Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

— Мы тут перебили командиров, — сообщил срывающийся голос подростка. — Можем идти к Обрыву. Не стреляйте, пожалуйста.

— Годится. Ты за главного теперь, что ли?

— Ну да.

— Строй тогда народ. У меня времени нет на телячьи нежности. Оружие бросить, включая ножи. Даю две минуты на построение и выход колонны. После этого открываю прицельный минометный огонь. Шутки кончились. Веришь?

— Да. Мы выходим.

Уже через минуту я разглядел бредущую под дождем колонну. Приглядевшись, насчитал тридцать два человека. Порядок. Скорее всего никого не осталось. Но даже если десяток бойцов в виде сюрприза затерялись в лесу, Алиса с таким количеством и без меня справится. В любом случае мою миссию в сфере взаимодействия можно было считать успешно законченной. Через прицел крупнокалиберного пулемета я поглядывал, как ребята приближались к кромке Обрыва и один за другим скрывались из вида. Каждый прыжок — одна спасенная жизнь. Может быть, конечно, уже через несколько лет большинство пацанов погибнут от наркотиков, пивного алкоголизма, в бессмысленных уличных драках или покончат жизнь самоубийством в приступе гормонального всплеска. Но моя совесть уже будет чиста.

Чиста? Так ли уж? В памяти всплыли и по-особенному больно кольнули Катькины слова о том, что мир чертовски несовершенно устроен. Это было правдой. Горькой правдой, с которой все живут. С которой все равно придется жить. Любой сон, в том числе и сон Бога, имеет свою внутреннюю логику, изменить которую невозможно. Одни сны бывают про море, другие носят откровенно эротический характер, одни логичны, хоть фильмы по ним снимай, другие являются образцами абсурда. И что бы ни происходило в каждом из снов, сюжет его остается в каких-то рамках. В какой-то мере это можно назвать стилем сна. Как в комедии: если даже кого и убьют, это будет скорее смешно, чем страшно. Вопрос стиля. А в мелодраме самая комичная ситуация не воспринимается таковой. Поэтому я был уверен, что стиль сна изменить невозможно, поэтому нынешний сон Бога все равно будет про Землю, про нашу Вселенную и про всех нас, занявших то или иное положение в пространстве, обладающих тем или иным характером. Это стержень — стиль. Но есть еще и сюжет. В рамках любого стиля сюжет может быть разным, и мало того, он может меняться по ходу повествования. В нынешнем сне могут появиться огненные чудовища или ангелы — хоть под занавес. Этому ничего не мешает. И только автор сюжета может его изменить. Или те обстоятельства, в которых находится автор сюжета.

Обстоятельства — я все время думал о них. Внешние обстоятельства, снящиеся Богу и составляющие реальность, меняют сюжет самого сна, как змея, кусающая себя за хвост. Вот он — символ Мироздания. Змея кусает себя за хвост. Все находится в полном и непрерывном взаимодействии. Кошмар снится Богу, потому что фактор кошмара существует реально, а реально он существует, потому что снится Богу. На каком уровне можно разорвать эту связь? На уровне сна, конечно. Потому что реальности не существует. В «Матрице» Вачовски реальность была, там люди спали в ваннах с физраствором. Но на самом деле, наверное, сценарий стал таким, чтобы не свести людей с ума. Эдакая попсятина. Карамелька для девочек. На самом деле все во много раз хуже и лучше одновременно. Не надо драться с роботами, надо просто найти гриб возле станции «Боровицкая». Найти и выдрать из сна поражающий фактор. Ведь любой из героев сна может выкинуть что-то неожиданное для самого спящего. Вот я и выкину. Я могу.

Глянув на кромку Обрыва, я никого не увидел. Пространство подернутое пеленой дождя, было совершенно пустым. Точнее, безлюдным, но для большинства людей эти понятия почему-то почти идентичны. Ну и ладно — теперь не время для философии. Мне надо было возвращаться в реальность, там у меня осталось несколько важных незавершенных дел. И я был полон решимости их завершить.

