Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Было много негодований, требований «выставить этого шута прочь», оханья и аханья по безнадежно испорченным костюмам и скатерти. И среди этого бедлама недвижимы оставались лишь двое: криво ухмыляющийся Еланцев и Александр, не отрывавший взгляда от темно‑красного, почти черного сока, струящегося на стол, будто кровь, и расплывающегося на белом кровавым же пятном…

* * *

– Простите, сударь, я не хотел вас обидеть. – Поручик подошел к Александру, облокотившемуся на перила, и достал из кармана портсигар. – Не возражаете?

– Что вы, поручик… – Саша считал курение вредной и некрасивой привычкой, но что делать, когда девять из десяти окружающих тебя курильщики? – Курите на здоровье.

– На здоровье? Хм‑м… Это надо будет запомнить… – невесело улыбнулся Еланцев, прикуривая от изящной зажигалки и тоже облокачиваясь на перила подле Бежецкого. – Вы, конечно же, сердитесь на меня за мою шутку.

– Нет, совсем нет, – соврал поручик, отворачиваясь: на самом деле ему было до слез обидно, что этот записной шут, невежа и… и…

«Можно же было как‑то иначе… – думал он, следя за снежинками, похожими на огромных южных мотыльков, вьющимися под фонарем: под Рождество неожиданно потеплело, и стих ветер, словно сам Господь хотел сделать людям подарок на свой день рождения. – Не при людях… Зачем так‑то вот…»

– Сердитесь‑сердитесь, – утвердительно покивал офицер. – Но понимаете, Саша, в чем тут дело…

Куда только девался прежний нагловато‑развязный тон поручика. Александру на миг даже показалось, что бок о бок с ним стоит не солдафон с сомнительной репутацией и еще более сомнительными манерами, а старший брат, которого у него никогда не было. Доброжелательный и мудрый товарищ. Почти как князь Вельяминов.

– Вы действительно очень молоды, романтичны и восторженны, Саша. Азия этого не прощает. Она – как люди, которые тут обитают. Изменчива и коварна. Она может ласково улыбаться вам в глаза, называть господином, уважаемым и даже другом, но стоит лишь расслабиться, повернуться спиной, и она выстрелит. Или ударит ножом. С ней можно разговаривать лишь ее языком. Вы это сами поймете со временем или… Или не поймете.

Поручик выпустил в темноту струю дыма, затянулся еще раз и закончил:

– Просто не успеете понять.

– Вы‑то откуда знаете? – вскинулся Бежецкий.

– Я? Да уж знаю… Эх, Саша, знали бы вы, сколько таких, как вы, «вишенок» мне приходилось провожать на родину… В лучшем случае – искалеченными, а чаще всего… Знаете что? – оборвал Еланцев сам себя. – Уезжайте. Напишите рапорт Гржимайло, сочините что‑нибудь душещипательное насчет семейных проблем… Он хороший мужик, я его давно знаю. Грозен только на вид. Он не будет возражать.

– Послушайте, поручик…

– Не бойтесь, Саша. Никто вам слова не скажет. Ни вам, ни о вас потом. Дело житейское…

– Послушайте! – Саша схватил Еланцева за плечо, рывком повернул к себе. – Вы отдаете себе отчет в том, что мне, бывшему офицеру гвардии, предлагаете? Да известно ли вам…

– Что вы сами попросились сюда? – Поручик без усмешки смотрел Александру в лицо, не пытаясь освободиться. – Известно. Сергей обрисовал в двух словах. И даже смею предположить из‑за чего. Несчастная любовь, так? По глазам вижу, что так… Да вы отпустите мой погон, в конце концов. Я не убегу.

Бежецкий только сейчас заметил, что комкает в ладони погон на плече поручика, и смущенно разжал руку.

– Вот и славно, – разгладил тот чуть смятую золотую полоску. – Поверьте, поручик: все, что казалось вам важным и сложным там, в Петербурге, скоро покажется ерундой, детскими капризами. Азия еще ухмыльнется вам в лицо… Вы видели, как улыбаются туземные женщины? – неожиданно спросил поручик.

– Н‑нет, – смешался Саша, честно пытаясь припомнить лица туземок, которых он еще видел немного. – А что?

