Кононов Варвар

«Тигрица» в очередной раз рухнула в пропасть. Весла судорожно забили по воде, помогая судну вскарабкаться на зыбкую сине-зеленую гору, но надвигавшиеся сзади валы догнали корабль, нависли над палубой, прокатились по ней, смывая за борт моряков. Никто из них не успел даже вскрикнуть.

«Сколько их осталось? – подумал Конан. – У весел – шестьдесят, да еще один, отбивавший в гонг ритм гребли… А наверху – Харат, оседлавший деревянную тигрицу, четверо у передней мачты, двое – у задней… У люка – никого… Значит, считая с рулевыми, уцелело девять человек, а полтора десятка уже покоились в соленой мокрой постели. Если не больше; волны, проломив борта, могли смыть людей и с гребной палубы».

Шуга вдруг встрепенулся, завертел головой, забормотал:

– Прах и пепел! Волны… иначе шумят… слышь, капитан? Иначе, говорю… ревут, не рокочут… словно бьются обо что-то…

– Скалы? Суша?

– Может, и суша… – Не выпуская весла, кормчий вытянул шею, пытаясь разглядеть в полумраке берег.

– Хорошо, если суша, – сказал Конан. – Только откуда ей здесь взяться?

– От богов или от демонов… скоро узнаем, от кого… Если там песок, мы спасены, а если скалы, всем конец! Шмякнет нас, одни доски останутся в кровавом дерьме…

Конан злобно выругался.

– А не мерещится тебе, Шуга? Отбил ребра, а вместе с ними и слух с разумением, а?

Но тут с носа, где торчал парусный мастер Харат, долетело:

– … Ооо – ооов! Ооо – ооов! Беее – реее… Беее – реее…

– Чего он орет? – рявкнул киммериец. – Берег или берегись? Что у него – соль глотку проела?

Корабль взлетел на огромной волне, и теперь оба цеплявшихся за рулевое весло человека увидели впереди облачную темную массу, над которой плясал гигантский смерч. Он то стремительно вытягивался к небесам, касаясь туч широкой разлапистой воронкой, то оседал вниз, плющился и кружился у самой земли, будто хотел вобрать в себя камни, песок и воду, перетряхнуть эту смесь и выплюнуть ее прямо в сердцевину облаков. Ненасытная пасть его казалась черной, ведущей прямиком в утробу воздушного демона, и на фоне этой черноты белыми клыками торчали у берега утесы. На мгновение смерч представился Конану огромным змеем, чей хвост взбалтывал тучи, изогнувшееся тело касалось земли, а голова с зубастыми челюстями лежала на самом берегу, словно поджидая «Тигрицу» со всем ее экипажем.

Вероятно, и у кормчего мелькнула такая же мысль; освободив левую руку и кривясь от боли в разбитых ребрах, он принялся чертить в воздухе знаки, охраняющие от беды. Губы его посинели.

– Сет! Проклятый Сет, грязная гадюка! Явился за нашими головами!

– Держи руль, Шуга! – прорычал Конан. – И говори, куда править! Ты кормчий, не я!

– Там Сет!

– Мешок дерьма, а не Сет! Протри глаза, смрадный пес! Там вихрь, а у берега – рифы! Куда нам править?

Шуга выплюнул сгусток крови.

– Держи левее… Вроде бы есть проход, только узкий… Если течение пронесет…

– Беее – реее – гиии – сссь! Скааа – лыыы! – долетело с носа, и теперь ни кормчий, ни капитан уже не сомневались в том, что кричит Харат. Передняя часть галеры вдруг задралась кверху, корабль дрогнул от страшного удара, и переломанный форштевень вместе с носовым украшением и цеплявшейся за него фигурой парусного мастера взлетел вверх. Затем послышался треск весел, скрежет камней, пронизавших обшивку, вопли гребцов, заглушенные диким воем урагана. Рулевая рукоять метнулась, словно шея непокорного жеребца, отшвырнула кормчего вправо – только растопыренные руки и ноги промелькнули над бортом; затем Конан ощутил, что взмывает в воздух, и тут же ледяная вода обожгла кожу.

Но холод вдруг сменился теплом, тишиной и покоем. Не было больше грохота и криков, ветер не бросал в лицо соленую влагу, не терзало дерево растертые в кровь ладони, исчезло видение жуткого смерча, плясавшего на берегу… Он погружался вниз, вниз, вниз, в царство забвения и мрака, в бездну, откуда начиналась тропа на Серые Равнины, обещавшая неспешное последнее странствие и вечный отдых. Сапоги и намокшая куртка тянули на дно, в ушах раздавался слабый звон, рукоять кинжала давила на ребра.

