Родословные (СИ)

Сфера же, витавшая над Мстиславом, теперь описывала местность, лихорадочно металась из стороны в сторону. Как выяснилось, она являлась неким подобием всевидящего ока и благодаря ей Виктор, находясь в своих покоях, мог в мельчайших деталях наблюдать за происходящим. Гавриил ошибочно принял сферу за высокотехнологичную видеокамеру, в то время как сфера работала по принципу сканера: считывая каждый миллиметр окружения, она передавала данные на огромные расстояния, при этом проецировала все в желаемых масштабах и мельчайших подробностях прямиком в специальный приемник, расположенный в комнате Виктора. Гавриил понял, почему покои Виктора были настолько просторны и выполнены в темных тонах, видимо, для более четкого отображения картинки. Вопреки всему догадка оказалась недостаточно верной, поскольку позже при личной встрече Виктор признался Гавриилу в том, что давно привык к темному цвету: он расслаблял, способствовал размышлениям, не отвлекал и попросту ему нравился. Он говорил так: если глаза не видят границ, то и мозг начинает мыслить безгранично.

Подойдя к Джет Сету почти вплотную Мстислав жестом руки остановил позади идущих, а после, остановился сам и, наклонив голову, почти прислонившись к самолету ухом, пытался вслушаться – мертвая тишина.

После немного затянувшейся паузы Мстислав, как бы подготавливая, окинул всех быстрым взглядом. Убедившись в готовности своей команды он, рукою вцепившись в наглухо закрытую дверь самолета, вырвал ее без малейших усилий, а уже спустя секунды сам Мстислав, Вера, Надежда и замыкающий их Гавриил находились в плохо освещенном салоне самолета. Сфера появилась только после того, как убедилась в отсутствии опасности.

Едва успел Мстислав переступить порог пассажирского салона, как свет зажегся, точно после окончания представления и, перед глазами их предстала ужасающая картина. Ужасающая настолько, что даже бесстрашная Надежда, потрясенная зрелищем, уткнулась лицом в грудь Гавриила, пытаясь спрятать глаза куда угодно, лишь бы не видеть окружающего ее кошмара. Ужас этот передался и Гавриилу, да так, что тело его стало ему совершенно неподвластным; он буквально застыл на месте, ему даже не удалось успокаивающе обнять Надежду, черные глаза которой увлажнились и, казалось, вот-вот зальются слезами. Веру, как и Гавриила на какое-то время парализовало увиденное. Ни одно лицо не способно было передать столько печали, горечи и грусти одновременно, сколько сейчас передавало измученное горем лицо Веры. Только Мстислав, не теряя над собой контроля, аккуратно ступал в места, не залитые черной, точно смола, кровью. Очевидно, подобное самообладание стоило ему немалых усилий. Он бродил меж убитыми и растерзанными телами, мучительно осматривая их.

– Виктор, Виктор, – сдавленным голосом взывал Мстислав, продолжая осматривать салон. Сфера молниеносно, почти беззвучно проникла внутрь и в мгновение ока полностью считала окружение салона самолета, точь в точь походившее на то, что обычно происходит внутри приостановившей свою работу мясорубки. Целиком выполненный в ослепительно белых, подчеркнуто дорогих тонах салон, играючи переливался черными кляксами и брызгами. Просторные кресла, расположенные вдоль салона, наполняли безжизненные и истерзанные многочисленными уродливыми порезами и глубокими укусами тела, очевидно совсем недавно принадлежащие Хранителям. Белоснежная обивка самолета была покрыта черными брызгами их крови, кое-где они размазывались по стенкам салона и заканчивались глубокими выщербленами, искорежившими металл. Гавриил уже видел похожее – в клетке, в которой был заперт относительно недавно. Мстислав, как и Вера, и Надежда наверняка догадались об этом намного раньше него, они знали о существе, способном сотворить такое, но не решались, отказывались произносить свои мысли вслух – не верили.

Очевидно, Хранители пытались сопротивляться, сражались, но к несчастью их участь была предопределена. Смертью. Гавриил никогда бы не разобрался в том кому конкретно принадлежали тела, поскольку головы, как и другие части тел были оторваны и беспорядочно разбросаны по салону. Более того, очевидным был и способ отделения голов: их не отрубали, как могло показаться на первый взгляд, а зверски вырывали прямо из тела. Словно свирепый и беспощадный ураган пронесся по салону самолета, калеча все вокруг.

