Блуждающие огни

В сопровождении майкопцев мы прикатили на аэродром. (Пусть теперь попробует какой-нибудь патруль подойти — замочим сразу.) Как ни парадоксально, нам повстречался все тот же генерал! Опять под шофе! Обрадовался, как старым друзьям:

— Ну что?! Посмотрели смерти в глаза?

— Да уж!

— Вот и славно! — Он обнял нас по-отечески. — Пишите там правду.

Вертушку на Моздок штурмовала толпа военных. Летчики в проходе буквально ногами отбивались от настойчивых пассажиров.

Мы остановились в недоумении. Куда лезть? Если они военных вышибают, то с гражданскими вообще церемониться не станут.

Но и тут генерал нам подсобил. Всех растолкал нашими телами, крича: «Генерала пропустите!» — подтащил нас к двери и гаркнул пилотам:

— Приказываю этих людей взять с собой!

Летчики козырнули.

— Это люди смотрели смерти в глаза! — добавил генерал свою любимую присказку.

Бьюсь об заклад, летчики только-только прилетели в зону боев. Как только генерал ввернул свое козырное «смерти в глаза», на лицах пилотов выразился ужас и почтение одновременно. Кажется, они решили, что мы не совсем обычные гражданские и натворили тут массу подвигов, раз о нас заботится сам генерал-лейтенант.

Вертушка все-таки домахалась своими винтами, и ее засосало в небо. Через полчаса мы очутились в Моздоке.

На военной базе все по-прежнему куда-то спешили, бежали, ехали. Мы с трудом нашли пресс-центр. Для журналистов там поставили прямой московский телефон.

Я набрал редакцию. На том конце провода телефонистки обрадовались, услышав нас, и принялись записывать под диктовку. Уловив несколько фраз из моего репортажа, какой-то офицер по работе с прессой бросился к столу и нажал рычаг телефона, обрывая связь.

— В чем дело? — раздраженно спросил я.

— Вы кто? По какому праву звоните? — Он вырвал трубку из моих рук.

— Мы журналисты, — я показал удостоверение.

— Откуда? Почему я вас не видел раньше?

— Был бы в Грозном — увидел бы! — вскипел я.

— А кто вам разрешил посещать Грозный? Это запрещено.

— Дайте телефон!

— Не дам! — Военный заграбастал со стола аппарат и прижал к груди. — Вы не имели права ездить в Грозный! Это строжайше запрещено!

Вокруг собралась толпа любопытствующих журналистов. Но в спор никто не вмешивался.

— Дайте телефон. Мне надо позвонить!

— Не дам! Это мой телефон.

Я развернулся и пошел к выходу.

Военный из пресс-службы догнал меня уже в коридоре:

— Что там в Грозном? Как вы там оказались? Кто вас пропустил?

Вот сучара! Хочет узнать о нашей лазейке и прикрыть ее.

— Пошел ты на х…й, военный! — сказал я, не оборачиваясь.

Мы долго плутали по Моздоку в поисках телефона. Нашли какой-то дом, где располагались офисы и конторы. Потом ходили по коридорам, дергая двери. Везде закрыто. Поднялись на следующий этаж. Наконец одна из дверей подалась, и мы попали в просторный кабинет. На нас удивленно уставились две пары глаз. Осетин и русский. Вид у нас был ужасный. Грязные, заросшие щетиной, воспаленные глаза. Я извинился за вторжение и попросил позвонить в Москву. Они на всякий случай разрешили.

— Я дам вам денег, — сказал я. — Серега, засеки, сколько я буду разговаривать. Потом подсчитаем.

Они согласно кивнули.

Первым делом я начитал приготовленный текст. Потом трубку взял Павлов:

— Леша! Как у тебя там?

— Нормально. Вот материал надиктовал.

— Да, я уже успел почитать. Тут есть некоторые сомнения.

— Чего-чего? Какие сомнения?

— В достоверности…

Владельцы кабинета внимательно слушали разговор, потом о чем-то тихонько переговорили, и один исчез.

— Мы только что из Грозного, — напомнил я Павлову. — Все видели своими глазами. Либо разговаривали с очевидцами, которые сидят на передовой. Я им верю. То, что здесь творится, это не война. Это массовое убийство при отягчающих.

