Падение небес

— Язык у тебя мощный, насмерть заболтаешь, — ухмыльнулся Альбинос. — Илай, а что за письмо? Илай, эй!

Старый мутант вылез из сендера и как ни в чем не бывало возился у стены, хрустел и скрипел в тени, будто и вовсе не был ранен.

— Во дает! — удивился Белорус, когда Илай выломал арматурный прут из камней. — Это как же?

— Что? А! — Альбинос махнул рукой. — У многих кочевых есть разные особенности, например, самоисцеляться быстро. Кто-то под водой дышать умеет, как катран.

— Так ведь… — Белорус взъерошил волосы на затылке. — Затопчи меня кабан, везет же некоторым!

Илай подобрал камень и стал точить железку. На вопрос он не ответил, и Альбинос догадался, что повторять не стоит. О письме Илаю говорить не хочется — значит, и не скажет.

— А вы как в «Крещатике» оказались? — в свою очередь спросил Туран. — У тебя, Разин, как я вижу, счеты с Губертом, верно? При чем здесь Крипта?

— Давние счеты, да.

— Что это за Губерт такой, а? — влез Белорус. — Монах, что ли, навроде Зиновия?

— Он не монах, — ответил Егор. Переглянулся с Альбиносом и добавил: — Не знаю, почему он с Зиновием спутался, но сейчас они заодно. Губерт не из Ордена, он в Пустоши собственные порядки наводит, кланы между собой стравливает. Возможности у него всякие… Техника, какой сейчас никто не имеет. Посох вот у Зиновия — точно Губерт дал. Я к нему давно подбираюсь. Сейчас момент подходящий — я думал, Крипта поможет. Он согласился встретиться. Наверное, хотел, чтобы я убрал Зиновия. Что ж, скорее всего, так и вышло б, не опереди Зиновий Крипту. А теперь поздно рассуждать, да и незачем. Ждем монахов.

Утро близилось, звезды пропали, туман на востоке как будто пропитался красным — показались первые лучи восходящего солнца, но самого светила пока не было видно в тумане. Кроваво-красный оттенок медленно расползался по небу. Илай пристроился под стеной, завернулся в изодранный плащ и уснул, Белорус похрапывал на заднем сиденье. Разин стоял у стены и вглядывался в туман — туда, где должны были появиться монахи. Туран подошел, некоторое время стоял рядом, наконец спросил:

— Разин, это твое оружие, которое в рукаве прячешь, его можно использовать сейчас против монахов?

— Нет.

— Ладно.

— Запас энергии ограничен. Берегу для Губерта. Поверь, там будет нужнее.

Альбинос от нечего делать включил радио, нашел местную волну и уменьшил громкость. «Время утренней молитвы близко, — вещал сочный бас, — и я, отец Евстахий, говорю вам истинно: молитесь нынче, молитесь усердно, молитесь искренне! Молитесь, люди Киева, дабы скорей сбылись пророчества блаженного мужа Зиновия. Молитесь о спасении Киева от некрозной напасти, ибо, глаголет нам отец Зиновий, за грехи нам сие наказание ниспослано, за то, что от веры истинной отступили. Кто от души молитву вознесет, тот спасется, остальным — в некрозе гнить!»

Проснулся Белорус и сонно спросил:

— Что это за нудятина, затопчи меня кабан?

— Киевский Храм вещает.

— …Явится муж умудренный, так открылось в молитвенном бдении отцу Зиновию, — вещал бас, — муж духом высокий и светлый, он молитвой некроз остановит, сотрет напасть с лика Пустоши! Молитесь, чтоб скорей явился праведник сей!..

— Да заткни ты его… — опять встрепенулся Белорус.

— Ну да, тебе нравится только, если ты болтаешь ерунду, а другим и слова не скажи.

— Едут! — объявил Илай.

До сих пор казалось, что старик спит, но тут он вскочил и поднял самодельное копье — отточенный арматурный прут, который успел украсить ленточками, вырезанными из подкладки плаща. Ветерок пролетел над болотами, шевельнул розово-серые пласты испарений, качнул заросли осоки и приподнял ленточки на копье старика. Они затрепетали. Тут и остальные услышали — сквозь шелест осоки и шорох ветра в руинах доносится рокот двигателей.

Альбинос выключил радио.

— Рано жрецы проснулись.

— Так время ж молитвы! — и тут не смолчал Белорус. — По радио сказали!

