Не женское дело (Тетралогия)

— Но если все эти акции скупит один человек, он сможет диктовать свою волю государству — мол, я желаю строить то-то, и мне плевать, что нужно или не нужно государству.

— Купивший одну такую акцию, выбывает из дальнейших торгов, — Джеймс охотно прояснил этот момент. — Его имя и уплаченная сумма вписываются в сей документ, и в соответствии с ним каждый год будут начисляться проценты. Продать ее частному лицу он также не сможет — только передать по наследству или обменять на указанную в ней сумму в государственном банке, если, к примеру, ему срочно понадобятся деньги. Но тогда владельцем акции будет уже республика, а не конкретное лицо. Во избежание мошенничества или подделки акций во время торгов будет составлен реестр их владельцев, который отпечатают в нашей газете, а копии реестра поступят в архивы всех городов республики… Как видите, много канцелярской возни, зато надежно.

— Это касается предприятий, которые приносят прибыль, — добавила Галка. — Что же до вложений на общественные нужды, то здесь, конечно, прибыли никакой, аукционов никто не устраивает, но деньги всегда есть. Кому же захочется платить большой налог или нарушать закон, скрывая доходы, если можно просто заняться благотворительностью?

— Какой же налог на тех, кто не вкладывает средства на общественные нужды? — предметно поинтересовался дон Хуан.

— Двадцать процентов на прибыль для обладателей состояний в размере от семидесяти до ста пятидесяти тысяч ливров. Двадцать пять — для тех, у кого состояние оценивается суммой от ста пятидесяти до двухсот тысяч. Тридцать процентов для тех, чье состояние свыше двухсот тысяч. Это не касается плантаторов: с них берут не больше пятнадцати процентов, а если они соблюдают государственные квоты на посев тех или иных культур, то десять. Те, кто вкладывает в благотворительность или государственные проекты, платят налоги в зависимости от того, насколько они щедры. Чем больше дал, тем больше скидка — и экономия ему лично. Но минимальный, общий для всех налог в десять процентов все равно останется, сколько ни дай.

— Но казна в таком случае недополучает большие деньги! — удивленно воскликнул дон Иниго. — Разве не проще получить все сполна, чем несколько тысяч ливров налогов и благотворительных вкладов, вместе взятых?

— В том-то и дело, что мы как раз и хотим получить с конкретного сеньора те самые несколько тысяч, — хитро усмехнулась Галка. — А чтобы он охотно платил означенную сумму, нужно запросить вдвое больше, но оставить вполне законный способ снизить налоги до минимального предела. Иначе там начнется такая уголовщина, что казна не выдержит расходов на полицию, — добавила она со смехом. — А если все же будут выявлены какие-то махинации, налоговая стража сдерет сумасшедший штраф: мошенник попросту разорится. Тут уже были такие случаи.

— У вас выгоднее быть честным человеком, — согласился дон Хуан. — Однако это означает, что у вас действует система строгого надзора каждого за каждым. Вы должны тонуть в доносах, сеньора.

— Поначалу так и было, — согласилась Галка, сделавшись серьезной. Тема и впрямь больная, причем не только для Сен-Доменга. — Когда здешние испанцы убедились, что их жизни ничто не угрожает, они принялись портить бумагу в таких количествах, что месье Рамбаль, владелец бумажной фабрики, сразу озолотился. Справедливости ради стоит сказать, что наехавшие из метрополии французы от них не отставали. И в один прекрасный день мне это надоело. Я издала распоряжение: во-первых, принимать к рассмотрению только подписанные конкретными именами и конкретными адресами бумаги. Анонимки тут же шли на растопку, без рассмотрения. Во-вторых, по каждому такому доносу тут же начиналось разбирательство. Сперва проверяли, действительно ли этот конкретный человек написал это конкретное письмо. Если нет, и автора установить по почерку не удалось, эту бумагу тоже отправляли в печку. Кстати, сейчас за подписывание подобной кляузы чужим именем — пять лет каторжных работ, как за лжесвидетельство под присягой. Если же авторство подтверждалось, следующим шагом была тщательная проверка правдивости изложенных в доносе фактов. И если выяснялось, что там написана чистая правда, полиция получала жертву в лапы и открывалось уголовное дело. Но если, не дай бог, донос оказывался ложным — а в девяти случаях из десяти так и было — доносчиков за шиворот и в крепость. Долго их там не держали. От пяти до двадцати плетей, в зависимости от обстоятельств — и домой. Или на кладбище.

