Воля павших

Они говорили. А мы молчали. Они снова начали расписывать то счастье, которое ждет всех нас, когда наша крепость превратится в данванскую, когда у нее отберут имя Рысьего Логова, когда в ней поселится Капитан данванов, а нам дадут все, чего нам не хватает. В замен же требуют лишь одного – нашу свободу. Такой пустяк, говорили они. И снова грозили войной, ее ужасом и разорением… И наконец… – Голос Йерикки вдруг звонко, стеклянно дрогнул, он вскинул голову: – Наконец они замолчали тоже. Им нечего было больше сказать! А мы не возражали, не соглашались, не кричали, не бросались на них. Просто стояли. И они стояли в нашем кольце и с каждым вздохом теряли свою песью смелость… Они озирались, ежились, и страх овладевал ими. Только данван был неподвижен и молчалив, – с ненавистью и неожиданным уважением добавил Йерикка. – Тогда князь сказал: «Мы выслушали вас. Уходите и скажите, что вы были последними данванскими прихвостнями, что пришли сюда по доброй воле и ушли живыми». И они убрались! Те двое бежали, как побитые малыши. А данван оглянулся и сказал неспеша: «Вы все умрете, глупцы». И мы знали, Вольг – это не просто слова. Мы снова праздновали, но с первым светом уже собрался Сход Мужчин. И многие говорили, что надо все бросить и уходить в горы, пока не поздно. Но князь сказал: «Если есть силы бежать – кто поверит, что нет сил драться?!» И большинство заняли его сторону. Собралось ополчение, мы выслали пословных людей в соседние племена. Даже в те, с которыми у нас кровная вражда. И снова не все были согласны. И опять князь сказал: «Не будет добра, коль меж своими котора». Мы радовались. – Йерикка усмехнулся. – Мы, мальчишки… Мы думали, что едва придет враг, мы вгоним сталь ему в глотки – пусть погрызет ее! Даже я так думал… Мы успели вовремя. Едва собралось ополчение, как прибыли люди с ответом от соседей. К тем тоже приходили мары – и тоже убрались ни с чем. Ополчения еще четырех племен присоединились к нашему, и отец Гоймира стал князь-старшиной. Нас не взяли. Мы страшно обиделись, мы чувствовали себя оплеванными, опозоренными на всю жизнь! Ополчение ушло навстречу врагу, который уже двигался через зимние леса – большим числом, хотя самих данванов там было мало. Ушло ополчение – и больше не вернулось.

Этими простыми словами Йерикка закончил рассказ. И Олег только теперь заметил, что остальные всадники, придержав коней, вновь едут рядом с ним и рыжим славянином. Олег обвел взглядом суровые лица мальчишек:

– Значит, ваши отцы… – начал он и осекся. Вместо него закончил Ленко:

– И старшие братья, и дядья – все они погибли, горожанин. Врага не пропустили. И сам и легли в лесах. Ни один не вернулся.

– Заявочки… – пробормотал Олег. – И что же вы теперь собираетесь делать?

– Мы ждем и готовимся, – ответил Гоймир. – Это наша земля. Тут пепел наших навий, [13] тут наши дома и наши корни. Мы люди племени Рыси, а не осенние листья, которые гонит ветер, Стрибожий внук.

«Веют ветры, Стрибожьи внуки…» – вдруг откликнулось в памяти. Невесть как запавшая в голову строчка из мельком даже не прочитанного – просмотренного! – «Слова о полку Игореве» была словно странный укор. И Олег поспешно сказал:

– Но ведь они вернутся. Думаете, они оставят вас в покое?!

– Не оставят, – кивнул Гостимир. – Потому нам важен каждый меч.

– Вы собираетесь сражаться?! – Олег ощутил, как против воли вытаращились глаза.

– Разве можно по-иному? – с таким же удивлением спросил Гоймир. – Со своей земли умри – не сходи! Так сказано.

Олег подумал, что очень даже можно – по-иному. Он был развитым парнем, имел свои суждения по множеству вопросов, о которых большинство его сверстников даже не задумываются. И, глядя телевизор – репортажи о притеснениях русских в разных местах бывшего СССР – всегда очень переживал, не понимая, почему те не сопротивляются. Да хотя бы и с оружием в руках – что терять, когда тебя выгоняют из дома, издеваются над твоими близкими?! Отец с горькой иронией говорил: «Зато живем по божьим заповедям – ударили по щеке, другую подставляем». Но вот рядом с Олегом ехали совсем другие славяне. Такие же, как он. Говорившие на неотличимом почти языке. И все-таки – другие. Считавшие, что боги за тех, кто противится врагу. Готовившиеся вступить в войну, в которой им заведомо не было победы.

Это не около телевизора возмущаться – почему, мол, не сопротивляются, почему такая покорность. А если автомат в беспощадных руках уже нацелен в лоб и тебе говорят: «Беги!»? Или: «Бросай оружие!»? Кто не побежит? Кто не бросит?

Да вот они не побегут и не бросят. Но ему-то что делать?! Зимы ждать, до которой, может быть, никто тут и не доживет?! Противное чувство страха поднялось откуда-то из района желудка. Снова вспомнились виселицы и тупой, исполненный высокомерной силы, полет данванских машин… Против них – с мечами?! Да пусть даже с этой рухлядью – «Дегтяревым»?! И что?! Вон, даже когда дед со своими друзьями – или кем там! – помогал, и то ничего не вышло, а теперь?! Ведь объективно – им кранты, это же видно. И им, и сопротивлению в городах, и неведомым ан-ласам-кочевникам, землю которых травят данваны… Мир этот – в их власти. Они тут самые сильные…

Было что-то… неправильное в этих мыслях. Неправильное и скользкое, как лягушка под босой ногой. Противное. Только Олег не мог понять – что.

Его спутники тоже ехали молча. То ли переживали совсем недавнюю безвестную кончину близких, то ли думали о своем вполне ясном будущем… А потом вдруг Гостимир вскинул голову, тряхнул волосами, улыбнулся и… запел. Здорово запел, словно солист хора мальчиков имени кого-нибудь там знаменитого. Чисто, звонко и сурово:

И почти тут же подхватили Гоймир, Ленко и Йерикка:

Это была первая песня с рифмой, которую Олег тут слышал. И звучала она, как дерзкий вызов тому, что происходит в Мире. Не было в ней безнадежной, суровой готовности ТОЛЬКО умереть, чего можно было ожидать. Олег почувствовал, как напрягаются мускулы, а руки сжимаются в кулаки…

– Почему песня о волках? – спросил Олег. – Ведь вы – племя Рыси?

– Волк – зверь Перуна, – сурово ответил Гоймир. – Зверь войны. И не надо больше спрашивать…

Бесшумно ступая по моховой подушке, коньки выбрались на поляну, посреди которой высился тот самый камень – словно памятник Ломку. Тут ничего не изменилось. Все так же лежали трупы хангаров, да задувал холодный ветер между сосен.