Саркофаг

Тихомиров резко отдернул руку – а зачем ему общаться с кем-то из «этих»? Чем они ему смогут помочь? Накормят? Хха!!! При всем даже желании… Расскажут о самолете? Хм… Если б здесь что-то такое и случилось – так давно бы уже все взахлеб обсуждали! И не сидели бы здесь – смотреть кинулись бы. Значит, ничего тут такого не было… Что же тогда получается – Ан-2, Олесю с Сашкой обратно в кокон выбило? А так и выходит! Тогда нужно что-то делать, нужно вернуться обратно, туда… Только вот как? В пригородных лесах, Макс хорошо помнил, была одна полянка, где росли странные радужные цветы – цветики-семицветики, и вот они каким-то образом давали возможность проникнуть… и туда, и обратно… Но до той полянки километров двести! А здесь? Здесь, может быть, тоже что-то подобное есть, но вот как найдешь? Посмотреть на месте падения «кукурузника»? На месте предполагаемого падения… нет, лучше сказать – посадки. А что еще остается-то? Пожалуй, так и надобно поступить.

Приняв решение, молодой человек зябко поежился от налетевшего ветра – его он все-таки чувствовал – и быстро зашагал обратно к оврагу. Студенты за спиной запели «Летку-енку».

Глава 2

ЦВЕТИК-СЕМИЦВЕТИК

Тихомиров прошлялся вокруг оторванной самолетной двери до полудня, обследовал весь овраг и картофельное поле – и ничего не нашел. Никаких цветиков-семицветиков, никаких обломков – ни-че-го!

И что было теперь делать? Ни пожрать, ни попить, ни даже – при всем желании, а желание такое было – выпить! Оставалось одно – медленно сдохнуть. Впрочем, отнюдь не медленно – сколько человеческий организм может выдержать без воды?

А хоть бы и сколько – Максим вовсе не горел желанием испытывать это на себе, совсем наоборот, он собирался отсюда выбраться и отыскать своих…

Нужно действовать, ничего другого не остается. Действовать… А как? Думай, Макс, думай, на то тебе и башка дана, а не только для того, чтоб ею кушать и кого-нибудь в нос бить. Что, не думается? Так походи по полю, поищи…

Цветики-семицветики… Если учесть, что они всему причина, то… студенты ведь, кажется, с биофака, без разницы, из универа или из «Герцена», девчонки про гербарий болтали. Точно – болтали! Гербарий… А вдруг?

Сплюнув, Максим опять побежал к ребятам. Вот уж поистине – дурная голова ногам покоя не дает.

Скользила под ногами вязкая бурая грязь, пару раз молодой человек чуть было не упал, но ничего, обошлось, выскочил к костру… уже затушенному – студенты закончили работу и теперь с хохотом забирались в кузов грузовика. Не того, что приезжал за ящиками, другого, ГАЗ-57, с желтой кабиной и устроенной в кузове дощатой будкой. На будке кто-то уже успел написать цветным мелом – «Deep Purple».

Макс едва успел забраться, устроился у кого-то на коленках – все равно никто его тут не видел и не ощущал. Запустив двигатель, водитель – усатый, средних лет дядька – заглянул в кузов:

– Все?

– Все, все, поехали.

Грузовик, сдав задним ходом, развернулся и, подпрыгивая на колдобинах, покатил по полю к шоссе.

– Как прекрасен этот мир – посмотри-и-и! – хором затянули студентки, среди которых попадались и вполне симпатичные, и очень даже ничего, и даже просто писаные красавицы. Особенно одна брюнеточка с глазами цвета синего моря и золотистой от летнего загара кожей. Одета она была в светло-синие, застиранные чуть ли не до дыр джинсы, клетчатую ковбойскую рубашку и хэбэшную курточку со значками – комсомольский, «Ленинград – город-герой» и подобными, среди которых резко выделялся эмалевый волк из мультфильма «Ну, погоди!». Веселая, видать, была девчонка! Кстати, именно у нее на коленках Максим сейчас и сидел, жаль, что девчонка этого не ощущала. А рубашечка-то у нее расстегнута аж на три пуговицы… Интересно, есть ли… Есть. Вон он, бюстгальтер, черный, кружевной – наверное, импортный, для того и пуговицы расстегнуты, вовсе не для сексуальности пущей, а чтоб хоть кусочек заграничной, бог весть как раздобытой красоты показать.

