Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

– В театр?

– Нет, это слишком банально. Да и нет, к сожалению, театра в Кабуле. Кафе‑шантан с парижскими гризетками есть – как‑нибудь мы и туда сходим, а вот театра – увы… Я веду вас, дорогой мой, на зрелище, рядом с которым даже хваленая испанская коррида – жалкий фарс.

– Вы меня заинтриговали, сударь, – улыбнулся Саша, застегивая мундир. – И что же это за зрелище? Цирк?

– Ну что вы, право слово! Какой еще цирк? Это то, чего ни в России, ни тем более в Европе не увидишь.

– Все равно ведь не угадаю.

– Значит, воображение у вас чересчур бедное, Саша.

– Какое уж есть.

– Ну, хорошо, – устал говорить загадками поручик. – Я веду вас на казнь. На смертную казнь…

* * *

– Что это за место? – На свежем воздухе Александру стало чуть‑чуть лучше. – Я тут никогда раньше не бывал.

– Базарная площадь. – Поручик Еланцев проталкивался сквозь толпу, нетерпеливо понукая отстававшего товарища. – Перед старым эмирским дворцом. Тут по традиции зачитывают приказы, сообщают об объявлении войны и мире… Ну, и приговоры приводят в исполнение.

Бежецкий совсем не был любителем кровавых зрелищ – даже профессиональный кулачный бой по телевизору не смотрел, а тут собираются казнить живого человека… Или даже нескольких. Но и отказаться он тоже не мог. Во‑первых, боялся, что поручик поднимет его на смех, как неженку и слюнтяя, а во‑вторых… Чтение мемуаров российских путешественников и военных прошлого вновь укрепило в нем желание вести дневник. И разве будет простительно, что потомки так и не узнают подробностей варварского обычая, который, очевидно, в ближайшие годы канет в вечность? Тут уж не до брезгливости…

– Скорее, поручик! О! На трибуне еще есть места.

«Трибуной» назывался невысокий помост, уставленный скамеечками, стульями и даже креслами, большая часть которых была занята.

– Сюда, господа! – услышали офицеры чей‑то голос, окликающий их по‑французски. – Лейтенант Еланцефф!

Через минуту друзья уже сидели среди вельмож, одетых по‑восточному пышно. Но белой вороной в стае попугаев среди них выделялся невысокий, хрупкого сложения молодой человек, может быть, чуть‑чуть старше Саши, в обычном драповом пальто с барашковым воротником и барашковой же шапке пирожком. Если бы не тонкие щегольские усики на узком лице, его можно было принять за девушку, переодетую мужчиной.

– Представьте же мне своего спутника, лейтенант, – попросил высокопоставленный афганец, с любопытством разглядывая Александра. – Мы вроде бы незнакомы…

– Мой друг, поручик граф Бежецкий, – церемонно представил юношу Еланцев.

Тому ничего не оставалось, как отвесить поклон, в меру почтительный, но не подобострастный.

«Не хватало еще раскланиваться перед всякими местными феодалами, – подумал он. – Много чести…»

– Его королевское высочество принц Ибрагим‑Хан, – так же церемонно представил вельможу поручик, и Саша, не успевший завершить поклон, торопливо склонился ниже.

«Не может быть! – пронеслось у него в мозгу. – Это же один из двух наследников эмира… Вот это да!..»

Александр уже знал расклад местной политической игры.

Престарелый эмир Ахмад‑Шах не имел детей, и это горе для любого мужчины на Востоке, да еще у царственной особы, было просто трагедией. Тонкостей, естественно, не знал никто – за пределы дворцовых стен практически никакие сплетни не выходили, это вам не Европа со стаями акул‑репортеров, телевидением и «утечками компромата», но факт оставался фактом: не помог ни обширный гарем, ни лекари – свои и заморские… И чем больше лет проносилось над седой головой правителя, тем меньше оставалось у него надежд на благополучную передачу трона. Слишком много желающих его занять было вокруг, а в вопросах престолонаследия Восток не так щепетилен, как Запад. Тем более Афганистан, престол которого не раз занимали откровенные разбойники, и некоторые из них не только умудрялись усидеть на нем, но и передать своим сыновьям.

