Перекресток

От койки Кима сразу же потянуло невыносимо сладким запахом одеколона «Вертикаль». Платформа, сопя, начищал тяжелые тупоносые башмаки, пытаясь по последней моде плоскости создать при помощи защитной пленки эффект складок на мысах. Я даже думать не хотел, из чего местные умельцы сооружают эту дрянь.

Сам я решил, что достаточно будет простой светлой рубашки, разумеется, отутюженной, свободных брюк и начищенных ботинок. Накинул любимую кожаную куртку, провел ладонью по голове — выбрит и чист. Повернулся, и… оглядев друг друга, мы с Папенькой одновременно хмыкнули. Оказывается, он даже куртку такую же купил. Отличались только рубашки. Моя — с голубоватым оттенком, его — бледно-сиреневая. Хорошо, что мы не дамочки, встретившиеся в светском салоне. Был бы грандиозный скандал и швыряние бокалов в зеркала по завершении испорченного вечера.

Ровно в 17:00 Платформа откашлялся и робко постучал в дверь номера напротив. Открыла Мариска, и мы слегка оторопели.

Дитя было… дитя производило… Словом, горе-злосчастье превратилось в хорошенькую, аккуратненькую девушку, которую хотелось немедля тащить под венец, а потом сидеть и, умиляясь, смотреть, как она хлопочет у плиты и мило щебечет.

Темненькая сестричка, которую звали Вероникой, тоже переоделась — во вроде бы строгий, но отчего-то весьма сексапильный и удачно на ней сидящий брючный костюм.

А потом в дверях показалась Анита, и сердце у меня гулко бухнуло. Она была в очень простом коричневом платье из тончайшей шерсти с едва заметным рисунком — длинными тонкими листьями саблевика чуть более светлого, чем фон, оттенка. Скромное закрытое платье с длинными рукавами… Но, проклятье, как же оно подчеркивало каждую линию ее ладной подтянутой фигуры.

Окончательно повергли меня в немоту ножки в мягких мокасинах. Я как-то не обращал внимания, какие маленькие и изящные у Аниты ступни.

Позади гулко откашлялся Папенька, и мы отмерли.

Анита вопросительно подняла бровь, и Платформа вспомнил о своих командирских обязанностях:

— Эммм… ну так это, идем, да? Для начала давайте поедим.

И мы пошли есть. Прямо на нижний уровень «Квадратного трилистника», который оказался еще и очень пристойной харчевней. Мы успели оккупировать длинный стол, и вскоре разговор стал оживленным, неловкость исчезла, и я, откинувшись на скамью, с удовольствием прихлебывал отличный темный эль, с улыбкой слушал, как Платформа травит Мариске местные страшилки о призрачных сталкерах, исчезающих развалинах и прочих легендах, а та ахает и делает круглые глаза.

Ким что-то шептал Веронике, и та, потупив глазки, мило улыбалась. Я обратил внимание, что положить руку на плечико или невзначай коснуться руки Ким не пытается. И очень правильно делает, на мой взгляд. Вероника производила впечатление девушки, которая сама даст явно и недвусмысленно понять, что это дозволяется.

А мой взгляд снова и снова возвращался к Аните. Та сидела с таким же видом, что и я, напоминая немного усталую после выходных в парке аттракционов многоопытную тетушку, умиляющуюся щенячьей возне любимых племянников.

Мне было хорошо.

Пока я не услышал чей-то вежливый голос, зовущий официанта, и не увидел, как становятся холодными глаза Папеньки Фрэда. Видимо, что-то изменилось и во мне, поскольку Анита тут же заметно напряглась и закрутила головой в поисках источника опасности.

Глядя на нас, подобрались и остальные. От нашего стола напряженное молчание распространялось по залу, пока в таверне не установилась нехорошая тишина. Такая тишина взрывается выстрелами или дикими воплями с гудением виброножей и звоном разбивающегося стекла. И снова затихает, только когда на полу окажется кто-то захлебывающийся кровью.

И я, кажется, знал, кого сейчас увижу.

Возле барной стойки стоял среднего роста седоволосый человек с самыми синими глазами, какие только мне приходилось встречать. Волосы его были гладко зачесаны назад и собраны в длинный хвост. Высокий чистый лоб, аристократически тонкие черты лица, изящная поза, со вкусом подобранная неброская дорогая одежда.

