Наират-1. Смерть ничего не решает

— Ну что, готова? Будет больно, — предупредил Кырым. И не солгал.

Время замерло. Часы и дни, меняющиеся декорации представления, смысл которого не понятен, люди приходящие и уходящие. Сомнамбулически вялый Ырхыз. И регулярные визиты Кырыма.

Появление первое, второе, третье — перевязки, зелье, пахнущее знакомо и сладко, отступившая на время боль. Увы, никакого корректора и в помине. Четвертое — и розовые рубцы на коже. Быстро, но не так быстро, как хотелось бы. Ощущения странные, но удивляться нет ни сил, ни желания. Пятое: снова аппарат со стеклами и иглами для Ырхыза, но на этот раз он не сопротивлялся.

После того первого визита Кырыма, тегин впал в состояние полутранса. Он то сидел, уставившись в одну точку, поглаживая шрам в узкой полоске выбритых волос, то вскакивал, начинал мерить комнату шагами, бормоча при этом что-то бессвязное, истеричное. А потом вдруг останавливался, замирая в позе зачастую неудобной, или же падал в груду мехов и засыпал уже по-настоящему. Он казался безопасным и даже беспомощным, а хан-кам с каждым визитом — все более озабоченным. Сегодняшнее его посещение было шестым по счету. Оно принесло ножницы с причудливо загнутым краями, пинцет, иглу и обрывки выдранных из швов ниток. Наверное, шесть — это уже достаточно, и Элья решилась спросить:

— Когда мне можно будет встать?

Она не ждала, что хан-кам ответит, да и вставать начала уже давно, но молчать надоело.

— Когда наберешься сил, — сказал Кырым, не прекращая снимать швы. — Но советую быть осторожной.

— Если бы вы использовали какой-нибудь восстановитель, было бы намного лучше.

— Восстановитель? Микстура?

— Механизм.

— Ты можешь объяснить его устройство и принцип действия?

— Нет. Я — не дьен. — Элья уже была не рада, что затронула эту тему.

— Что ж, будем обходиться нашими методами.

— Тогда, быть может, линг?

— Девочка моя, я уже угрохал на тебя почти четверть меры эмана, и это — в период его жесточайшей нехватки, спровоцированной вашим же проклятым племенем. — Кырым бросил инструменты в лоток, протер руки спиртом и перешел к тегину. — Просить линг в таких условиях — наглость.

Элья не ответила и лишь наблюдала за действиями хан-кама, который вновь обратил свое внимание на Ырхыза.

— Вы даете ему лекарство? — задала она следующий вопрос.

— Что-то вроде.

— Экспериментируете?

— Пытаюсь сохранить ему жизнь, разум и личность. Всё то, что разрушил удар вашего браана. Ты ведь лучше меня знаешь, чем это чревато?

У Кырыма серые глаза. Красивый цвет, спокойный.

— По голове?

Кырым кивнул. А потом спросил уже сам:

— Есть надежда, что это можно исправить?

— Не знаю, — тихо ответила Элья. — Многое зависит от хозяина кнута, от потенциала, от опыта. Молодой фейхт бьет сразу в полную силу, но выгорает быстро.

— Это мне и без тебя известно. Я, в некотором роде, специалист. Лучше скажи, это лечится?

Элье вдруг захотелось быть жестоко честной, но она промолчала.

— Что ж, есть какая-то справедливость — хлыстом за хлыст. — Кырым вернулся к кофру. — Немного жаль, что платить за тот удар приходится не только тебе. Это уже совсем не справедливо.

Он колдовал над кубком, отсчитывая капли сначала из прозрачной склянки, потом из темно-зеленой, синей, снова из прозрачной. Элья наблюдала. Раз-два-три. Белый пар.

— Если ты можешь сделать хоть что-нибудь, склана, сделай. Не ради людей, ради себя. Ты же видишь, что он такое.

Четыре-пять. Легкое шипение.

— И я вижу. Пока никто, кроме… Всё списывают на его обычную неуравновешенность, но это не продлится долго.

Шесть-семь-восемь-девять. Снова пар, но уже с перламутровым отливом.

— Ты подумай, бескрылая, что станет с тобой, если не будет его? И что станет с тобой, если он будет и дальше меняться.

Десять-одиннадцать. И вино, растворившее смесь.

