Под знаменами Аквилы (СИ)

     Гвиневра слышит шипение открывающейся двери, после чего стол, на котором она лежит вдруг разворачивается вертикально, открыв взору саламандры их посетителей.

     Один из них одет в странную рыцарскую броню, украшенный письменами и с обмотанными вокруг рук странными печатями. Серые цепкие глаза на миг впиваются в саламандру, тщательно ее изучая. В руках - странное оружие чужаков. Он не спеша проходит в комнату, останавливаясь прямо напротив нее.. Рядом с ним тот страшный механический монстр, что привел сюда связанную Тарквинию.

     Этих двух объединяет одно. Их взгляд полон презрения. Даже тот механический монстр смотрит на нее враждебно, хотя Гвиневра и не может сказать, почему ей так кажется. Наверно, все дело в том, как он движется: не сводя с нее глаз и не показывая ей спину.

     Но люди, зашедшие следом, выбивается из общей картины. Женщина в самом расцвете сил: пышные, черные, вьющиеся волосы и изумрудные как у кошки глаза. И мужчина, что мог быть каким-нибудь зажиточным охотником на ведьм - именно эта мысль первой приходит на ум Гвиневре. Но самое интересное, что их взгляд не был наполнен ненавистью, а был даже немного сочувствующим.

     Женщина с улыбкой смотрит на Гвиневру, после чего говорит: “Сейчас ты увидишь Тарквинию”. Заметив обеспокоенный взгляд, добавляет: “Не волнуйся, ты не будешь любоваться на изувеченный труп. Она жива. Но вот будет ли она оставаться живой и дальше, будет зависеть только от твоего поведения, так что будь лапочкой и не создавай лишних проблем”. Ее улыбка становится приторно сладкой : “ Лады?”.

     Гвиневра едва шевелит губами. Ее разум не верит в происходящее, но если есть возможность спасти глупую инари, то она согласна на все, что только они ей скажут.

     ***

     Серый холодный коридор кажется бесконечным. Сердце гулко стучит в груди, отдаваясь в висках звоном наковален. Саламандра идет, едва сдерживая себя от того, чтобы сорваться на бег и поскорее увидеть Тарквинию, но ее тюремщики словно в насмешку идет не торопясь, будто вышли на воскресную прогулку.

     Они совсем рядом. Если бы она захотела, то могла протянуть руку и достать каждого из них. Быть может, она смогла бы даже одного прикончить, но от одной лишь мысли устроить драку с ними ей страшно.

     Ей страшно, но не за себя. Подобный страх покинул Гвиневру уже давным давно, в тот самый день, когда не стало ее Гауры. Ей страшно за Тарквинию. Странный человек, что представился Вебером недвусмысленно дал ей понять, что сейчас жизнь ее подруги у нее в руках, и лишь от нее будет зависеть то, что с ней станет. И именно эта мысль удерживает саламандру лучше всяких цепей.

     Пламя на кончике хвоста вспыхивает чуть сильнее. Судя по тому, как себя повели ее спутники, они прибыли в пункт назначения.

     ***

     Раздается противный визг циркулярной пилы.

     -Вы уверены, что этой дозы обезболивающего хватит?

     -Подобное нужно проводить, пока пациент находится в сознании, мой ушастый друг.

     Инари зажмуривает глаза. Как в детстве, когда она хотела спрятаться от всего мира. Так, чтобы не было видно этот гадкий свет, что сейчас льётся с потолка, так, чтобы забыть о том, где она находится.

     Мир меркнет, даже звуки приглушены, словно она накрылась подушкой. Сердце судорожно бьется в груди. Темнота в глазах уходит, уступая место сиянию. Вот и все. Она с ужасом ждет, когда циркулярна пила в руках металического паука, примется за работу.

     Разум услужливо подсказывает, как это может выглядеть со стороны. Она лежит. Голая, изнеможенная и уставшая. На столе у двух безумных ученых. Воистину, королевская ирония. Та, что с самого детства изучала мир, сама послужит материалом для изучения.

     Сердце отмеряет время подобно метроному. Удар. Еще удар. Хочется хныкать. Словно за спасательный круг разум хватается за единственную радостную мысль: Гвиневра жива. И пока они заняты ей, Гвиневра будет жить.

     “Пожалуйста, пожалуйста, пусть только случится чудо и она спасется. Пожалуйста”.

     Тело судорожно извивается, как дождевой червяк, на которого случайно наступили. Она должна уже была корчится в муках, вскрываемая заживо, но боли еще нет. Как долго длится эта отсрочка? Сколько еще мгновений ей даровано?

     В момент, когда чьи-то теплые и сухие руки обхватывают ее, весь ее внутренний мир взрывается паникой: “Нет! Пожалуйста! Все, что угодно. Нет! Я не хочу умирать!”. На глазах, сквозь плотно сжатые веки, пробиваются слезы. Она судорожно колотит своей слабой, почти детской ручкой, по чьему-то телу, не замечая того, что они больше не скованы в зажимах.

     -Тише, тише лисенок, это я, Гвиневра.

     Наконец, Тарквиния открывает глаза, всматриваясь в облик саламандры с чувством удивления и счастья, после чего сжимает ее в объятиях, утыкаясь своей мордочкой ей в грудь.

     -Мне… Мне было так страшно. Пожалуйста, не оставляй меня больше, - инари всхлипывает, шмыгая заложившим носом, - Я не хочу умереть в одиночестве.

     Тарквиния рыдает, спрятавшись от жестокого мира в объятиях Гвиневры. Может она (Тарквиния) и умрет, но пусть она (Тарквиния) умрет рядом с ней. Они могут делать что угодно, угрожать ей самыми страшными пытками, но она больше ни за что не отпустит из своей жизни этот последний лучик света.

     Стальной механический голос врывается в её едва созданный островок тепла падающим метеоритом: “Инари жива, как мы и обещали. Теперь потрудитесь одеться. Вебер и Молотов хотят поговорить с вами наедине”.

     ***

     -Не отпускай меня, - Инари сидела, чувствуя как внутри все сжимается от взгляда тех, кто еще несколько минут назад, хотел вскрыть ей череп и потому сейчас крепко сжимала ладонь Гвиневры, боясь выпустить ее хоть на мгновение.

     Они были в небольшой комнате, три на три метра. Чистой и вымытой. Только один выход, что теперь был скрыт тяжелой стальной дверью. Три стальных стула, приваренных к полу. Стол. И противный яркий свет слепивший привыкшие к скудному освещению глаза.

     Их главарь - именно так решила называть его Тарквиния, краешком взгляда проследил за тем, как они сели, после чего подошел к неприметному изображению на стене в виде схематичной двухголовой птицы и сложил руки в необычный молитвенном жесте, напоминающий идол, перед которым он встал.

     -Император всемогущий, все в твоих руках, пусть тьма рассеется и свет озарит мой путь, - губы почти бесшумной шепчут слова чуждой молитвы.

     Он ей не знаком. И если паука она успела хорошо рассмотреть еще пока была прикована к постели, то облик второго Тарквиния видит впервые.

     Он был важен. Очень. Тяжелый кожаный плащ, исписанный непонятными письменами, широкополая шляпа, что сейчас была аккуратно поставлена в угол стола, волосы с налетом седины и пронзительные голубые глаза, необычайно добрые, что словно впились ей в душу, наполняя изнутри каким то внутренним теплом. Он приветливо улыбнулся и Тарквиния увидела вторую его странность. Его лицо. Это было лицо молодого мужчины, быть может, чуть старше тридцати лет. Может и чересчур бледное, но слишком молодое для такого человека.

     Она чувствовала его вкус, его возраст прямо таки витал в воздухе - несколько столетий. Это пугало и сбивало с толку. Люди столько не живут.

     -От имени Империума и нашего Бога-Императора я, Максимилиан Вебер и мой друг, Молотов фон Майер, приветствуем вас в нашей скромной обители, - Вебер наконец решил разорвать ставшее тягостным молчание и с улыбкой обратился к двум девушкам, что сейчас сидели, с затравленным видом озираясь по сторонам.

     Обычно на всех переговорах слово брала на себя бойкая инари, но, едва взглянув на нее, Гвиневра поняла, что от нее сейчас толку будет немного: “Давайте сразу к делу, кто вы и что вам от нас нужно?”.

     -Нам от вас?, - на лице Вебера скользнуло легкое недоумение,- Вы наверно что-то перепутали, но это сейчас ВАМ от нас кое-что нужно, не так ли?