– А то, что большинство из них это делает, не разжимая губ. Почему? А потому что зубы у них – черные и гнилые. Смотришь на такую красотку – над покрывалом только глаза сверкают. Большие, влажные… – плотоядно причмокнул Еланцев губами. – Ну, думаешь, красавица… Но вот паранджа летит в сторону, красавица приоткрывает губы в улыбке… Бр‑р‑р‑р!!! Врагу не пожелаешь.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– Затем, что я вам не враг, Саша.

Поручик докурил папиросу до мундштука и щелчком отправил окурок в темноту.

– Пойдемте к столу, поручик. Что‑то я замерз… Вы, наверное, тоже. Да и гости уже, наверное, считают, что мы с вами отправились стреляться. И делают по этому поводу ставки… Увы, дорогой мой, их можно понять – тут, в Кабуле, так мало развлечений. Давайте спутаем им карты – вернемся, как старые друзья.

– Давайте…

Еланцев подхватил юношу под локоть и увлек внутрь дома.

– А что, поручик, – спросил Саша невольно, – вы это вправду про туземных женщин?

– Что? Ах, да!.. Конечно, мой юный друг, конечно…

– И это очень отталкивает?

– Что именно?

– Ну… Их улыбка…

– Кого как. Меня, например, ничуточки! – расхохотался Еланцев, сверкая плутоватым глазом.

* * *

Праздник продолжался.

Саша кружил в танце ту самую давешнюю блондинку, оказавшуюся супругой какого‑то мелкого чиновника и на поверку – препустейшей и вздорной особой. Но выпитое горячило кровь, руки сжимали податливое тело, доверчиво прильнувшее к нему, аромат незнакомых духов дурманил… Жизнь постепенно переставала казаться мрачной.

«С чего это я взял, что все кончено? – умиротворенно думал молодой человек, слушая вполуха щебет партнерши, вдумываться в который не хотелось, да и не имело смысла, – ничего более банального он никогда раньше не слышал. – Жизнь продолжается… Тут есть общество, дамы… Люди вполне доброжелательны… Война? Что война? Совсем не обязательно…»

Додумать эту мысль он не успел.

Смертельно бледный – настолько, что рыжие волосы на фоне белого в синеву лица казались оранжевыми, – офицер вбежал в зал, постоял немного, обводя всех безумными глазами, и завопил:

– Прекратите музыку! Врача! Тут есть врач?…

Музыка захлебнулась, но пары продолжали, одна за другой останавливаясь и распадаясь, танцевать под одинокую скрипку, пока та не оборвала мелодию на высокой ноте.

– Что случилось?… Зачем врач?… Что с вами, поручик?…

Теперь и Александр узнал офицера. Они столкнулись в самый первый день в дверях кабинета генерала Мещерякова. Поручик Шестнадцатого Сибирского пехотного полка… Минден, кажется. Или фон Минден.

– Там… – поручик слабо махнул рукой в сторону туалетной комнаты, и его внезапно вырвало на ковер.

Тогда толпа, оттесняя его, хлынула внутрь…

Саша оказался на пути многоголового, но безмозглого чудовища, влекомого одним из сильнейших человеческих чувств – любопытством, – и его просто внесло в распахнутые двери…

С первого взгляда было ясно, что человек мертв: нелепо разъехавшиеся по залитому красным плиточному полу ноги, безвольно свесившаяся на грудь голова… А главное – широко забрызганная кровью кафельная стена позади. Кровью, уже собирающейся в темные сгустки, и чем‑то темно‑розовым, комковатым…

Юноша не считал себя чересчур впечатлительным, да и крови вроде бы не боялся, но внезапно почувствовал, как все съеденное и выпитое стремительно поднимается вверх, и только страшным напряжением воли не позволил себе повторить «подвиг» фон Миндена.

– Застрелился… – услышал он сзади, и взгляд тут же сфокусировался на блестящем пистолете, валяющемся возле правой руки покойного.

«Браунинг». Точно такой же, как тот, купленный в Петербурге.

«А ведь если бы я тогда… Тоже лежал бы вот так…»

Чувство вины острым ножом вонзилось в сердце. Он вспомнил, что так и не покаялся до сих пор в желании лишить себя жизни, что само по себе – грех, не исповедовался…