Операция Карантин

В транспортном самолете подобных габаритов Никита летел впервые, и взлет на него произвел весьма неприятное впечатление. Пока лайнер разгонялся по полосе, то казалось, что он набирает скорость не по ровному бетону, а по ухабистой проселочной дороге, сплошь испещренной рытвинами и колдобинами. Его бросало вверх-вниз, из стороны в сторону, а фюзеляж самолета за окном трейлера вообще ходил ходуном, морщился, коробился, трепетал жестью на ветру, словно собираясь развалиться по швам. Наконец лайнер оторвался от взлетной полосы, тряска уменьшилась, но не намного.

— Пятнадцать секунд — полет нормальный! — внезапно торжественным голосом провозгласил Братчиков.

Полынов удивленно посмотрел на него, перевел взгляд на Володю, Леночку. Никак они не отреагировали на сообщение Олега, да и он сам опять застыл в сосредоточенной позе.

— Т-тридцать секунд — п-полет нормальный! — неожиданно сказал фальцетом Володя, почему-то заикаясь.

Полынов вскинул брови, посмотрел на всех, а затем, в ожидании, уставился на Леночку. И он не ошибся в своих предположениях.

— Сорок пять секунд — полет нормальный! — высоким, звонким голосом весело выкрикнула она и напрочь перевернула представления Полынова о ней как об этаком весьма симпатичном, но все-таки «синем чулке». Ничего подобного, наоборот — веселая, задорная девчонка. От «синего чулка», пусть и красивого, у всех спасателей МЧС головы бы не вскружились.

В этот момент послышалось характерное шипение гидравлики, и корпус самолета дрогнул, втянув в себя шасси.

— Поехали! — хором гаркнула вся бригада, и тотчас на столе стали появляться кулечки, сверточки, стаканы, тарелки, вилки…

Никита рассмеялся. Все-таки это был ритуал. По какому бы скорбному случаю не летела бригада, а по другим случаям она и не летала, но перед сложной, опасной, зачастую с риском для собственной жизни работой просто-таки необходимо снять нервное напряжение. Каждый делает это по-своему. Его бригада — вот так.

— Не рановато ли? — осторожно спросил он. — Может, подождать, пока лайнер наберет высоту и выйдет на крейсерскую скорость? Как бы вилками глаза друг другу не попротыкать…

— Да ты что, начальник?! — искренне возмутился Олег. — В этом-то и весь смак! Представляешь, ты с трудом ловишь ртом край стакана, засасываешь в себя водку… а в этот момент мы попадаем в воздушную яму, и водка начинает по пищеводу то вверх, то вниз бегать! Нигде такого ощущения не получишь! Будто не один стакан в себя опрокинул, а два-три подряд.

Леночка прыснула, Володя подхихикнул.

— Уговорил, — усмехнулся Никита, нагнулся, вытащил из-под койки свою сумку и достал бутылку коньяка.

— Во, это дело! — обрадовался неугомонный Олег. — Наш человек, а я уж думал трезвенник!

Он выхватил из рук Никиты бутылку, лихо откупорил и стал разливать по стаканам. Столик мелко дрожал, и приходилось стаканы придерживать руками. Разлив бутылку, Олег бросил ее на кровать, чтобы не каталась по полу, и поднял над столом свой стакан. Стукнувшись, к нему присоединились стаканы Володи и Леночки, и Никита поспешил приставить свой. При болтанке самолета удерживать в таком состоянии стаканы над столом было трудно, коньяк то и дело выплескивался то из стакана в стакан, то на руки, но было в этом что-то от древнего, как мир, обычая братания людей, когда выплеснутое из кружки в кружку вино означало чистые помыслы по отношению друг к другу.

— Ребята, — тихо сказала Леночка, — давайте выпьем за то, чтобы, возвращаясь домой, мы смогли вот так же сдвинуть стаканы.

Круг разомкнулся, и все выпили.

«Хороший тост у спасателей, — подумал Никита, залпом выпивая коньяк. — Не чокаются только на поминках… А о том, чтобы все остались живы, говорить впрямую не принято. Такой тост для трусов».

Коньяк подействовал как-то сразу и развязал языки. Куда девалась застенчивость Володи и чопорность Леночки, ну а у Олега, и без того страдающего словоохотливостью, язык заработал что помело. Прав был Беспалов — пили они как кони, теперь оставалось проверить, насколько хороши они в полевых условиях. Вначале пошли анекдоты, которые Мигунов, к большому изумлению Полынова, рассказывал мастерски, вместо персонажей вставляя имена сидящих за столом. И куда только Володино косноязычие подевалось — раскрепостился парень после ста граммов… Потом, естественно, перешли на «случаи из жизни», а ими жизнь спасателей была весьма насыщена. И, несмотря на, в общем-то, скорбную работу, смешных историй накопилось предостаточно, хотя порой от них за три версты несло черным юмором.

