Семицвет: молодость богов. Части 1-2 (СИ)

Он открыл глаза от яркого солнца. Голова, кстати, болела просто невыносимо — однозначно чем-то заболел. И ещё — ни одной мысли. Вроде что-то случилось, наверняка надо было куда-то идти, но он точно не помнил. Подумал о том, надо ли ему куда-то вставать, и, придя к выводу что не надо перевернулся на другой бок и закрылся одеялом.

Но солнце светило невыносимо, даже сквозь одеяло прорывалось. И лежать долго под одеялом, тоже не пролежишь — душно станет. Он все надеялся — вот сейчас войдет кто-то в комнату и закроет шторы. Ну, или облако набежит — сразу потемнеет… Отчего ж так голова болит? Он попытался вспомнить, что вчера случилось и не смог. Что-то произошло.

Он почему-то вспомнил про больницу. Он как-то раз отравился… Вернее не отравился. Отравиться он не мог, у него же биоблокада, если бы он съел что-то отравленное то организм бы сразу среагировал. В общем, он выпил прокисший яблочный компот. Биоблокада, конечно, тут же сработала, но сработала как-то чрезмерно активно — он даже до туалета добежать не успел.

Как назло — а может и к счастью — дома никого не было. Посидел в туалете — рвота не прекращалась. Страшно заболела голова. Вызвал медиков, его отвезли в больницу. Пожилая медсестра первым делом дезактивировала биоблокаду и поставила капельницу — сразу стало легче. Он вспомнил, как провел в изолированном боксе целый день — потенциально подверженный всем известным микробам и заболеваниям, отравам и ядам, опасным химическим соединениям — а потому без еды, без развлечений, а только с очищенной на три раза водой. Затем ему полностью поменяли биоблокаду — а ведь это операция. Несложная, правда, но с общим наркозом.

И вот, наутро, после общего наркоза (ощущения те ещё), после суток в изоляции и ещё суток непрерывной рвоты он чувствовал себя примерно так же. И ещё почему-то он помнил цветы. Большие, белые орхидеи. Белоснежные как больничная кошка Муся. Пушистая, наглая и тупая. Выгибалась как дуга и делала грозную морду. И единственное, что она умела — это ловить мышей. И стоило её принести куда-то, где были мыши, она первым делом съедала все, что там было. И мышей в том числе. А уж как она крыс гоняла!

Кошка отлично знала, что нужно делать, чтобы выпросить еды, как помурлыкать и вызвать умиление, как притвориться лучшим другом, но предательски сбежать к новому, если на горизонте замаячит кусок колбасы. Такая вот кошка…

Хотя, какая к черту кошка?

Холодно, кстати. Кошка действительно не при чем. А вот цветы отчего-то засели в голове плотно. А да, точно. У него же был сон. Очень насыщенный, яркий. Но в нем отчего-то не было никого кроме цветов. Ландышей? Нет, это были не ландыши.

Он отпихнул тяжелое одеяло и увидел небо. Это было так неожиданно, что он едва не вскрикнул. Ведь должен был увидеть потолок. Ну, или на худой конец… А что он ожидал увидеть? Лес. Ничем не лучше неба. Окна на худой конец. Бывают же в крышах окна — экономично.

Удивление нахлынуло с новой силой и он резко сел. И ошалело схватился, пожалев о своей расторопности — в голову ударила кровь и она, кажется, чуть на две части не раскололась.

И понял, почему ему было не по себе.

Это была не больница, не школа, не коттедж Арсения.

Это был даже не его дом.

Кровать стояла в открытом поле. Куда не глянь — зеленые холмы. А по ним бежали тени от облаков. А воздух был пронзительным, холодным, собирал и вибрировал. Может быть это больница? Он огляделся… Санаторий, например. А, что — очень похоже.

Наверное, с ним что-то произошло. И он оказался здесь.

Очевидный получался вывод. И бестолковый.

Он посидел немного на траве, дожидаясь, пока придет кто-нибудь из докторов. Но доктора отчего-то все не было и не было.

Он встал и осмотрелся — и тут заметил, что у него две тени. А на небе — два солнца. Так вот, почему так светло! Просто неестественно светло. Голова, кстати, потихоньку проходила. А к яркому свету он понемногу привыкал. Становилось легче и спокойнее. Даже два солнца не смущали.

