Знак махайрода

…под самое утро, когда измученная страстью, утомленная дневными приключениями и ночными ласками лиловая королева совсем уже засыпала, уткнувшись носом в плечо не менее уставшего, да еще и покрытого болезненными ушибами и синяками такого взрослого, юноши, тот в очередной раз ласково погладил её по взъерошенной голове и неожиданно для самого себя тихонечко сказал:

— Знаешь, я не могу на тебе жениться… легионерам это категорически запрещено во время службы и нежелательно после отставки…

— И я не могу выйти за тебя замуж, — в тон своему парню ответила полусонно Метка. — Во-первых, я уже замужем, а, во-вторых, даже если бы была незамужней, то все равно не свободна в выборе, нам с Телли мужа назначают…

— Так ты в самом деле…

Для полноты картины триарию не хватало в удивлении прижать руки к лицу, но это все-таки был не театр, и мальчишка просто приподнялся на локте, жадно вглядываясь в лежащий рядом профиль…

— Я думала, ты давно догадался, — сладко зевая, отозвалась девушка. — Только — разве это что-то меняет?..

— Ничего не меняет, — подтвердил Рекс. — Вот только чуднО, как в сказке…

— С тобой, в самом деле, было, как в сказке…

Лучшего комплимента для молодого мужчины не нашла бы и самая многоопытная, мудрая и толковая жена…

Во сне время теряет свой счет, и лиловой королеве показалось, что она только-только сомкнула глаза, как была разбужена легким шорохом… возле постели, склонившись, чтобы напоследок поцеловать девушку, стоял триарий в привычном, повседневном френчике, с кепи в руке…

— Уже? — только и спросила Метель, мгновенно просыпаясь и садясь на кровати, подобрав под себя ноги.

— Пора, — кивнул Рекс.

Королева не стала ничего говорить, слова были бы бессмысленны и бесполезны, но сделать что-то она была должна обязательно, во что бы то ни стало…

Что?.. Есть! Метель соскочила с постели, в чем мать родила, и метнулась к шкафу. Там, в самой глубине, за постельным бельем и остальными женскими вещицами, стоял маленький домашний сейф, не сейф даже — несгораемый пенал для вещиц, которым никак не положено было попасть в чужие руки…

— Наклонись… — держа руки за спиной, скомандовала Метка, приближаясь к триарию.

Тот послушно склонил голову и ощутил, как по волосам его скользнул металл цепочки… теперь на груди безвестного сироты, мальчишки-убийцы из «Махайрода» висел огромный, в фалангу указательного пальца, чистейшей воды фиолетовый аметист, оправленный в простенькое серебро, но от этого не теряющий своей баснословной цены.

— …и молчи, — попросила королева, зажимая Рексу пальчиками рот. — Это мой камень, теперь он — наш, понимаешь?..

Триарий не стал ничего говорить, просто распахнул френчик, умело, одним движением открепил бронзовый, слегка затертый знак легиона и быстро вложил его в руку Метки. Подумал чуть, приобнял и поцеловал девушку, и, резко развернувшись, аж ветерок взметнулся в маленькой комнате, вышел к ожидающим его товарищам…

В одиночестве сестры уныло пили утренний чай сразу после ухода триариев. Как-то не до сна уже стало обеим. Да и настроение упало куда-то очень близко к плинтусу. За окном блекло, по-осеннему серо и медленно рассветало…

— Как думаешь, — поправляя алый халатик, спросила Этель. — Может, им все-таки попозже дарственные выслать?

— А ты что своему подарила? — обидчиво уточнила Метель, почему-то досадуя, что и сестренка догадалась оставить о себе память триарию.

— Рубин, ну, тот самый, заколдованный который, — призналась королева. — Не надо было? А я вот не устояла, мы же не на танцульках познакомились, перепихнулись и разбежались…

— Жаль только, что все-таки разбежались, — отозвалась Метка. — Но дарственные — не надо. Ты представляешь, кто в здравом уме посмеет обвинить триариев в краже или подделке?..

— Да уж, такому долго не протянуть, — согласилась сестра.

