Worm (ЛП)

Манекен выпрямился, перехватил нож и поднял палец. Покачал им влево и вправо -- всё тот же жест неодобрения и осуждения.

Потом повернулся и двинулся к двери. Я не пыталась его остановить, просто не была на это способна.

Через насекомых я наблюдала, как он уходит. Ощущала его за три, четыре, пять кварталов отсюда -- пока он не покинул мою территорию. Когда он исчез, силы оставили меня. Я упала на колени посреди комнаты.

Всё болело. Если Манекен и не сломал мне рёбра или ключицу, то наверняка были трещины. Но слово "боль" не полностью описывало моё состояние. Я была измотана физически. Но вдвое сильнее я была измотана эмоционально.

Шарлотта подошла и подала мне руку. Я услышала гул разговоров вокруг. Отвернулась. Не готова сейчас слушать критику, но и похвалы не заслужила. Сколько человек было ранено, пока я дралась с Манекеном? Сколько человек погибло из-за того, что я не была начеку?

Шарлотта помогла мне подняться. Спросила, чем ещё помочь, но я лишь покачала головой. Медленно, осторожно, оберегая себя, я подошла к отделённой голове Манекена.

На соединительном шве на шее, там, куда крепилась цепь, была крошечная трещина. Из нее сочилась чёрная жидкость. Очевидно, это повреждение Манекен посчитал достаточно серьёзным, чтобы бросить голову. Я оставила её лежать на полу.

Доковыляла до тела седой женщины. Встала на колени, игнорируя боль. Осторожно повернула ее лицом к себе и взглянула в открытые, неожиданно ярко-голубые глаза.

-- Простите, -- сказала я.

Не знала, что ещё добавить. А через пару минут просто перестала об этом думать. Я оставила глаза женщины открытыми, закрыть их мне показалось высокомерным и банальным.

Насекомые обрезали нити, и рука Манекена упала с потолка. Многие вздрогнули от звука удара.

-- Голову и руку нужно бросить в океан, -- распорядилась я, не обращаясь ни к кому конкретно. -- Если есть лодка, то лучше отплыть куда-нибудь подальше.

-- Хорошо, -- прошептала Шарлотта.

-- Мне надо идти. Я оставлю насекомых присматривать за вами, -- я направилась к двери, прихрамывая.

Я победила. Если можно так выразиться.

12.08

Я уже забыла, когда в последний раз высыпалась. И совсем не так хотела бы начать свой день.

Я настолько устала, что не могла заснуть, не могла унять лезущие в голову мысли, не могла удержаться от того, чтобы последний разочек проверить территорию и убедиться, что люди в безопасности. И в довершение всего -- боль от ранений, которая выдергивали меня из зыбкого полусна каждый раз, когда я шевелилась или меняла позу. Едва утренний свет начал проникать сквозь щели металлических ставен, я накрылась подушкой и попыталась урвать ещё несколько часов сна.

Надо выспаться на случай, если меня угораздит столкнуться с Манекеном или любым другим из Девятки. Два-три часа сна в сутки до добра не доведут.

Хотя, по моим ощущениям, дополнительные часы отдыха ничего не изменили.

Боль от ран и боль в измученных мышцах -- после забега босиком и схватки с Манекеном -- слились воедино. Казалось, всё тело превратилось в сплошной синяк. Проще было сказать, что у меня не болит. Грудной клетке досталось больше всего -- каждый вдох отдавался болью справа внизу. Я встала с кровати только со второй попытки.

Я быстро осмотрела себя. Вместо живота -- один сплошной сине-жёлтый кровоподтёк. На ощупь тело под синяком не было ни жёстким, ни слишком податливым. Значит -- если я правильно помню -- внутреннего кровотечения нет.

Если так будет продолжаться, нужно ещё раз записаться на курсы первой помощи: освежить в памяти теорию и подтянуть практику. Казалось, февраль был целую вечность назад. Слишком много всего случилось за последние месяцы.

Я прошаркала в ванную и тихо застонала: пол был усыпан осколками от зеркала и дверцы душа. Вернувшись в комнату, я нацепила шлепанцы, нашла рубашку, которую не жалко, и бросила её на пол ванной. Я повозила рубашкой по полу, расчистив его от большей части осколков, выгребла стекло из душевой кабинки на плиточный пол и включила воду. Напор и вполовину не был таким, как обычно. А вода была холодной. И не потеплела даже после того, как я подождала, подержав руку под струёй.

