Одинокие в толпе

...Мы танцуем в зимнем лесу, и танец опять спокоен, и нам не холодно. Снег на ветках деревьев был бы похож на застывшую морскую пену, если б не горел розовыми, синими, зелёными, жёлтыми огоньками при каждом нашем движении. Изо рта и ноздрей вырывается пар, застывая в причудливых формах. За деревьями прячутся какие-то существа, они старательно избегают моего взгляда, следя за танцем из-за ветвей и сугробов...

...Мы танцуем тихой тёплой ночью. Луна сияет над нашими головами – высокая и чистая. Я не вижу звезд – их скрывают облака. Но света луны достаточно для танца. Он отражается в глазах Наты, переливается в её накидке... Мне начинает казаться, что Ната становится всё легче и легче, а свет луны всё тускнеет и тускнеет. Темнота медленно сгущается над нами...

...Я пропустил тот момент, когда свет окончательно погас, и я остался один во мгле, а Ната ушла со светом.

Я сажусь на пол, прислоняюсь к стене и смотрю в темноту. Я знаю, что увижу, выйдя из виртуальности, поэтому и не хочу ухолить из комнаты, где только что была она... Больше я ничего не помню... Ни запаха, ни цвета, ни звуков... Только танец... Только механическая последовательность действий... И почти не осталось песка в моих ладонях...

ГОРСТЬ СНЕГА. АНТЕЙ

...Иногда мне хочется вернуться в Сентополис. Снова пройти по его улицам. Подняв глаза, смотреть на тонкие длинные шпили, венчающие периметры домов, на каменных горгулий над дверями. Хочется оставлять свою уродливую тень на стенах его зданий. Отражаться в витринах, расцвеченных неоном. Идти в толпе – и одновременно в одиночестве. Купить пакетик конфет и свернуть с сияющих главных улиц в маленькие переулки, где верхние этажи нависают гигантскими скалами, скрывая небо. Поймать в ладонь дуновение ветра. Смотреть из своего окна на море огней – холодных огней, не дающих тепла. Я люблю холод.

Но Сентополис больше не мой. Я могу вернуться, только это уже будет другой Сентополис – уютный и знакомый, как старые шлёпанцы. Тёплый и приятный на ощупь. Греющий ладони и закрывающий от ветра. Огоньки его больше не холодны: многие из них светят моим друзьям...

Тайна города пропала, лишив меня роскоши быть наедине с собой. Прощай, Сентополис, в который я приехал четыре гола назад, незнакомый, таинственный Сентополис, покоривший меня своими улицами, снящийся оскалами окон, пронзающий сознание своими шпилями...

Иногда я думаю, что зря обошёл весь Сентополис: если бы крутился в одном и том же районе, остальные казались бы мне сейчас неизвестными, загадочными. А так – исчезла иллюзия огромного мира вокруг, где легко затеряться, где можно слушать только себя, вообще ни о чём не думать, если от усталости каждая мысль кажется иззубренной и колючей... Ведь нельзя затеряться, когда всё вокруг знакомо, когда полис стал игрушечным городком на столе детской комнатки...

Скажите мне, как спрятаться стоящему в свете прожекторов? Кто-нибудь обязательно заметит исчезновение.

Так и в жизни – не уйти от прожекторов человеческого внимания... Кто-то по привычке идёт за советом, кто-то спешит поделиться новостями, кому-то просто требуется твоё ободряющее присутствие за спиной...

У меня не отняли Сентополис – я его подарил. Берите, смотрите в волшебный глазок, берите, не стесняйтесь... У меня больше ничего нет...

...//From: Antei

То: Miter

Subject: Response

Beginning of message:

"Здравствуй, Митер!

Получил от курьера твой диск с письмом и диск с подарком для Анри. Передаю его благодарность. Заочно, потому что он ещё не вернулся.

Дело в том, что он на днях поменял тело. Просто позвонил мне и сказал: «Антей, зайди сегодня часов эдак в 18, забери мою плату, я решил умереть...»