И немного помолчав, отхлебнув глоток крепкого чая, уже чуть деловито спросила:

— Как думаешь, мы залетели? — и тут же, спохватившись, добавила: — По срокам, как бы, самое время для этого… надеюсь, ты предохраняться не додумалась?..

— Что я — совсем уж дурочка? — обидчиво глянула на сестру лиловая королева. — От такого парня, как мой — за счастье было бы…

Повесть третья.

Квест

Наши дни

Не было родового замка, старинного просторного зала с необъятно высокими потолками, суровой кладки стен из грубых, неотесанных камней, увешанных трофейными мечами, копьями, боевыми молотами, моргенштернами, щитами всех возможных фасонов и размеров с родовыми гербами на них, не было древнего камина с жарко пылающими в его недрах дровами. И роскошных персидских ковров под ногами, небрежно заляпанных жирными и винными пятнами — тоже не было, как отсутствовало и могучее, из столетнего дуба вырезанное кресло-трон с позолоченными подлокотниками и высокой, гордой спинкой. И стареющего, седого, длинноволосого властителя с яркой, украшенной самоцветами короной на голове — не было.

В маленькой, обставленной исключительно функционально, комнатке, у окна, возле небольшого письменного стола с тусклым, погашенным экраном моноблока, на простеньком пластиковом стуле, повернувшись спиной к серому свету запоздалой дождливой весны, сидел щуплый, остроглазый старик с легкой проседью в коротком ежике темных волос. Рядом, в почтительном ожидании, замер молодой человек лет двадцати, или чуть помоложе, одетый в не слишком модный, но удобный, отлично подогнанный по худощавой сильной фигуре комбинезон и обутый в совсем уж не модные, короткие сапоги старинного армейского образца — последние лет двадцать вооруженные силы, подражая, похоже, героям культовых боевиков иностранного производства, перешли на табельные ботинки-берцы с постоянно рвущимися шнурками.

Старик привычным жестом одернул темно-зеленый френчик, плотно облегающий прямые, вовсе не стариковские плечи, и обратился к юноше:

— К тебе через год придет это ваше новое англосаксонское совершеннолетие…

Голос хозяина комнатушки был сильным, сочным, вовсе не похожим на голоса пожилых людей — потрескивающие, шепелявящие и глуховатые, будто уставшие за долгую жизнь выговаривать надоевшие слова.

— Но, раз уж так положено теперь, то пусть будет, — махнул рукой старик, вкладывая в свой жест неизмеримое презрение к новым для него обычаям и законам. — Ты для меня уже давно взрослый и совершеннолетний. И я хочу сделать тебе подарок, Кентавр.

Юноша, старательно маскируя охватившие его эмоции, внутренне возликовал, ощущая одновременно радость и какой-то странный, почти парализующий тело и волю страх. Подарки старика никогда не бывали простыми и безобидными безделушками на манер детских игрушек, сувениров или современной оргтехники. Пять лет назад, добыв из каких-то загадочных закромов древний, но вполне работоспособный армейский пистолет, старик обязал искренне обрадовавшегося подростка ежедневно отстреливать в местном тире, неподалеку от их дома, две обоймы. И такое «испытание стрельбой», надоевшее юноше уже через три дня, продолжалось без малого год, пока названный Кентавром не научился пользоваться подаренным оружием, на взгляд старика, хотя бы сносно.

Да, и еще встревожило юношу это поименование полным именем-кличкой, родившейся в далеком детстве, когда трехлетний карапуз с гордостью неимоверной оседлал огромного черного домашнего терьера. Обыкновенно старик называл внука почему-то второй половиной этого неофициального имени, употребляемого гораздо чаще данного при рождении. Наверное, здесь сказалась нелюбовь старого солдата ко всему британскому, англосаксонскому и иностранному, а слово «Кен» очень уж попахивало именно зарубежьем.

— По нынешним временам — лучший подарок это деньги, — продолжил чеканным, командным голосом старик. — Без них ты и квартирку себе не снимешь, и девчонку в ресторан сводить будет не на что, придется их сюда, в этот дом, таскать и просить нас с отцом и матерью не подглядывать…