Волнистые волосы девушки ниспадали на плечи, пушистые ресницы томно прикрывали глаза. Э-эх…

– Надька, запевай-ка нашу!

Брюнетка улыбнулась:

– Да ведь только что ее пели!

– Все равно! Давай, Надюха!

– Ну ладно…

Хорошо ехали! Славно. Только что-то рановато – далеко ведь не вечер еще.

– Рустам, танцы сегодня устроим?

Это обращались к тому, к чернявому.

– Ну правда, Рустамчик, суббота же!

Ага, вот оно что. Суббота.

– Будут вам танцы, – покосившись на Надю, ухмыльнулся чернявый. – Но только – после комсомольского собрания.

– Ну, Руста-ам, может, мы собрание потом, в институте уже, проведем?

– Потом? Да вы что, с ума все посходили? – Рустам явно разволновался. – Историки и физики уже давно все провели, один наш геофак в отстающих! А кому на бюро отвечать? Мне, как комсоргу курса!

Ага, вот ты, гад, кто – комсорг курса.

Тихомиров почему-то почувствовал неприязнь к этому самоуверенному типу. Может быть, оттого, что тот казался слишком прилизанным и правильным, хотя, вот, вино на поле с ребятами пил, разливал даже, а скорее всего, потому, что все время косил глаза на брюнеточку Надю. Что девушке – уж в этом-то Максим разбирался – вовсе не нравилось.

Хотя сам по себе комсорг был, конечно, не писаный красавец, но и не урод – так, средний человек, только вот волосы уж слишком прилизанные, зачесанные на косой пробор.

Выбравшись на шоссе, грузовик поехал быстрее и вскоре остановился перед какими-то дощатыми бараками, похоже, в них-то студенты и жили. А невдалеке под навесом аппетитно дымила полевая кухня. Выбираясь из кузова, Макс сглотнул набежавшую слюну – вот уж поистине танталовы муки!

Весело переговариваясь, студенты отправились по баракам, а кое-кто – сразу к умывальникам, повешенным в ряд здесь же, тоже под навесом, к которому был приколочен кумачовый лозунг «XXV съезду КПСС – достойную встречу!»

Немного постояв, Тихомиров быстро сориентировался и направился к бараку девчонок. Интересно, у кого тут гербарии? Наверняка у самых заучек! Вот, верно, у той очкастой… А ну-ка…

Кроме девушки в черных роговых очках, в комнате еще жили ее соседки, но все, быстро переодевшись, ушли на обед в столовую, чем тотчас же и воспользовался Максим, торопливо перелопатив все тумбочки. И, как оказалось, зря! Ничего, даже отдаленно напоминающего гербарий, он, к своему несказанному огорчению, не обнаружил. В задумчивости молодой человек уселся на чью-то аккуратно заправленную койку, невидяще глядя на прикнопленные к стенке фотографии артистов, вырезанные из журнала «Советский экран». Смоктуновский, Олялин, Олег Видов… Секс-символы.

Черт! Что ж с цветочками-то?

А вот что!

Углядев валявшиеся на столе карандаш и блокнот, Тихомиров тут же вырвал листочек и, написав «Через неделю – сдача гербариев на кафедре», пришпилил его к двери найденными в чьей-то тумбочке кнопками.

И довольно уселся на койку – теперь оставалось только ждать.

Минут через двадцать в комнату, смеясь, вернулись девчонки, кое-кто на ходу стягивал свитер, рабочую рубашку…

Ох… Максим деликатно отвернулся.

– Ой, девочки! Вы объявление видели?

Ага! Ну наконец-то, узрели!

– Гербарии сдавать? Ха! Я-то давно сдала, еще в августе.

– И я, девчонки!

– И я…

– Это такие, как Курдюкова… у них-то еще и конь не валялся!

– Да, надо предупредить Надюху…

– А успеет собрать-то?

– Успеет. Она какие-то цветки на той неделе засушивала.