— Сурово, — покачал головой дон Иниго. — Я слышал, флотские плети-девятихвостки — страшная вещь.

— Вы правы, здесь кляузники не на шутку боятся за свою шкуру. Зато теперь если и доносят, то только по делу. А мы, поработав как следует вначале, избавились от лишней бумажной возни.

— Я не думаю, что вам удалось полностью исключить вероятность ошибки и осуждения невиновного, — засомневалась донья Маргарита. Галка про себя отметила, что держалась эта майянская дама весьма независимо и явно имела большое влияние на своего мужа. — Порой истину установить почти невозможно. Но я уверена и в том, что в этой стране уже сейчас справедливости побольше, чем в иных местах. Самое сложное — удержать это.

— Вы правы, дорогая, — согласился дон Хуан. — Иной раз удержать достигнутое труднее всего.

Донья Долорес, супруга Фуэнтеса, слушала очень внимательно. И не переставала удивляться: как может существовать такое государство? Куба, управляемая ее мужем по прежним, еще испанским рецептам, едва сводит концы с концами. Там тоже требовались перемены, но дон Иниго предпочитал ничего не усложнять. Не платят налоги? Послать карательный отряд и изъять недоимку. Мало продовольствия? Ввести новый побор для крестьян — натуральным продуктом. А если прячут — снова послать карательный отряд. Гора доносов? Чего там время тратить, разбираться: всех в крепость, и дело с концом… Почему же эта донья Алина, безродная пиратка, считает нужным работать над законами и строго соблюдать их исполнение? Почему не поступает как прочие властители, для которых их положение зачастую не более чем весьма прибыльное местечко? Ведь их государства худо-бедно, но живут. А это… Донье Долорес стало страшно. Но едва она раскрыла рот, чтобы задать этот вопрос вслух, как заметила хмурый взгляд мужа. Дон Иниго безмолвно приказывал ей молчать.

— Господа, вы не думайте, будто мы навязываем вам свое понимание слова «успех», — Галка словно прочитала ее мысли и ответила на незаданный вопрос. — Рецепт этого блюда для каждой страны будет иным. И у нас много чего не сходится, масса проблем — крупных и мелких. Но все-таки… Все-таки есть кое-что общее.

— То, что некоторые образованные люди называют благом общества, — произнес дон Хуан. — Которое вы, сеньора, не мыслите без блага отдельных людей, составляющих общество. В этом мы с вами единомышленники, однако вы поймете меня, если к этому благу Юкатан пойдет иным путем. У нас иная история, иная культура. Мы уже не сможем жить по законам предков — принятие нами христианства есть данность, которую невозможно ни отрицать, ни переоценить. И все-таки мы никогда не будем похожи ни на один христианский народ Европы.

— Повторюсь — у каждого свой рецепт успеха, — согласилась с ним Галка.

— Однако у вашего пути есть слабое место, сеньора. Темные невежественные люди — та самая безликая толпа, которая кричала Пилату: «Распни его!» — не способны оценить по достоинству никакое благодеяние. Они будут думать только и исключительно о себе. Они в конце концов заплюют, истопчут и растерзают все, что вы для них сделали, если кто-нибудь злонамеренно начнет внушать им, будто они и есть цвет и величие страны, а вы подавляете их свободу. Так поступал Кортес. Так поступал Писарро. Так, к великому моему сожалению, поступали и мои предки… Вы заботитесь об образовании, но насыщение ума знаниями еще не есть воспитание. Даже весьма образованный человек может в душе оставаться невежественным дикарем. За примером далеко ходить не надо — достаточно заглянуть в гости к послу Англии.