Кинжал! Стигийский клинок, который он собирался всадить в брюхо Нергалу! Ну, если он станет дохлой рыбой, бессильной тенью, изъеденным крабами трупом, темному богу нечего опасаться его ножа…

Тело его само рванулось вверх, преодолевая упругое сопротивление воды. Мимо опускались в глубину трупы гребцов – с разбитыми головами, с переломанными руками и ногами, с ошметками плоти, содранной с костей. Он узнавал их: кого – в лицо, кого – по приметному браслету, шраму, поясу или серьге… Людей швырнуло на риф, размолотило о камень; весьма возможно, что и ему предстояло разделить их судьбу.

Вынырнув и очутившись в провале между огромными волнами, он сделал только один глубокий вздох, бросил только один взгляд на свой корабль и снова погрузился в воду. «Тигрица» с пробитым бортом и начисто снесенным носом попала в белые зубья прибрежных скал; валы безжалостно трепали ее, довершая разрушение. Живых он не разглядел ни в воде, ни на судне – но что увидишь за краткий миг? Барахтанцы – пираты, люди моря, крепкие парни; быть может, кто и выплывет… К примеру, Шуга, старый пес…

Шуга пытался править левее, к проходу… к узкому проходу, сквозь который морские воды вливаются в бухту… К проходу меж рифов, до которого не добралась «Тигрица»… Там – течение!

Внезапно он почувствовал его напор и заработал руками и ногами изо всех сил, то поднимаясь к поверхности за глотком воздуха, то вновь ныряя в спасительную тишину глубин. Потом его крутануло в водовороте, ударило о шершавый камень, протащило вперед; под коленями скрипнула галька, ветер ударил в лицо, сырой воздух наполнил легкие, и Конан понял, что находится на берегу.

Вскочив, он сделал три или четыре шага к темневшим невдалеке утесам, обернулся, оглядел свой погибающий корабль и каменистую прибрежную отмель, потом поднял сжатый кулак и, выкрикивая проклятия, погрозил тучам.

Ни одного человека в воде… ни одного тела на берегу… Все погибли… Все!

«Лихо я их!.. Всех утопил!..» – подумал Ким, прихлебывая кофе из огромной кружки. Он был доволен; сюжет романа прорисовывался все отчетливее и яснее и обрастал, почти без мысленных усилий, новыми финтифлюшками и прибабахами. Итак, Конан попадет к волшебнице, прекрасной фее, которую преследует колдун; она, конечно, пообещает киммерийцу сундук с брильянтами и вечную любовь, ежели он отправится в северные земли, найдет колдуна-негодяя и вырвет у него печенку. Возможно, над Конаном свершится чародейство, дабы он не позабыл о важной миссии… возможно, фея даст ему спутника-голема, крутого, как джидай из «Звездных войн», – так, для порядка, чтобы приглядывал и бдил… В общем, выйдет Конан в путь-дорогу и после многих приключений достигнет замка у ледовитых ванахеймских берегов, а там уж и с Небсехтом разберется, и с мерзавцем демоном! Но для начала нужно так устроить, чтобы лишился он друзей-товарищей, ибо Конану Варвару лучше геройствовать в одиночку. Больно уж выпуклый персонаж! Глаза ледяные, мышцы стальные, челюсть квадратная!

Вздохнув, Ким закурил, потом ощупал собственный небритый подбородок. Так, ничего, но до Конана далековато… Впрочем, сожалений или, тем более, зависти он не испытывал: во-первых, каждому – свое, а, во-вторых, нынче эпоха не хайборийская. Что завидовать герою сказки и собственному поильцу и кормильцу? Как-то нелепо и неэтично… Хотя, с другой стороны, по временам мечталось Киму расправить плечи, прихватить топор да и наведаться к верхним соседям, отродьям Нергала! Такие мысли его терзали по ночам, когда соседи, затеяв пирушку, мешали работать дикарской музыкой, топотом, а еще – пивными банками, что сыпались на Кимов подоконник. Увы, уже пустые…

Но приструнить соседей Ким не пытался, снисходя к тому, что жили над ним молодожены, и искренне надеясь, что через пару лет все образуется само собой: перебесятся, утихнут. Пока же он терпел. Молодожены все-таки! Любовь! К любви Ким относился трепетно, будучи по душевному складу поэтом и романтиком. Что, впрочем, почти не отражалось в его литературных штудиях: работал он на издательство «Хайбория», выпекавшее сагу о Конане – два тома в месяц, двадцать четыре за год.