— Если они ночевали на базе Губерта, их пораньше выперли, — пояснил Разин. — Переночевать позволили, и вперед. Туран, к пулемету. Белорус, пошел вон из сендера.

Все заняли места и затаились. Шум двигателей нарастал, с натугой пробивался сквозь туман, как нож сквозь толстый войлок. Уже можно было различить, что работают два мотора, стало слышно, как гремят самоходы монахов. Они возвращались прежней дорогой — по тем же колеям, которые оставили накануне. Вот в тумане проступили очертания «тевтонца» — Туран не ошибся, «тевтонец» шел головным, за ним грохотал и лязгал здоровенный самоход с открытым кузовом, защищенным высокими бортами с прорезями бойниц. Туман серыми полосами пересекал темные силуэты машин, клубился и стелился под колеса.

«Тевтонец» поравнялся с руинами, покатил вокруг, огибая холм… Гремела обшивка, плескалась черная вода под колесами, ревели двигатели… Самоход подкатил к развалинам. Туран оглянулся — Разин из-за стены следил за монахами, те не ждали нападения, многие дремали на ходу. Да и какое нападение в этом пустынном краю, куда никто из киевлян не суется? Вот «тевтонец» обогнул руины, вывернул на прямую, Разин крикнул:

— Давай!

Альбинос врубил заднюю передачу, сендер выкатился из-за стены, развернулся, и загрохотал пулемет. Альбинос вел машину на сближение с медленно катящимся «тевтонцем», догонял, и пулеметные очереди прошивали насквозь решетчатый кузов, монах-пулеметчик вскинулся, взмахнул руками и кубарем полетел в грязь, другой, сидевший на заднем сиденье, начал привставать, он еще не сообразил, что происходит — пули настигли и его. Водителя, который был прикрыт сиденьями стрелков, очереди не достали, он сгоряча попытался развернуться, мотор «тевтонца» взревел, самоход тяжело нырнул с колеи в лужу, расплескал серую воду, взметнулись волны. Тут водитель сообразил, что остался один, стрелять некому, он поспешно стал крутить руль, чтобы уйти из-под обстрела, сендер катил следом, и Туран поливал «тевтонец» короткими очередями.

Белорус и Разин, привстав, открыли огонь по кузову грузовика. Одному монаху, долговязому малому, который из-за большого роста возвышался над бортом, зарядом дроби разнесло голову, труп свалился на пол, монахи вскочили, Белорус перезарядил обрез и свалил еще одного, затем остальные сообразили укрыться за бронированным бортом и выставить в бойницы стволы ружей и автоматов. Водитель самохода затормозил, на руины обрушился град пуль. Разин выстрелил из второго обреза и присел, чтобы зарядить оружие.

Водитель «тевтонца», взметая кучи брызг, уводил свою машину из-под обстрела, сендер сдавал задом, и Туран продолжал стрелять. Монах уже понял, что, если подставит борт — ему конец, он маневрировал в воде, чтобы сендер оставался за спиной, наконец сумел набрать скорость и начал отрываться от преследования, расстояние стало возрастать, но тут «тевтонец» влетел в яму, которая была не заметна под водой и тиной. Передние колеса провалились, капот ушел под воду, волна захлестнула водителя, он выпрыгнул и скрылся в мутной жиже. Туран поливал свинцом волны вокруг брошенного «тевтонца», монах так и не показался. Капот погружался все глубже, корма задиралась, наконец «тевтонец» уперся во что-то твердое на дне, с гулким плеском всплыли и лопнули большие пузыри… А позади гремели выстрелы, трещали автоматы монахов, грузовик оставался напротив руин, и монахи, собравшиеся у левого борта, стреляли и стреляли по развалинам, не давали высунуться.

Туран расстрелял ленту до конца, последняя очередь прошила днище, ударила в бензобак, из пробоин хлынуло топливо, растекаясь по мутной воде широким радужным пятном. Выпустив рукояти, Туран откинул крышку ствольной коробки и наложил заранее приготовленную ленту, которую обмотал вокруг пояса. Утопил патрон в приемник, захлопнул крышку. Лязгнул затвор.

Он опустил ствол и выстрелил, целясь в корму «тевтонца». Пули высекли искру, и разлившееся топливо жарко вспыхнуло. Полузатонувший «тевтонец» охватило пламя, оранжевые языки рванулись к небу, к мутно-розовым разводам тумана, подсвеченным лучами восходящего солнца.