Лидия (СИ)

Свет пожирал меня, я таял в этой ослепительной бездне.

Я не чувствовал ни ног, ни рук, и даже калёный холод металлического пола уже не обжигал моё неподвижное парализованное тело. В последней беспомощной попытке хоть как-то сопротивляться этой уничтожающей меня силе я попытался приподнять голову и — провалился в пустоту.

69

Я ослеп.

Это было первой, вспыхнувшей, как умирающий зрительный нерв, мыслью, но я не почувствовал ни страха, ни разочарования, ни боли — лишь странное холодное облегчение, спокойствие, пустоту. За все дни моего заточения зрение стало лишь источником безумной бессмысленной боли, и даже когда глазам моим позволяли отдохнуть, я не мог доверять тому, что вижу.

Но мир вокруг меня вовсе не был бесцветен и пуст.

Я чувствовал плотную вискозную плёнку, на которой лежал — кто-то, наверное, перенёс меня на кровать, пока я был без сознания, — я слышал мерное шипение воздуховода, сдавленный электрический гул, доносившийся в мою камеру через гигантские воздушные шахты — шум генераторов кислорода, двигателей или энергетических установок, — а ещё я слышал чьи-то приглушённые, едва отличимые от дыхания голоса.

В моей камере кто-то был.

Я попытался приподняться на кровати, но мои виски сжимал раскалённый стальной обруч, и каждое движение причиняло мне боль.

Я прислушался к голосам.

Я действительно был не один. Ко мне, или за мной, пришли. Мужчина и женщина.

Мужчина явно с трудом заставлял себя говорить вполголоса, а иногда и вовсе забывал про шёпот, и открытые резкие окончания отдельных слов отдавали металлическим командным басом. Женский голос, наверное, принадлежал Таис, и звучал неуверенно и слабо, почти сливался с темнотой.

— Сколько можно уже? — сказал мужчина, и последнее слово, резкое, жалящее "уже" прозвучало так отчётливо и звонко, словно он нарочно хотел меня разбудить. — Ждать больше нельзя. У него уже, — опять это "уже", — критическое состояние.

— И когда ты хочешь начать? — послышался сбивчивый женский голос.

Да, это точно была Таис. Или Лида?

— Завтра, — сказал мужчина. — У нас просто нет больше времени.

Командное "нет" прозвучало так громко, что Таис раздражённо шикнула и наверняка приложила палец к губам.

— Всё-таки я против, — прошептала она. — Мы вообще не знаем, как это подействует…

Мужчина вздохнул, издав раздражённый грудной рык.

— Против ты или нет, — он снова произнёс "нет" в полный голос, — но у нас нет, — ещё одно громкое "нет", — других вариантов. Ты сама-то посмотри, что происходит.

На несколько секунд голоса исчезли, уступив тишине.

— Но есть же… — неуверенно начала Таис. — Та, из Д2.

— Это не вариант, — жёстко перебил её мужской голос. — И ты это знаешь. У него куда более стабильные показатели. Её вообще скоро переведут, скорее всего…

— Когда?

На сей раз уже Таис забыла о том, что нужно говорить вполголоса.

— Какое это сейчас имеет значение? — устало ответил мужчина. — Я вообще не понимаю, о чём мы спорим. — Он стал говорить тише; можно было подумать, что он и правда устал от этого разговора. — Ты кажется, хотела сделать ему ещё один укол?

— Погоди, — прошептала Таис. — Нужно подождать ещё несколько минут. Нельзя вот так… подряд.

— Как ты с ним возишься… — сказал мужчина. — Делай сейчас, — снова резкое неумолимое "сейчас". — Нам пора. Сколько времени уже?

Таис что-то ответила, однако голос её потонул в монотонном шуме внезапно заработавшей вентиляции, и я ничего не смог разобрать.

Я лежал на полиэтиленовой плёнке, замерев в неестественной позе — одна нога согнута в колесе, другая свисает на пол, а руки скрещены на груди, как у покойника. Слышалось едкое шипение воздуха из вентиляционной решётки и мягкие осторожные шаги — такие медлительные, как будто Таис нарочно тянула время и шла, постоянно оглядываясь назад.