Я устроился на водительском сиденье «жигульки», запустил мотор и с удовольствием надавил на газ. Под капотом взревело, машина качнулась на амортизаторах. Я хотел включить первую передачу, чтобы стартануть в сторону Обрыва, но что-то помешало мне сдвинуть рычаг. Оказалось, что между сиденьями валяется мой двуствольный мушкетон одному богу известного года выпуска. Я усмехнулся, переломил стволы и обнаружил в казеннике два патрона. Очень мило. Бросив оружие на соседнее сиденье, я врубил передачу и отпустил сцепление. Машина рванулась с места и снарядом сорвалась с кромки Обрыва в клубящуюся серую тьму.

Глава 18

ТРАНСФОРМАТОР

Я вылетел в переулок возле особняка Рябушинского так неожиданно, что не успел вовремя нажать на тормоз. Удар о бордюр оказался страшен — меня швырнуло на руль, а машину накренило, завалило на бок и вышвырнуло на тротуар. Боковые стекла посыпались алмазным дождем в свете оранжевых фонарей, а лобовое покрылось паутиной трещин и утратило прозрачность. Невольно я взвыл от боли — оказалось, что рана на руке никуда не делась, хоть я и покинул сферу взаимодействия. Но в этом были свои преимущества — мне не придется ожидать повторного ранения, а это сэкономит время и психические усилия.

Когда «жигулька» замерла на боку, уткнувшись в ограждение Дома-музея Горького, пришлось спешно из нее выбираться, прихватив дробовик. Была ночь, было пустынно, и в этом было мое преимущество. Не хватало только ментов сейчас для полного счастья. Откупиться откуплюсь, конечно, но время сейчас дороже всего. Поэтому, морщась от боли в руке, я натянул пальто и пробежал через Бульварное кольцо, чтобы прервать цепочку тянущихся по неглубокому снегу следов. Только спрятавшись в одной из подворотен возле Арбата, я достал телефон, сунул в него SIM-карту и позвонил Пашке.

— Разбудил? — спросил я, когда завершилась серия длинных гудков.

— Ну типа того, — ответил водитель. — Но ты не грузись.

— Я и не гружусь, у меня работа такая — всех напрягать. Слушай, Паш, у меня к тебе очень личное дело. До предела личное, если не сказать больше.

— Куда уж больше?

— Помолчи. У меня и так этот разговор отнимает до фига сил. Короче… Паш, тебе надо прямо сейчас, без малейшего промедления связаться с одной из частных клиник в Питере. Выбери самую дорогую, которая может предоставить профессиональную реанимационную бригаду с автомобилем. Пусть выезжает к вам немедленно. Договаривайся хоть на двести тысяч, хоть на полмиллиона. Я переведу деньги сразу, как они выпишут счет.

— У нас все нормально! — удивился Пашка.

— Помолчи, я тебя очень прошу. Просто помолчи и послушай. Вопросов тоже лучше не задавай, поскольку ответ на каждый из них потребует нескольких часов, а у меня их нет. Когда бригада реаниматоров прибудет, буди Макса и вывози его в город.

— Куда именно? — все же не удержался от вопроса Паша.

— Не имеет значения. Медленно кружись по городу, избегая набережных и мостов. Главное, чтобы реанимационная бригада постоянно следовала за вами. И не нарушай никаких правил — ни единого. Понял?

— Мы разобьемся? — Как-то очень просто это прозвучало у Пашки.

— Да, — честно ответил я. — Причем сильно. У Макса будет перелом ключицы и нескольких ребер. Одно повредит легкое. Так реаниматорам и скажи, пусть будут готовы. Насчет тебя, извини, не знаю. Пристегнись покрепче, может, пронесет. Но в любом случае я тебя не обижу.

— Знаю, — усмехнулся водитель.

— Тогда валяй. И не нарушай правил, еще раз напоминаю. Не хотелось бы, чтобы ты был виновен в аварии.

— Заметано.

— Ну все. Я на тебя надеюсь. И еще… Огнетушитель проверь.

— Я уже об этом подумал.

— Приятно взаимодействовать с профессионалом.

— Взаимно, — усмехнулся Пашка.

Я дал отбой и выбрался из подворотни, сунув ружье под полу пальто. До станции метро «Боровицкая» было рукой подать. Схему, нарисованную Алисой, я помнил наизусть. Что еще надо? Надо еще многое — надо выяснить, где Эдик держит Алису, чтобы освободить ее. Самому Эдику надо по ушам надавать. Много, в общем-то, дел. Но есть одно, самое главное.