Его новое тело пока не видел, но скоро надеюсь лицезреть. Разумеется, сразу отпишу тебе подробности. До приезда курьера ещё семь дней, думаю, что как раз успею.

Хочешь спросить, с чего это ему взбрело в голову поменять тело?

Вспомни на досуге его любимую притчу о двух людях. Один пил, гулял, прожигал жизнь, а второй – следил за здоровьем и хранил его бережнее, чем хранят информацию харды от Terabyte. А через пять лет обоих сбила машина. Случайность из тех, какие постоянно происходят в нашем мире. Вот только перед смертью один наслаждался жизнью на полную катушку, а второй – наоборот.

Жить вредно, как говорит Анри, от этого умирают. Его самого машина не сбивала – просто ночью в подворотне над ним знатно поработала арматуринами компания каких-то подростков. Конечно, никто из них живым не ушёл: Анри превосходно владеет своим Phoenix #32G, и каждый получил по пуле в голову. Headshot, как он выражается. Но ему успели перебить левую руку, серьёзно повредили черепную коробку и грудную клетку. Так что он, не соглашаясь на роль инвалида, решил умереть и поменять тело. И его имплантант отправился в Клан на переустановку. А я жду не дождусь, когда он придёт в новом физическом носителе – довольный и красивый. Скучно без него.

Теперь что касается меня. Недавно закончил обживать новое место обитания. Мой дом – один из лучших в Мидиаполисе, тридцатидвухэтажный монстр – белая башня с двумя подъездами. Квартира на семнадцатом этаже. От моих дверей до дверей Анри, который живёт в соседнем доме, ровно шесть минут ходу. Установил в своих трех комнатах электрообои, на которых можно менять рисунок через компьютер, подключаясь к небольшому разъёму в стене. Плакаты вешать не стал – зачем? Можно сделать всю комнату белой (кстати, смотрится просто замечательно: белые стены, пол, потолок), тогда она кажется огромной и холодной; а можно приказать ей стать непроницаемо чёрной, отгораживающей тебя от внешнего мира.

Сейчас сижу в удобном кресле в самой большой из моих комнат – светлой и чистой. Окна фирмы Apex имитируют солнечный свет за окном, поэтому нет надобности в лампе. У меня никогда не заходит солнце. За спиной у стены тихо бухает на стеклянном столе акустическая система от FG – ты знаешь, я неравнодушен к изделиям этой фирмы. Никто не может сделать звучание басов лучше, чем FG. Обычно либо они провалены, либо напоминают утробное гудение. A y FC басы тягучие, плотные... Так и хочется сказать «сочные», но надо следить за собой – я слишком часто использую это слово...

Итак, звучит что-то из классики. Я готов молиться на того безымянного кланера, который во время Апокалипсиса вынес на своём жёстком диске гигабайты музыки. Несколько гигабайт – из того богатства, которое веками создавалось талантливейшими и чувствительнейшими людьми. Вечная слава ему, ведь классика – самая лучшая часть моей коллекции.

Нет, я не согласен, когда ты говоришь, что после Апокалипсиса не создано ничего хорошего: изюминки есть, но их мало... В общем, у меня есть диски и с современной музыкой.

Именно в тот момент, когда я пишу эти строки, играет Паганини, Sonatina in E minor. Ax, как я люблю эту композицию! Сначала одинокая скрипка звучит печально, словно тонкое лезвие синего пламени танцует на ветру. Но потом в самой себе она находит источник для смеха, и струны начинают обреченно смеяться. Так затянутый в чёрный шёлк мим с выбеленным лицом шутит над собой и над зрителями, шутит из последних сил, сжигая себя – чем шире улыбка, тем меньше видно, как дрожат от боли тонкие губы... Там-та-дам-та-там-та-там-та-там-та-дам...

Уже поздно, и я собираюсь прогуляться по городу. Надеваю свою старую добрую куртку из плотной кожи – мои вкусы не изменились. На голову – замшевый чёрный берет. Сейчас довольно холодно вечерами. Я обязательно расскажу тебе почему: это непосредственно связано со мной.