Шум, доносившийся из вентиляции, затих. Откуда-то свысока потянуло хлором. Шаги прекратились — Таис остановилась у моей кровати. Я даже слышал её дыхание.

Я представил, как Таис держит в руках длинный шприц с хромированными кольцами для пальцев и медленно склоняется надо мной, заносит острую иглу.

Мне вдруг надоело притворяться спящим.

Я мог бы быстро повернуться, перехватить её за руку и отобрать шприц. Это ничего бы мне не дало — тот мужчина с командным голосом наверняка пристально следил за нами, да и я никогда не смог бы сбежать с имплантатом в правой руке, благодаря которому меня могли отключить, как зависший терминал, нажав кнопку на пульте. У меня не было плана. Однако просто лежать и притворяться я уже не мог.

Я резко дёрнулся вправо — туда, где, как я представлял, стояла Таис со шприцом, — открыл глаза и тут же замер от удивления.

Я не ослеп.

В камере было светло, однако белое свечение больше не выжигало мои глаза, а мягко струилось по ровным и пустым стенам. И передо мной стояла Лида. Лицо её показалось мне озабоченным и уставшим, но в то же время она улыбалась — едва заметно, уголками губ. Она была так красива! Длинные чёрные волосы рассыпались у неё по плечам, а на лоб упала непокорная чёлка. Лида виновато убрала её рукой, а потом наклонилась ко мне. Она хотела что-то сказать — совсем тихо, шёпотом, чтобы тот мужчина в дальнем конце комнаты не услышал.

Я посмотрел в её зелёные глаза, в которых горели похожие на искорки электрические отблески и улыбнулся в ответ. Лида вздохнула, губы её приоткрылись, и она…

68

Поначалу я почувствовал лишь боль — резкий глубокий укол, как будто кто-то вонзил длинную иглу прямо в мой правый висок. Вспухшая венка под глазом рефлекторно задёргалась, я застонал — черепная коробка раскалывалась от боли — и открыл глаза.

Первое, что я увидел, — это ровный слепой потолок без каких-либо осветительных приборов. Потом затянутое электронным жалюзями окно. Потом пугающе чёрный триптих развёрнутого ко мне терминала, несколько кнопок на котором мигали красным — как индикаторы на медицинской машине, поддерживающей неестественную жизнь.

Постепенно окружающие меня предметы стали обретать привычную чёткость. Прямые углы стен. Ровная заострённая поверхность стола. Пересечения прямых и ломаные грани. Боль затихла, хотя я всё ещё чувствовал покалывание в висках и боялся, что тот ужасный приступ скоро повторится вновь.

Я вздохнул. Дыхание не вызывало у меня ни малейших затруднений, и это почему-то обрадовало меня даже больше, чем вновь обретённый, восставший из пустоты окружающий мир — со всеми его цветами, формами, запахами и звуками.

Прошло ещё несколько секунд, прежде чем я понял, что со мной говорят:

— Вы меня слышите? — раздался чей-то голос. — Всё в порядке? Постарайтесь пока не двигаться.

Я попытался повернуть голову, посмотреть на говорящего, однако даже малейшее движение отзывалось во всём теле болью.

— Где я? — прохрипел я и тут же испугался, не узнав собственный голос. — Что произошло?

— Это… онемение, — послышалось у меня из-за спины. — Такое бывает. Скоро всё пройдёт.

Кто-то положил мне на плечо руку. Я всё ещё лежал в жёстком кресле с высоким подголовником. Нейроинтерфейс. Сеанс, наконец, завершился. Я вышел сам или же меня вывели принудительно?

— Что произошло? — повторил я.

— Всё в порядке.

Говорящий постепенно проявлялся передо мной — сначала его рука, которой он провёл по моему правому плечу и положил на кисть, как бы приветствуя старого знакомого, не имеющего сил даже подняться на ноги, потом мятый свисающий пиджак на пару размеров больше, чем нужно, потом седая голова с плохо пробритой щетиной на щеках и подбородке.

Тихонов посмотрел на меня, как отец — на своего больного сына.

— Просто тяжёлый выход, — сказал он. — Так бывает… даже с опытными операторами. Но вы всё сделали сами, завершили задание. — Тихонов улыбнулся. — Думаю, этого хватит для зачёта.