Да что далеко ходить? Предок самого Ахмад‑Шаха был отнюдь не голубых кровей… И, видимо, предсмертное проклятие того эмира, которого он зарубил собственноручно, сапогом сбросив бездыханное тело на растерзание собакам, пало на голову потомка…

Но зато у старого эмира было целых два племянника. Правда, от сводных братьев – отец тоже имел немалый гарем, но тем не менее – родная кровь. Оставалось лишь выбрать, кому из них придется сесть в старинное позолоченное кресло, привезенное в Кабул еще в прошлом веке англичанами, а кому – смиренно присягнуть более удачливому сопернику на верность. И решить старый монарх не мог уже долгих пять лет…

И вот сейчас Саше, простому поручику российской армии, выпало сидеть рядом с настоящим принцем, которому, вероятно, предстояло стать правителем Афганистана. С большой, между прочим, вероятностью – пятьдесят на пятьдесят. Конечно, во времена оные, гвардейские, ему доводилось лицезреть издали и российского Цесаревича, и Государыню, и самого Государя, но о том, чтобы сидеть рядом с ними вот так – на расстоянии руки, он даже не мечтал.

«Эх, видели бы меня папенька, маменька и, главное, дедушка! – счастливо думал он. – Вот это действительно удача так удача! Сегодня же вечером запишу все в дневник во всех подробностях…»

– Вы недавно у нас? – спросил по‑французски принц, любезно указывая гостям на изящные венские стулья, проворно вынесенные придворными откуда‑то из задних рядов (можно поклясться, что кто‑то из них был обречен любоваться предстоящим кровавым зрелищем стоя). – Мы еще не встречались.

Его французскому мог позавидовать даже коренной парижанин: правильный, с аристократической версальской картавинкой. Похвастаться подобным произношением Саша, увы, не мог.

– Второй месяц, ваше королевское высочество, – учтиво ответил он, тщательно выбирая слова.

– А до этого?

– Служил в Санкт‑Петербурге, в лейб‑гвардии уланском Ее Императорского Величества полку.

– Почему же вы оставили столь почетную службу? Здесь непременно замешана женщина. Я прав?

– Прошу меня простить, ваше высочество, – слегка покраснел Александр. – Но я не могу ответить на этот вопрос.

– Превосходно, – улыбнулся принц. – Тогда будем считать, что вы просто сделали перерыв в карьере, чтобы набраться опыта в дальних странствиях.

Народ на площади зашумел, заволновался: на самом «лобном месте», свободном от людей пятачке утоптанной до состояния бетона земли, к тому же прихваченной морозцем, появился один из главных персонажей предстоящего действа, палач, надо полагать, поскольку человек, облаченный в свободные черно‑красные одежды, был вооружен. Не топором или мечом, а всего лишь легкой сабелькой, наподобие парадной уланской, разве что с более крутым изгибом и подлиннее.

Ибрагим‑ Хан тут же отвлекся и принялся живо переговариваться о чем‑то сразу с двумя подобострастно склонившимися к нему вельможами, и Бежецкий был несказанно рад этому обстоятельству: разговор о прошлой службе при дворе был ему неприятен.

– А где виселица? – шепнул он на ухо Еланцеву, тоже перешептывающемуся со своим соседом, но по‑английски.

– Какая виселица? – не понял тот.

– Ну, ведь приговоренных повесят? Расстреливать при таком стечении народа небезопасно…

– Вы что? – вылупился на него поручик. – Какая виселица? Какой расстрел? Мы ведь на Востоке! Оттяпают головенки – всего‑то и делов.

– Не может быть, – не поверил юноша. – А где тогда плаха, топор?

– Это никому не нужно, – хищно улыбнулся Еланцев. – Эти бестии саблей работают – любо‑дорого поглядеть. Глазом не успеешь моргнуть, как этот Трузаншель[61] препарирует несчастных, будто куропаток.

– Этой сабелькой? – Саша помнил, конечно, упражнения по рубке лозы, но чтобы вот так, перерубить человеку позвоночник… – А вы ничего не путаете, поручик?

– Отнюдь, – сверкнул зубами тот. – Вы позволите, ваше высочество, продемонстрировать моему другу афганскую саблю?