— Ладно, — Павлов замялся, — потом поговорим… По нашим данным, боевики покидают Грозный.

Вернулся один из хозяев кабинета, с огромными пакетами в руках.

— Надеюсь, вы не хотите и это на меня свалить?

— Не в том дело, — не понял шутки Иван Тимофеевич. — Надо перебраться к ним. Пойти с ними в горы. Можно потом классный материал написать. Где они живут? Что делают?

Мне стало не по себе от такого задания. Я огляделся. На столике уже стояли бутылки с водкой и хорошая закуска. Хозяева кабинета даже шашлык где-то раздобыли.

— Постараюсь, — сказал я Павлову.

Тут трубку взял Колчин:

— Леха! Привет! Ну, как там?! Все нормально? Ты в Грозном был?

— Да. Только что оттуда.

— Тут хреновое дело такое, Леха… Твои материалы вообще не хотят публиковать.

— Как это? — У меня все опустилось внутри.

— Главный говорит: ты пьешь водку в Моздоке, возле штаба, и сочиняешь всякую чернуху.

— Он что, сдурел?

— Понятия не имею. Похоже, он тебя после того случая с «огнями» невзлюбил. Ты когда возвращаешься?

— Как можно скорее, — ответил я упавшим голосом. — Спасибо, Саш. Кстати об «огнях». Никто не знает о них. Их здесь нет. До встречи в Москве.

— Не натвори там глупостей. Жду тебя.

Я пью водку. Да, правда. И никогда этого не скрывал. Тем более от родной редакции. Но пью я с одним «но»… Возле штаба действительно сидело в те дни множество журналистов. Они, как и полагается, пили водку. Сочиняли со слов раненых и со слов солдатских матерей статьи. Но только нас с Серегой среди этих журналистов не было! Мы пили в Грозном.

Я надеялся, что, попав на фронт, мы получим полный эксклюзив. Оценим обстановку и возьмем информацию из первых рук. Так оно и вышло. Мы сработали лучше всех. Мы были не просто корреспонденты, мы были супер! Мы прошли туда, куда никого из гражданских не пускали. Мы общались с офицерами и солдатами, которых генералы из Министерства обороны никогда даже близко не подпустят к микрофонам. Мы все видели своими глазами, знали обстановку в войсках, знали, что делается в городе и куда все катится. У нас уникальные, страшные фотокадры, а на пленке — масса интервью. Мы легко могли доказать, что обстановка в Грозном совершенно отличается от официальной пропаганды. Это настоящий журналистский успех! И — такой пинок от собственного главного редактора! Это чересчур. Это нечестно, в конце концов.

Опять же, забегая вперед, скажу: когда я прощался с редакцией, заместитель главного редактора, подписывая мое заявление об уходе, сказал: «Ну, что? Дописался?» — «Я писал правду!» — «И кому нужна твоя правда?» Тут-то я и понял — правда главным редакторам из старой плеяды абсолютно не нужна.

А теперь представьте. Идет война. Посылает командир дивизии разведчиков выяснить: что за противник им противостоит? Приходят они и честно докладывают: столько-то танков, столько-то пехоты. Стоят тут и там. Видели своими глазами, подсчитали. Языка взяли и допросили. Противник перед нами — мощный и сильный. А командир дивизии выгоняет их из кабинета со словами «не верю!». Типа нет перед нами никакого противника. Пили где-то, а теперь мне сказки рассказываете!.. А начальник штаба дивизии добавляет ошарашенным разведчикам: «Кому нужна эта ваша правда? Командир не хочет ее знать!»

Эх! В любом деле, в любом месте — незнание ситуации ведет к катастрофе.

Более того, Сашка Колчин сказал мне при разговоре, что прилетавший на пять минут на аэродром «Северный» журналист уже все описал. Как он ездил с генералами по Грозному. Как пули свистели у него над головой. Как он прорывался с подразделениями к своим. И все в таком духе. Даже эксклюзивное интервью с генералами опубликовал. (Они потом долго плевались и открещивались: ни о чем подобном с этим журналистом не говорили!.. Тому, понятно, ничего потом за это не было. И сегодня он работает в Администрации президента. Там, видимо, тоже не хотят знать правду.)

Повесив трубку, я закурил и уставился в окно. Пытаясь поскорее совладать с гневом и успокоиться.