Я всё равно запрыгнула в душ, надеясь проснуться. Ну и постараться превратить свою причёску во что-то приемлемое: если волосы не помыть, то потом расчесывать их -- сущий ад. Тем более что все зеркала на тысячу километров вокруг разбиты.

Я вытерлась, надела контактные линзы, расчесала влажные волосы, напялила шлёпанцы и двинулась в спальню одеваться, лавируя в море битого стекла.

Телевизор, ноутбук и телефон не работают. Нет никакой информации о последних событиях. Я не могу позвонить. Не могу посмотреть новости и проверить, что случилось за ночь. Не могу даже узнать, сумела ли кого-нибудь спасти, пока бежала и оставляла сообщения. Мне оставалось только ждать худшего, что портило и без того сомнительное настроение.

Я спустилась вниз, открыла дверь на второй этаж. Он был относительно цел: металлические ставни не дали огромным окнам засыпать стеклом помещение, террариумы изготовили из пластика, а не из стекла. Не хотела бы я остаться в комнате с несколькими десятками стеклянных ящиков, зная, что Птица-Хрусталь в городе.

Хорошо -- меньше комнат убирать. Беспорядка и так хватает.

Сьерра и Шарлотта разговаривали внизу, у кухонного стола. Как только я вошла, они замолчали.

Они молчали, когда я подошла к буфету. Чай. И, может быть, обжаренный лаваш, бекон, яйцо...

Я заглянула в буфет, и мои надежды начать день с нормального завтрака испарились. Баночки со специями, стоящие на одной полке с пакетиками чая, были уничтожены. Их содержимое -- вместе с бесчисленным числом стеклянных осколков -- засыпало весь буфет. Пахло корицей, тмином и разными сортами перца. И это были ещё не все потери: бутылки с соусами на верхних полках лопнули и залили нижние полки и ящики своим содержимым пополам со стеклом. За ночь всё это застыло.

Я посмотрела на девушек. Никто не заговорил -- а Шарлотта и вовсе отвела взгляд.

Ненавижу такие ситуации. Ненавижу чувствовать себя ранимой и знать, что кто-то видит меня такой. Вся избитая, больная и хромая, я выглядела для них обычной смертной. Я оказалась не способна остановить нападение Манекена, не способна защитить и предупредить моих подопечных о Птице-Хрусталь. Смогут ли они воспринимать меня как босса? Ведь Сьерра даже старше меня.

Ладно, мне всё равно нужно поручить им работу. Сосредоточимся на буфете и разрушениях в нём.

-- Шарлотта, готова к работе?

-- Да, -- сказала она. Когда я повернулась, Шарлотта снова отвела взгляд. Да, я пропустила несколько ударов, но неужели выгляжу настолько плохо?

-- Придётся пройтись -- мне нужно быть в курсе событий. Ты пойдёшь на территорию парня, которого зовут Регент. Это друг, и до него недалеко. Расскажешь ему об инциденте с Манекеном, сообщишь, что я жива, и узнаешь, что случилось со Сплетницей и с отцом.

-- С отцом?

-- Он поймет, что я имею в виду.

-- Ладно, -- ответив, Шарлотта посмотрела мне в глаза. Уже лучше. Я написала для неё адрес, посмотрела, как она надевает туфли и выходит через подвал.

-- А я? -- спросила Сьерра.

-- Иди в подвал, найди ящик с провиантом и тащи наверх. Там должна быть походная газовая плита. Свари рис, потом начинай прибирать буфет. Надень перчатки и отбери продукты, которые мы можем использовать. Остальное выброси. Если понадобиться, возьми коробку от еды, чтобы сваливать мусор.

-- Хорошо.

Я подошла к углу и взяла метлу и совок.

-- Ты тоже будешь убирать?

-- Да. Ты была в больнице вчера? Что там произошло?

-- Сначала никто не слушал меня, когда я пыталась предупредить их. Потом в больнице появилась Батарея и подтвердила, что Бойня Номер Девять в городе. Люди начали готовиться, но не успели особенно много сделать за десять минут. В больнице много народу и много оборудования, мониторов и экранов, много окон. Все, кто мог, залезли под кровати, люди прикладывали матрасы к окнам в палатах, где пациенты не могли двигаться.