Ностальгия

себя, за какие грехи я награжден таким придурком?
14

Внешне база Форт-Марв за пятнадцать лет совсем не изменилась. Интересно, а чего я ждал? Бомбовых воронок посреди плаца? Чистые бетонные аллеи, густо обсаженные каким-то невысоким подобием пальм. Между пальмами часто натыканы яркие стенды, с которых на меня, как и раньше, с радостными улыбками пялятся розовощекие здоровяки с закатанными рукавами. “Корпус заботится о тебе!”. Все те же “типовые строения номер шесть” вокруг. Невзрачные двухэтажные бараки из грязно-бурого армированного пенобетона. Чего-чего, а уюта в них нет ни внутри, ни снаружи. Самим видом они олицетворяют свое предназначение — держать морского пехотинца в постоянном напряжении. Морскому пехотинцу ни к чему уют и расслабленность.

Батальонный психолог — “псих” в простонародье, офицер, капитан из кадровых. Психи всегда из кадровых. В этом корпус тоже не изменился ни на йоту. Никаких временных контрактов. Наши мозги промываются на высочайшем уровне и с восхитительным профессионализмом. Психи всегда в количестве, всегда оснащены по последнему слову и всегда вовремя замещают выбывших. Что изменилось, так это нагрузка на них. Теперь уже один псих не справляется с потоком и у него есть два помощника, оба лейтенанты. Да это и не удивительно. Ведь если пятнадцать лет назад нас водили на сеансы “психологической профилактики” ежемесячно, то теперь — каждый день. Без всяких исключений. Выглядит все достаточно безобидно, как ежедневный медосмотр. Взвод сдает оружие, снимает броню и раздевается донага. Все, и мужчины и женщины. Тут нет полов. Все мы одинаковы, пока на нас петлицы. Офицеров с нами нет. Им моют мозги в отдельном помещении. Видимо, у них другая программа. Что поделать — белая кость, не то что мы, мякина. Они так от нас отличаются, что даже дерьмо у них наверняка ароматизировано. Нас по одному вызывают в комнату с низким потолком и мягким приглушенным светом. Рядами мы укладываемся на низкие теплые кушетки, нам прилаживают на головы легкие обручи. “Готовы, орлы?” — задает офицер риторический вопрос и поворачивает ключ на небольшом пульте. “Полетели” — говорит псих и наступает миг острого, ни с чем ни сравнимого кайфа, и калейдоскоп цветных кадров в ураганном темпе прокручивается перед нашими глазами. Я, сколько не старался, ни разу не смог вспомнить, что именно мне там показывают. Судя по тому, что меня не тянет после этого к маленьким мальчикам и вид дождевых червей не вызывает обильного слюноотделения — ничего страшного. Когда мы просыпаемся через десять минут, именно столько длится этот миг, мы бодры и свежи, словно только что проспали целую ночь. “Доброе утро” — издевается псих, и подгоняет нас: “Встали, в темпе. Первый ряд, пошел”. Мы, строго по одному, поочередно, ряд за рядом, вскакиваем с кушеток, кладем на них свои обручи и выбегаем вон, навстречу следующему взводу, который уже раздевается в предбаннике.

— Ну как кино? — встречают нас смешки, — Баб показывали?

— А то, — отвечаем мы, быстро напяливая на себя,