Мстислав останавливался у каждого из четырех изувеченных тел и с горечью прикладывал к каждому из них свою руку, будто прикосновение окончательно убеждало его в реальности увиденного – Хранители мертвы. Даже Гавриил уловил отсутствие цели в этих убийствах. То было убийством ради убийства с неоправданной жестокостью. Вера тем временем, пытаясь сдержать подступающие слезы, разбитая смертью Хранителей, ходила меж их растерзанных тел опустошенная, замкнутая в себе.

Скорбящую тишину, тяжело повисшую в воздухе, прервал доносящийся из сферы неистовый, почти звериный, насквозь пропитанный безудержной яростью крик. Виктор, но уже не тот сдержанный и размеренный, каким его знал Гавриил, а какой-то совершенно иной, дикий Виктор орал так сильно, что даже сфера дребезжала от этого крика. Отчаянный вопль разбавился звуком трескающегося дерева, после которого крик Виктора сменился пронзающим ревом. Никто не мог утверждать наверняка но, кажется, все негласно сошлись во мнении о том, что красивейший предмет интерьера в обители Виктора – стол был вдребезги разбит. Предположительно о стену. Ничего удивительного в таком поведении Виктора не было, более того, оно вполне оправдано, поскольку сейчас Хранители – самые близкие из его окружения были зверски убиты и разорваны точно тряпичные куклы, а планы, выстраиваемые им на протяжении многих тысячелетий, рушились карточным домиком.

Отчасти Гавриилу, Мстиславу, Вере и Надежде несказанно повезло пребывать за сотни километров от Виктора, ведь совершенно неясно как он мог себя повести, будучи в порыве ярости и находясь рядом с ними. Также, одновременно, всем было лишь немного жаль великана Клима. Ему-то и не посчастливилось оказаться в эпицентре гнева Виктора, однако как позже стало ясно, Клим недвижимой статуей безмолвно наблюдал за разъяренным Виктором, пытавшимся в отчаянных попытках обуздать вспышку своей ярости; он ураганом метался из стороны в сторону точно в клетке. Клим стал свидетелем и того, как Виктор, выпуская пар, захлебываясь собственной злобой, несколько раз ногой вбил в пол останки вдребезги разбитого о стену искусно выполненного стола, следом за которым пострадало и глубокое то и дело, скрипящее своей кожей царственное кресло.

– Как это возможно? – Гавриил задал вопрос, ответ на который уже знал, но все же надеялся, что он окажется неверным, – Кто способен на такое зверство?

– Что, – бросил Мстислав, точно вынося кому-то приговор, с опаской продолжая разглядывать изувеченные тела. – Что способно на такое. Зверь.

Он тоже знал ответ, но противился озвучивать его, не верил. Ведь даже если допустить, что одной единственной особи каким-то чудом удалось уцелеть и выжить, то она никак не могла вырасти в мире, полностью контролируемом Бессмертными. Такого зверя не возможно не заметить, да скрываться совершенно не в их природе.

Вера и Надежда одернулись, точно проснулись от жуткого кошмара и наверняка поняли, о каком именно звере говорил Мстислав.

– Тебя ведь держали на нижних уровнях Библиотеки, Гавриил, в клетке? – почему-то поинтересовался Мстислав и, не думая дожидаться ответа продолжил: – Ты никак не мог не заметить их. Эти следы, глубокие царапины на стенах, Гавриил. Их оставили те самые твари, что в силах сотворить такое, – тут Мстислав, охваченный глубочайшей печалью, вновь оглядел безжизненные тела Хранителей и, скривившись лицом, назвал тварь во всеуслышание: – смилодоны.

– Невозможно! – тут же возразила Вера, разрезав рукой воздух, будто силой пыталась отогнать мысли об их существовании.

– Мы давно истребили их вид! – подхватила Надежда, говоря так, будто сама пыталась поверить собственным словам.

Мстислав, вдруг повернулся к Гавриилу, и некоторое время разглядывал его так, словно чего-то опасался.