— Если не можешь помочь сама, посоветуй что-нибудь. Твои родичи, возможно? У вас ведь больше средств.

Круговые движения и темная дорожка на чеканном серебре.

— Если это обратимо или хотя бы купируемо… Молчишь? Тогда я разъясню тебе еще одну вещь: как правило, тегин после приступа сутки приходит в себя. А в данном случае он уже через несколько часов оказался на ногах. Так вот, такая ремиссия очень часто предшествует кризису. И если в этот раз я сумел его предотвратить, то…

— Кризис мог и не случиться. Выглядел нормально, пока вы не полезли с микстурами и приборами.

— Вот именно, что нормально. Но не должен был, — перебил хан-кам. — Так что ничего нормального. А я не могу рисковать. И ты не можешь. Ты жива, пока жив он. Подумай об этом, бескрылая.

Кырым заставил тегина выпить все до дна, а потом, уложив в постель, накрыл одеялом. И человек этот больше не казался Элье злым, скорее печальным. Но эта печаль длилась недолго, хан-кам коснулся кончиками пальцев лба, кивнул, соглашаясь с какой-то своей мыслью, и, упаковав кофр, ушел.

Что бы ни было в составе смеси, но она подействовала. Пусть медленно, но Ырхыз приходил в себя. Сначала он просто лежал, разглядывая Элью с удивлением и детским любопытством, точно впервые ее видел. Чуть позже он поднялся, обошел комнату по кругу, ощупывая и разглядывая вещи. Споткнулся о столик, столкнул кубок, потом второй и, прислушавшись к звуку, удовлетворенно хмыкнул. Поднял тяжелое серебряное блюдо и, швырнув его в запертую дверь, сказал:

— Ненавижу.

Нет, он совершенно безумен. И они всерьез воспринимают его как будущего правителя?

Элья не понимала. Она пыталась найти что-то, объясняющее разумность подобного подхода, но так и не сумела. А ведь был же в этом механизме какой-то смысл?

Ырхыз лег рядом, от него ощутимо несло немытым телом, спиртом, ландышевой эссенцией и медом.

— Я иногда сочиняю стихи, — пробормотал он и, отбросив пряди с лица, почесал шрам.

Обыкновенный человек. Ну да, в этом и дело — обыкновенный. Нет явных различий. Люди бескрылы, а значит, невозможно увидеть рисунок крыла, а с ним и принадлежность к роду, потенциал и оптимальный вектор развития.

— Я когда-нибудь тебе почитаю.

С другой стороны, если нет одной системы, значит, имеется другая? Какая? Одежда? Плеть, которую носят почти все? Что-то иное?

У Кырыма, Ырхыза, Урлака длинные волосы, те же, кто приходят убираться — стрижены коротко. У Арши были грязные лохмы, но кажется тоже короткие. А пленники, с которыми доводилось иметь дело во время войны? Пленников обривали. Наемники не в счет, они здесь чужаки. Волосы — слишком мелко, а принцип должен быть проще, но глобальнее. К примеру, способность работы с эманом? Нет, не подходит, ведь хан-кам служит кагану, а не наоборот. Тогда что? Принадлежность к расе? Обычаи?

— А может быть даже спою.

Стихи у тегина наверняка тоже ненормальные.

— Я хорошо пою. И играю на селембине.

В глазах чуть больше синевы, медленно сужаются зрачки, и Эльино в них отражение становится неразличимым. Брови у него светлые совсем.

— Только струны иногда рвутся и режут пальцы. Неловкий я стал.

На губе черное пятнышко, точно тень от серебряного колечка. Это его кровь, когда только успел губу прокусить? Больно, должно быть. Как и рвущаяся струна.

— У меня есть и про небо…

Что он знает про небо? Про острова? С земли их почти не видно. А с островов не видно земли. И придется к этому привыкнуть. И прав хитрый Кырым — Элья поможет или хотя бы попытается. Ради себя, только ради себя.

— Знаешь, а я ведь и вправду испугался, что убил тебя. — Тегин слизнул кровь и улыбнулся. — Я не хотел. Сразу убивать не интересно.

Ырхыз откинулся на спину, запрокинув голову, открывая шею и кадык.

Но Элья не стала бить осколком кубка, который со вчерашнего дня хранила в груде шкур.

В тот же день на стол шаду Лылаху легла записка с привычным грифом «Птица и Камень»: