Измерение инкогнито (СИ)

Крепко удерживая за шею тщедушное тело, Али прижал пацана к столу. Грубым рывком он сорвал с него кожаную куртку и зашвырнул подальше в угол, железяки, навешанные на ней, жалобно звякнули о каменный пол. Пацан не подавал признаков жизни.

Али просунул руку в горловину футболки и всей силой рванул на себя. Мальчишка вякнул — ворот не поддавался. Стараясь вывернуться, мальчишка вяло заскреб ногтями влажный и черный от крови стол, но этот страшный мужчина держал его крепко.

Движения пацана стали замедленными и заторможенными, будто он находился под водой — было видно, что он ни как не может справиться с охватившим его ужасом. Али стянул до колен его широкие штаны, которые и так еле держались на его тощих, костлявых бедрах — брюки легко сползли вниз, открывая тонкие масластые ноги и семейные трусы в зеленый горошек.

Опомнившись, пацан вдруг завертелся ужом, пытаясь пнуть своего мучителя, чтобы выскользнуть из его цепких рук.

Вкладывая в удар всю силу амулета, Али замахнулся. Удар пришелся на позвоночник чуть повыше поясницы — рука со свистом рассекла воздух и опустилась, глубоко войдя в тело. Раздался хруст ломающихся костей и рвущихся связок, ноги пацана обмякли и неестественно вывернулись. Откинув назад голову, пацан тонко взвыл.

— Ты знаешь, что делают с такими как ты у нас в горах? — сказал Али наваливаясь на него всем своим весом.

Мальчишка лишь чудом не потерял сознание, но вскоре он мог только тихо хрипеть и скрести обломанными ногтями стол. Кровь тонкими, тягучими струйками стекала из его рта и носа на каменный пол, добавляя свой скорбный и страшный вклад в багровые разводы на полу, и даже в уголках его глаз выступили кровавые слезы.

Когда же все кончилось, Али оставил пацана лежать на столе сломанной куклой, использованной вещью, однако из извращенного чувства он и на этот раз не стал добивать свою жертву, предполагая, что и на этот раз матрица копии соединится с оригиналом, надеялся на это и смакуя, прокручивал в своем воображении все варианты предстоящего события.

Начиная сворачивать пространство, Али добавил последний штрих — пыточный зал мгновенно занялся жарким огнем. Пылало все — даже камень стен. Задыхаясь в едком дыму, пацан пытался ползти на руках, мыча бессмысленное ы-ы-ы, ы-ы-ы.

— Оп-па! Ни х… себе! Куда этот мудак съе… ся? Кто ни будь видел?

— Растаял в воздухе! — тихим шепотом проговорил тощий прыщавый парень лет девятнадцати. От удивления его лопоухие уши казалось оттопырились еще больше. Он обошел весь магазинчик, тыкая арматуриной во все витрины.

— Эй, Дрын, гляди твой братан того, кажется коня двинул! — сказал второй сопровождающий.

— Ну, попадется мне эта обезьяна, я ему жопу на уши натяну!

Толстяк с кряхтением — огромное пузо мешало согнуться — повалился на колени перед пацаном и нагнулся, прислушиваясь к его дыханию, затем осторожно похлопал по щекам.

— Братан! Братан, ты живой?

— Ну чо, помер что ли? — испуганно пролепетал Каланча.

— Не, кажись дышит. Ты, жердина, бери за шкиряк, а ты ноги хватай, сваливать отсюда надо. Щас ОМОН прискачет.

— Куда потащим?

— Куда, куда. У тебя хата кажется свободная была, вот к тебе и потащим, там оклемается — авторитетно распоряжался толстяк.

Но пацан уже открыл глаза, заворочался и неуклюже сел — все молча наблюдали за его действиями.

— Ты че это падаешь? Этот пи… тебе е… нул чем ни будь?

— Да не помню я ни чего. Помню только как в магазин забежал и п…ц.

Послышались полицейские сирены. Застыв на месте, все напряженно прислушались.

Где то вдалеке истерично завыл ревун, затем вякнуло совсем рядом. Парни в кожаных куртках заметались по магазину.

— Ноги, ноги от сюда делать надо!

— Ты, малой, идти-то сможешь? — вскричал толстяк.

— Кажись смогу — сказал пацан, с трудом поднимаясь на все еще дрожащие ноги.

— Тогда давай шустро, шустро, если в обезьянник не хочешь.

