Укок. Битва Трех Царевен

— Откуда ты все знаешь, Мири?!

— Когда ты выучишь все это, ты тоже будешь знать гораздо больше! Читай!

«У вожака была жена Минсбургетт, двенадцатилетняя дочь Альбертина и еще четверо детей, младшему из которых исполнилось шесть месяцев. Непосредственное отношение к первой семье имели: Сейкел (она же Аннек де Ваел, она же Йеннек Виллемс), двадцативосьмилетняя цыганка, вышедшая замуж за брата вожака — Жозефа, и ее отец Пьер Густе (он же Форбе, он же Жак), шестидесяти лет…» — читала Патрина, и читала еще, весь список, и записывала то, что говорила ей Мирикла, и заучивала вслух. С середины августа, когда особняк с башнями перешел на осадное положение, эти занятия стали проводиться каждую ночь.

А потом в доме вновь появился Бено. Мирикла приняла его там же, где и Исидора, — наверху. Только теперь она была не в белом, а в традиционном цыганском, с массой шуршащих юбок, в кофте с пышными рукавами, и бесшумно передвигалась по толстым коврам пола. Вероятно, она ожидала, что Бено придет: из соседней комнаты выкатила столик на колесиках, с двумя чайничками заваренного чая и несколькими блюдами со сладостями — засахаренным апельсином и медовыми коральками. По традиции Бено вряд ли мог бы позволить себе сесть за один стол с женщиной, но Мирикла была уже давно для него чем-то иным, нежели даже просто уважаемая и знающая жизнь со всех сторон женщина, — она была партнером. Поэтому Бено присел на кожаный диван, а Мирикла — на ковер, легко сложив в позе лотоса голые ступни.

Бено явно не знал, с чего начать. Спросил, как дочь, вспомнив, что в первый приезд в табор Мирикла странно назвала девочку Бэлой. Мирикла ответила: «Все хорошо, здорова, слава Богу. Где сейчас Бэла-Патрина? Внизу, зашивает мешки для яблок. В этом году надо будет ими запастись на осень».

— Драго, сола акхарен бела и пхуренди кодыва ла в чалёл… — буркнул Бено и не смог удержаться, чтобы не вспомнить внешний вид Патрины с прошлого посещения. — Мануша пхэнен, со вой пхирен нангии адо муршанэ кальца? [19]

Мирикла рассердилась. Но виду не показала, только чуть более резко, чем нужно, ответила:

— О Девэл! Бено нагуль када натиро рындо! Вой на амери, латэ пэско живимо. Но вой трэбуй аменди, вой джанэн бут — вой пирен нанги, сарамаре дэя. [20]

Цыган вздохнул. Огляделся. Запас светских тем оказался исчерпан. Он прожевал ломтик апельсина и, наконец, решился. Выдавил:

— Котэ наши тежюве, сото авела, тусо на дикхес? [21]

Мирикла посмотрела за спину Бено. Там — столик, карты Таро, медный таз, в котором ледяная вода не раз обнимала ее голые ноги, — гадание, известное еще Нострадамусу. Вода — проводник энергетики, вода дает возможность читать будущее.

— Мэрно нак бида шунэн, врыто авела, хварте врыто. Туме ужан лэндор… — пробормотала она. [22]

Что она могла у него попросить? Он говорил то же, что ощущала она. Поэтому Мирикла опустила глаза и на сервитском поблагодарила Бено и общину за помощь и радушие. Она еще раз повторила, что тоже чувствует признаки надвигающейся беды, но в общину не перейдет, потому… потому что тут есть необходимые книги и возможность заниматься с Патриной. А Патрина должна знать ВСЮ историю цыган и своего рода, начиная ни больше, ни меньше со времен короля Синдела, в тысяча четыреста семнадцатом вышедшего с воеводами Михаилом, Андреем и Пануелом из Константинополя. Бено изумленно открыл рот, но возразить не решился: столько решимости было в глазах Мириклы. Он отпил пару больших глотков чая, потом не выдержал и рассмеялся. Хлопнул себя по коленям.

— На, каде на авеэна, мэ да ва тутти? Панч муршен, йоне палатумэн тедикхэ! [23]

В этот момент в дверях снова появилась Патрина. Но сейчас девочка была уже в домашнем: на ней шелестели долгие юбки, и только поверху данью современности пестрела майка. Мирикла обернулась к ней и грозно сверкнула глазами, выкрикнув гортанно:

— Уджа котар — а мэндэ дума бари. Аври на вэджа! [24]

Девочка покорно исчезла.

Бено ушел через час. А еще через три в особняк приехали пятеро молодых цыган: белозубых, веселых, в спортивных костюмах и с большими спортивными же сумками за тугими плечами. Можно было подумать, что они приехали сюда попить пива, поесть шашлыка и поиграть в футбол. Жареного мяса, которое подали им Мирикла и Патрина, обе в классических одеяниях цыганок, они и вправду поели, попили красного вина, немного погоняли мяч на пустой и большой асфальтовой площадке особняка.

А потом заняли свои посты. И, хоть никто не видел, что было в их адидасовских сумках, дом, его первый этаж, наполнился кислым запахом оружейного масла.

Собрание «Лаборатории» Медный назначил на полпятого, твердо уверенный, что все придут к шести. Так оно и случилось. Но первой пришла Лис, единственная, кто работала в фирме, причем обычно строго до шести. Она тряхнула с порога светлой гривой волос и блеснула оранжевыми шароварами, заправленными в тяжеленные, с клепками на мысках, американские пехотные ботинки. Сверху Лис скрывал желтый топ с изображением взасос целующихся Брежнева и Хоннекера: если первого Лис застала лишь по воспоминаниям своей мамы, то о втором отродясь не слышала.

— Тебе в них не жарко? — подивился Медный, кивая на ее обувку.

Девушка с удовольствием притопнула ногой, родив в недрах бывшего телецентра смутный гул.

— Зато ни один маньяк не подъедет.

— Ну, да…

Потом пришел долговязый Иван, тоже военизированный: в камуфляже и кроссовках, прямо сейчас с военной кафедры — он учился в техническом университете. На боку его болталась упрятанная в камуфляжный же чехол фляга. Как на глаз определил Медный, ноль-восемь литра, пузырь портвейна войдет свободно.

— А что у тебя там?

— Там? — Иван удивленно глянул на фляжку. — Там… ничего. Нам всем такие дают. Положено.

— Понял. Готовят к боям за братьев-иудеев в Синайской пустыне, — прокомментировал Медный.

Потом приехал Диман, а затем ввалился Данила, громко и нецензурно понося налоговую инспекцию, опять присудившую ему очередной штраф. Потом тихонько проскользнула в дверь комнатки Соня, в каком-то белом кружевном платье гимназистки и белых кроссовочках. Пришла закованная в джинсовый наряд Камилла, по выпуклостям ее рубашки можно было предположить, что бельем она пренебрегла и на этот раз. Еще пришли Алексей, рыжеватый задумчивый парень, и тихий очкарик Никита. Тятя-Тятя тоже явилась, но, убоявшись стечения народа, сразу забилась в самый дальний угол.