А рядом — четверо крепких парней в коричневых куртках. Двоих я сразу же узнал. Любитель «особых услуг» — на его морде я с удовольствием увидел длинный шрам, и вертлявый парень, пытавшийся укокошить меня виброножом. Руками он двигал уже вполне свободно, и я предположил, что в распоряжении этих торпед есть весьма неплохие регенерационные коконы. Но рука все еще должна время от времени чесаться, и это должно доставлять небольшие неудобства. Вот и хорошо. Чешется — надо делать суровое лицо и стоять неподвижно.

Синеглазый у стойки радостно улыбался, словно увидел старого друга. Все так же улыбаясь, он шагнул к нашему столику. Краем глаза я наблюдал за Фрэдом. Если он сейчас вскочит, обложит синеглазого, потеряет контроль — ситуация нехорошо обострится, и чем все закончится, непредсказуемо.

Фрэд, откинувшись на скамье, меланхолично жевал кусок сочного мяса. Проглотив, потянулся к кружке, с душой сделал пару основательных глотков и снова уставился на синеглазого.

Будь я человеком, на которого смотрят так, — дал бы деру или убил смотрящего сразу. На месте. Просто из инстинкта самосохранения.

— Наконец-то я встретил знаменитого Папеньку Фрэда. — Голос Синеглазки был мелодичен, произношение безупречно, поклон — вежлив и абсолютно уместен. Мне еще больше захотелось сломать ему шею.

— А вы, должно быть, его очаровательная дочь Анна-Беата, — склонившись над столом, обратился он к девушке. Анита не отодвинулась и не повернула головы — она смотрела на отца. — Позвольте представиться, Герман Илов, местный бизнесмен и собиратель древностей.

— Вам здесь не рады, Герман, — тихо и очень спокойно сказал Фрэд.

Синеглазка смешался. На долю секунды, едва заметно, но смешался. Он не ожидал такой реакции. Не было попыток обострить ситуацию, не было хамства — Фрэд просто обозначил свое отношение к визиту. Наше отношение.

И тишина оборвалась.

Кто-то звякнул вилкой, кашлянули в противоположном углу. Хмыкнул Платформа:

— Мы отдыхаем, Синеглазка. Устали мы. И пока не ждем гостей.

— Я уверен, нам с Фрэдом есть что вспомнить, — подмигнул Синеглазка Папеньке. — И мы обязательно об этом побеседуем, правда? Если, конечно, Фрэд не отправится в ближайшее время домой. Перекресток — очень опасное место в нашем возрасте.

Голос Синеглазки был полон искреннего сочувствия.

— Как и для очаровательных барышень, — гоготнул мужик в коричневой куртке, стоявший за левым плечом Синеглазки. Ох ты, какой интересный. Молчаливый, не раскачанный, неприметной такой внешности. И как заговорил…

А мужичок посмотрел на Аниту и облизнулся.

— Таким цыпочкам нужна надежная защита. Правда, милая?

Оппа… зачем же так вот грубо провоцировать? Анита и бровью не повела, но Фрэд уже открывал рот, и я понял, что его надо опередить.

— А ты защитить-то сможешь, защитничек? — добавил я в голос блатной растяжечки.

И тот отреагировал сразу. Гибко развернулся ко мне и тут же ответил сухо и деловито:

— А вот сегодня вечером на боях и проверим. Хочешь?

И встал спокойно и ровно. Свою роль сыграл, работу выполнил.

— Отчего же не проверить. Давай. А сейчас, если вы не против, я бы поел.

И я отправил в рот кусок мяса. Прожевал и задумался о его происхождении. Мясные чаны в задней комнате? Или закупает у кого? И какая основа в чаны закладывается? Впрочем, какая разница?

Главное — с кровью.

— Слушай, ты вообще понимаешь, с кем связался? — Ким пытался перекричать грохот музыки.

А я завороженно смотрел на то, что вытворяли в центре круга Вероника и высокий, похожий на растгорского богомола мужик. Вероника скинула пиджак, закатала рукава и теперь выдавала такие коленца и переходы, что любой инструктор по передвижению в симботах должен был немедля пойти и удавиться от зависти. Может быть, за исключением сержанта Вальца. Но он этого сделать не мог, поскольку его давным-давно превратило в сухую серую пыль во время отступления из западного сектора Закрытых Миров, где нас, по идее, не было.