Полынов больше слушал, смеялся, лишь изредка отпуская возгласы типа: «Да ну?!», «Надо же…», «Ну, вы даете…» Хорошие ребята подобрались в его бригаде. И Никите стало вдруг грустно, что именно этих ничего не подозревающих, веселых и бескорыстных ребят он втягивает в гнусные межведомственные игры.

— Э, начальник, — вывел его из задумчивости голос Олега, — что приуныл? Так нельзя! Это дело нужно повторить!

В руках Братчикова словно по волшебству появилась бутылка водки.

Полынов замотал головой и рассмеялся.

— А ты трейлером потом управлять сможешь?

— Обижаешь, начальник! Ты за меня не боись, ты за себя боись. А мне не впервой, да и ГИБДД в степи нет, — отшутился Олег.

— Ну а я, наверное, пропущу, — отказался Никита и улыбнулся. — Но в степи наверстаю.

Его слова произвели странное впечатление. Все замолчали и удивленно смотрели на него.

— Во время работы у нас сухой закон, — серьезно сказала Леночка.

— Тогда буду наверстывать по возвращении домой, — нашелся Полынов. Он обвел бригаду взглядом и увидел, что его не понимают. Точнее, понимают, но неправильно.

— Извините, ребята, у меня вчера было пищевое отравление, — с обезоруживающей улыбкой развел он руками.

Никита не врал. После выпитого коньяка в желудке появилась тяжесть, опять разболелась печень, а в голове вместо приятного опьянения возникло чувство заторможенности и пустоты.

— Так водка — она же от всех болезней! — встрял Володя. — Панацея!

Никита насмешливо посмотрел на него.

— Теперь понятно, почему ты никак диплом защитить не можешь. При отравлении спиртное категорически запрещено.

— Да иди ты! — отмахнулся от Никиты Олег как черт от ладана. — Я всегда пью, и помогает!

Он ошарашено посмотрел на Фокину, но Леночка его не поддержала.

— Что, правда?!

— Да, — кивнула Леночка.

— Во, блин…

— Ладно. — Никита шлепнул себя ладонями по коленям и встал. — Не буду портить вам обедню. Продолжайте, а я пойду прогуляюсь.

Спускаясь по лесенке из жилого отсека трейлера, он услышал сокрушенный вздох Олега:

— Какую песню испортил…

Как всегда последнее слово осталось за Братчиковым.

Самолет уже набрал высоту, и болтанка прекратилась. Турбины натужно ревели на одной низкой ноте, корпус самолета мелко подрагивал, и от этого трюм и все его содержимое приобрело расплывчатые черты, словно Полынов со своим стопроцентным зрением видел его через расстроенную оптику.

Никита прошелся по трюму из конца в конец. Не нравилось ему собственное состояние. Его немного поташнивало, во рту ощущалась желчная горечь. Никогда прежде вестибулярный аппарат его не подводил, а тут, на тебе — подкачал. Не хватало только звать стюардессу (спрашивается, откуда ей взяться в транспортном самолете?) и просить у нее пакет.

Чтобы как-то отвлечься, Полынов стал вспоминать недавнее застолье и то, как Леночка старательно отводила от него глаза. Хороший признак, когда девушка так себя ведет. Все у них может получиться, главное, не гнать лошадей, не лезть напролом в приоткрытую дверь. И тогда все действительно получится красиво и, может быть, надолго…

Никита мечтательно оперся рукой об «уазик», равнодушно окинул его взглядом. И словно протрезвел. Черт бы побрал это отравление! Вот из-за таких житейских мелочей и проваливаются разведчики, потеряв элементарную бдительность и осторожность. От «легенды» полковника Федорчука не то, что воняло, смердело липой. Как от дипломатической почты вице-консула в Центральной Африке. Но и он, Никита, тоже хорош — вот так вот попасться на элементарную уловку. Конечно, может такое случиться, что у генерала Потапова действительно бесповоротно вышел из строя штабной «уазик». Можно даже допустить, с большой, почти невероятной натяжкой, что больше на учениях штабных машин нет. Но в то, что ему на замену пришлют машину из Генерального штаба, да еще не кто-нибудь, а ФСБ проявит заботу — в это поверить мог только законченный болван. Либо же человек, страдающий кишечно-желудочным расстройством. А еще точнее — и тот и другой в одном лице.