Четверка скинхедов рванула в ближайший переулок — там они сорвали с себя куртки и запихнули их в первый попавшийся мусорный бак. Наскоро прикрыв их крышкой, чтобы потом вернуться за куртками, они резво рванули вдоль улицы. Уже на бегу они повязывали цветастые банданы на свои лысые головы. Малой плевал на ладонь и тер лоб, пытаясь стереть крест.

Ребристые подошвы их огромных ботов громко стучали по мостовой, прохожие шарахались от них во все стороны. За выходом из переулка их ждала свобода, но район уже плотным кольцом оцепляли омоновцы.

Первым отстал Толстяк — немного не добежав до конца квартала, он остановился.

— Тормози, мужики, отдышаться надо — он согнулся и, упершись руками в колени, тяжело сипел, жадно хватая ртом воздух.

Каланча, пробежав еще несколько метров, остановился и осторожно выглянул из за угла. Увидев там нечто страшное, он резко развернулся и пригнувшись, сиганул назад.

— Атас! Там Гирю замели! — Лицо Каланчи вытянулось и побледнело.

— Дрын давай, двигай окорока, валим, валим отсюда!

Они подхватили его за колбасообразные руки и потащили в первый попавшийся подъезд обшарпанной пятиэтажки. Футболка толстяка задралась до самого горла, явив миру многочисленные складки жира его бледного, словно у личинки майского жука, тела.

— Ну, теперь куда? — шипел каланча. — Загребут нах…

Они осторожно выглядывали в окно третьего этажа, наблюдая за двором.

— Десять минут прошло, ни кого нет. Может выйдем? — с надеждой спросил Каланча.

— Ты и выходи — скептически отозвался толстяк.

— Ну ладно, я на разведку.

Однако, в этот самый момент, двое омоновцев с автоматами показались в их поле зрения. Какая то растрепанная тетка, похожая на пьянчужку, бежала рядом с ними и что-то оживленно вещала, показывая вытянутой рукой на подъезд, где они прятались.

— Ах ты бл…, шалава, стуканула нас — вскрикнул Малой, спрыгивая с подоконника.

Толстяк скривил рожу и, приложив палец к губам, показал Каланче на звонок ближайшей обшарпанной двери, обитой древним коричневым дерматином.

Тот поджав губы и перекрестившись, нажал на кнопку. Им повезло — дверь почти тут же открыла древняя и подслеповатая бабулька, таких еще называют божий одуванчик — доверчивая старушка даже не поинтересовалась, кто стоит там, за дверью.

Теплая компания с трудом ввалилась в тесный коридорчик малогабаритной хрущевки. Затолкав старуху в комнату, Дрын закрыл ей рот своей огромной пятерней. Опять везение — в квартире больше ни кого не было. Старушка вяло отбивалась, но где ей было справиться со стокилограммовым увальнем.

Они тихо прикрыли дверь и, с трудом сдерживая дыхание, стояли не шелохнувшись. Все напряженно прислушивались к звукам за дверью, только малой на цыпочках подошел к окну в зале и осторожно отдернул ветхую занавесочку.

В подъезде послышались гулкие и твердые шаги двух или трех человек. Один из омоновцев поднялся на последний этаж, двое других начали обзванивать квартиры, начиная с первого этажа. Напряжение росло — им казалось, что слышно биение их так громко и гулко стучащих сердец. Послышался звонок. Словно по команде вся кампания одновременно вздрогнула и застыла вновь мраморными статуями.

— Эй, есть кто дома? Хозяева, откройте, милиция! — кричал омоновец за дверью, сопровождая свои слова громкими стуками.

Не услышав ответа, он решил проверить остальные квартиры и стал подниматься выше. Послышались удаляющиеся шаги.

Неудачливые скинхеды облегченно вздохнули, утирая со лбов обильно выступивший пот.

— Кажись пронесло — тихо, одними губами прошептал Каланча.

И в этот самый миг, Малой который находился в комнате, с диким криком свалился на пол, опрокидывая журнальный столик и графин с бокалами. Посуда разбилась с громким треском, а визг малого слышно было кажется даже на улице.

Каланча видел, как внезапно подкосились ноги Малого, как он упал на колени, разрывая на себе ворот, как выпучив глаза, он безудержно выл и стонал словно теленок на бойне. Это дикое, беспричинное зрелище почему-то напугало его гораздо сильнее, чем омоновцы за дверью.