в будущее, не сомневаясь, что уже к сорока его не обойдут большие звезды. А вышло раньше. Только без всякого «Левиафана»; «Левиафан» – это ведь так, для художественности…

А был борт «117».

И был сумасшедший пророк Этюдо Авель Вальдес.

Его ясноглазые юнцы знали, что ведут себя скверно, и обещали сдаться, как только братоубийца Каин будет осужден, причем обязательно – это было их вторым и последним условием – в Нюрнберге. К переговорам подключили обоих пап, но, когда дело уже сладилось, Господь ни с того ни с сего послал своему Этюдо знак, что Каин находится где-то среди заложников. С этого момента счет пошел на минуты. А начальство, как всегда, блефовало, хитрило и требовало от спецназа стопроцентных гарантий…

Заложников, однако, спасли. Почти всех. Не повезло лишь некоему Натаниэлю Бумпо, пожилому трапперу с Фронтиры, графу Алексу де Бурбон д'Эсте и его супруге Наталии Данииловне, в девичестве Коршанской.

И грянул звездопад.

Большие звезды летели с толстожопых паркетных шаркунов, осыпаясь на погоны штабсов, старлеев и просто лейтенантишек, бравших тот проклятый отель. Перескочившие через чин, а то и через два, усеянные медалями ребята получали высокие назначения и отбывали к новым местам службы.

Итуруфия, Кхушха-2, Урюпиэна…

Свежеиспеченному майору действительной службы Эжену-Виктору Харитонидису досталась Валькирия.

Было интересно. Не так давно завершился Третий Кризис, Земля понемногу восстанавливала связи с колониями, волна за волной шли транспорты с переселенцами, которых надо было обустраивать, а ведь были еще и переселенцы-1, почти одичавшие за кризисный век, и им следовало мягко, тактично напомнить, что они тоже земляне.

Он справлялся. И ждал вполне заслуженного перевода если и не на Землю, где все равно уже не было родителей, то хотя бы поближе к Центру. А получил вторую звезду и благодарность Его Высокопревосходительства «за особые успехи в освоении целинных и залежных Внешних Миров».

Жена, сперва весьма довольная ролью первой леди, уже через три года не выдержала, и Эжен-Виктор не стал препятствовать разводу. Его самого на Валькирии удерживало чувство долга – не только перед Федерацией, которой он присягал, но и странного, гнетущего личного долга перед седым человеком из Лох-Ллевена, олицетворяющего собою эту Федерацию.

Теперь, двадцать два года спустя, все понимая и со всем смирившись, подполковник действительной службы Харитонидис любил планету седьмого стандартного класса Валькирию…

Ему хотелось, чтобы она была не хуже других.

В «Гранд-Опера» захохотали навзрыд.

Ага. Надо думать, вывели парового оола. Маэстро Кпифру, пожалуй, угадал, заменив фанерный паровоз этой животиной. Сейчас, когда отстроены четыре станции, а пути протянуты от рудников в излучье Уурры до сельвы предгорья, уже никого не удивишь паровозом – ни землян, ни туземцев.

– Ту-ту-у-у, – пролетело над сонной площадью.

Буйвола потянули за хвост. Значит, минут через сорок публика начнет разъезжаться…

Подполковник Харитонидис неторопливо прошел к массивному шкафу, снял с полки сияющий, крохотный, но совсем как настоящий паровозик, поставил его на стол и чуть-чуть подтолкнул пальцем.

– Ту-ту-у-у, – сказала моделька, пыхнув паром.

И пошла вдаль, курсом на юго-запад столешницы.

Забавно: паровозы, буквально как в древности, при Хаммурапи или, допустим, Утине. Хотя, кажется, уже тогда люди пользовались чем-то другим, бесшумным, экологически безопасным и эстетически безукоризненным…

Иногда Эжен-Виктор Харитонидис завидовал предкам.

Счастливчики, жившие в пасторальном, не знающем ни крупных войн, ни экологических катастроф двадцатом столетии, в эпоху разума, мира, братства и радужных надежд, – разве могли они хоть на миг допустить, что потомки пустят наследство по ветру? Если же и допускали, то в любом случае никто из них не мог представить себе, что это такое – три Кризиса подряд…

Человечеству еще предстоит осознать, каким чудом выкарабкалось оно из двухсотлетнего разрушительного противостояния, выхлестнувшегося с Земли во Внешние Миры. И далеко не сейчас, а годы и годы спустя, когда время, подзалечив раны, позволит судить о минувшем без гнева и пристрастия, внуки ровесников подполковника Харитонидиса сумеют по достоинству оценить то, что сделал для них Его Высокопревосходительство.

Который, однако же, все-таки не всесилен.

Сегодня многое приходится начинать практически с нуля. Конечно, кое-что сохранилось, и лаборатории работают, и, к примеру, компотехника почти достигла уровня середины позапозапрошлого века, а скутеры и глиссеры уже обеспечивают вполне нормальную межпланетную связь, но больших космолетов, транспортников и «пассажиров» пока что единицы.

Поэтому его высокоблагородие глава миссии оказывал всю необходимую поддержку представительству Компании на Валькирии не только во исполнение приказа Центра, но и, можно сказать, от чистого сердца. Он вовсе не обольщался насчет этих ребят и их непростого прошлого (личные сбережения Эжен-Виктор предпочитал держать в «ССХ-Банке»), но именно Компания, а не господа Смирновы, подписала с Дедом соглашение «О реализации программы реконструкции и развития прыжкового Космофлота».