Но вот он, сидит у кровати в пустом поле, совсем один, непонятно как суда попал, непонятно для чего… И что? Что делать-то теперь? Он слез с кровати и походил, осматриваясь. Сразу за холмом стоял дом. Необычный, сферический. Этажа в три наверное.

Дверь была не заперта, и он вошел внутрь.

Уютно. В потолке ожидаемо оказались окна — ведущие сквозь все три этажа. Необычная планировка. Но ему такие нравились. И, по-моему, где-то он уже окна в потолке видел…

Плетеные ковры — как деревенские — в старом стиле. Шкаф с книгами даже был. Три кровати — перегороженные плотными шторами. Стол, несколько стульев — и все деревянное — даже пол! А с наружи дом совсем бесчувственным показался — ну пластик пластиком.

На столе стояла ваза с цветами. Завяли уже. Он выплеснул воду и выбросил цветы — мусорное ведро стояло у двери — терпеть не мог дома цветы. Как-то ему сон приснился, что люди и цветы поменялись местами. И людей срезали и ставили в вазу с кровью — чтобы они помедленнее умирали. Его передернуло. Сон был ужасен, и его ещё долго трясло, когда он проснулся.

Когда взрослеешь, сны перестают сниться. И ужасы не такими ужасными становятся. Привыкаешь понемногу. Но в первый раз он, помнится, так испугался, что побежал к отцу и Свете. Ну, они спали, конечно, совсем не поняли как ему страшно, забухтели спросони, отправили обратно в постель. Взрослые совершенно не понимают, какие ужасы иногда снятся детям. И как им бывает страшно в такие моменты.

Он заметил краем глаза шторы, и колышущуюся занавеску. И ещё стену, и подоконник. Развернулся… Накатили странные воспоминания. Словно он уже когда-то видел что-то краем глаза, и это оказалось чем-то опасным. И он это уничтожил.

Он сделал шаг к подоконнику, полностью сконцентрировавшись. Собрав все силы. И открыв глаза так, как только может. Чтобы точно знать, что его ждет там, за этой занавеской, у этого окна.

А на широком, освещенном подоконнике…

Лежал нож.

Он увидел его краем глаза — на пределе зрения — тот засветился в лучах второго солнца. Или первого… Черт их разберет. Он отдернул занавеску, до последнего момента полагая, что ему показалось. Но это действительно был нож.

И таким явно не колбасу на завтрак резали.

Ножны украшены большими кристаллами. Прозрачными и с легким желтоватым оттенком. А ведь камни и без огранки даже — кристаллы как были кристаллами, так и остались. И смотрятся естественно. Наверняка бриллианты, это ведь бриллиантам не придают форму.

Одно из солнц погасло — совершенно неожиданно стало темно. Словно кто-то выключил свет.

Он протянул к ножу руку и провел пальцами по извивающейся медной змее, в основании цветка. Нож, кажется, засветился. Естественным, нежным светом — не то что светила эти — глаза резал. А этот свет — он глаза не резал. Словно внутри ножа включили маленькое солнце.

Он перевел дух и взял его в руки. Тот оказался на удивление тяжелым. Но не настолько, чтобы прямо совсем тяжелым, а приятной тяжести. Уважительной. Как новорожденный ребенок.

Когда Мелкий родился, тот его часто в коляску из кровати таскал.

Смотришь — лежит себе карапуз. Вроде легкий на вид, как мешок картошки — а как в руки возьмёшь, сразу понимаешь — действительно — чудо рыжее. Тяжелый и живой. И сразу что-то просыпается — обнимаешь, крепко, держишь — какое-то желание оберегать эту ношу. И откуда что берется?

Нелогичное, совершенно, кстати. Хотя, если подумать — не возникай у него этого светлого чувства — человеческий род, может быть, и не выжил.

Светлое чувство. Свет! Он стиснул ладонью рукоять ножа и вытащил его из ножен. На клинке стояла гравировка. Не имперский. Он повертел ножом, но прочесть не смог. На какой-то момент ему показалось, что он действительно светится! А нож стал легче.

И тут он услышал, как кто-то открыл дверь.

И вошел в дом.

Если честно, то он испугался. Потому, что до конца не знал, что происходит и даже захотел спрятать нож за спину. Но отчего-то достаточно легко набрался смелости и решил этого не делать.