Личный номер 777

Полицейский с ненавистью посмотрел на механического стукача. Потом перевел вопросительный взгляд на Брука.

— Мы ничего не видели! — поспешил заверить Брук.

— Так им, парень! — воскликнуло черное водоплавающее.

— Ты позор префектуры, — печально констатировал белый.

— И что, ты на меня пожалуешься, ангелочек?

— Я обязан, — подтвердил стукач.

— И меня наконец отправят на профилактику! — мечтательно произнесло воплощение греха. Оно изогнуло шею и покосилось на Брука. — Ты не поверишь, парень, на что только не приходится идти, чтобы добиться замены батарей…

Цепочка огней медленно двигалась сквозь завесу деревьев на другой стороне пруда и отражалась в темной воде. Марина грустно вздохнула и погладила Брука по руке. Она была рассудительной девушкой, дочерью муниципальной служащей и хозяина велосипедного магазина.

— Не сердись, — попросила она.

— Я и не думал.

— Куда тебя направили?

— Космическая пехота, — ответил Брук.

— Космическая? Вовсе не обязательно, что тебя пошлют на войну, — заметила Марина под бормотанье полицейской рации. — Помнишь, я рассказывала про парня из соседнего дома? Он тоже служил на Флоте, в штабе космической эскадры, и заявлялся домой каждые три месяца…

Она говорила так, словно спорила сама с собой.

«На Флоте! — мысленно усмехнувшись, подумал Брук. — Сидеть в железных гробах и пить переработанную мочу? Еще чего! Хочу на другую планету! Хочу в город без купола. Научусь воевать, буду защищать людей, а после вернусь и куплю неосвоенной земли!»

— Мне тебя будет не хватать, — сказал он, а про себя подумал, что уж в космосе точно не встретишь ни одной девчонки.

Она промолчала, задумчиво глядя на отражения в воде, и снова погладила его по руке.

Искусственное небо над головой изменило цвет с жемчужного на темно-лиловый. Город зажег фонари. Брук встал со скамейки и взял Марину за руку. Они прошли по аллее, окунулись в переливы уличной рекламы, потом пересекли людской поток у входа в супермаркет. Рука об руку они ступили на ленту спирального эскалатора и вознесись на пятый транспортный уровень, где находилась станция местных линий. Снаружи совсем стемнело, и на перроне, не считая сотни равнодушных горожан, почти никого не было. Пустыня по меркам Города. И до тех пор, пока не подошел их поезд, Брук и Марина стояли, спрятавшись за торговыми автоматами, и целовались. Ничего другого Марина ему не разрешала. Ну разве что однажды после танцев, здорово распалившись, Брук отважился запустить руку ей под блузку.

Само собой, он не сказал ей о том, что отправляется служить на Луакари.

По утрам джунгли ворочались и вздыхали, совсем как человек, не желавший просыпаться. Многие километры непроходимых дебрей окружали лагерь со всех сторон, из-за чего новобранцам казалось, что они оказались на затерянном в зеленом океане острове. Лишь пыльная нить гравийной дороги соединяла их с миром людей; она начиналась у ворот и вела на юг, к военно-воздушной базе, расположенной неподалеку от города под названием Мунбери. С северной стороны за ограждение убегала узенькая тропка, по которой выходили в дозор ночные патрули из солдат постоянного состава. Тропка, словно растянувшаяся в траве бурая змея, прихотливо петляла по минному полю, ныряла в джунгли, вилась меж корней лесных великанов, чтобы в конце концов разделиться на рукава и взобраться на две господствующие над местностью травянистые высотки.

«Маджи» был спокойным местечком. Солдаты видели войну только в симуляторах, во время прохождения тестов. О таком обучении можно только мечтать — знай себе лежи в гипнобоксе, пока в твою черепушку льются опыт и знания самой продвинутой из человеческих армий. Если бы только ни этот жуткий холод, каким сопровождается процесс. Правила проведения полицейских операций, стрелковая подготовка, медицинская помощь, тактика малых подразделений, основы выживания в бою, язык общения и особенности менталитета местных жителей — все эти премудрости ежедневно укладывались в посиневшие от холода лысые головы, худо-бедно отражая реалии настоящей войны, гремевшей где-то невероятно далеко — в паре сотен километров от лагеря, за Каренским хребтом, в глубине острова Касерис. Там, за горами, в непроходимых джунглях вокруг городков и деревень окопались отряды партизан Армии Освобождения и диверсионные группы Берата, которые то и дело устраивали засады и нападения, вынуждая правительственные силы и их союзников вести изматывающую войну среди гор, болот и зарослей. Но в «Маджи», расположенном далеко от зоны боев, было тихо, как в каком-нибудь лагере отдыха, если, конечно, не считать ночных обстрелов, которые велись по лесным тропам и перекресткам проселочных дорог, чтобы помешать проникновению крупных сил диверсантов в окрестности военно-воздушной базы.

Слово «космическая» в названии рода войск означало длительный межпланетный перелет и сомнительное удовольствие от высадки на дребезжащем челноке. В остальном же новобранцы жили по освященному веками укладу простой пехоты. После подъема и до завтрака в лагере кипела обычная утренняя работа. Одеяла вытряхивались и укладывались по линеечке, подушки взбивались, вещи в тумбочках укладывались как предписывалось армейскими инструкциями. Будущие космопехи принимали душ, мели полы, собирали мусор, чистили ботинки, хотя еще недавно многие из них не смогли бы с уверенностью сказать, для чего нужна сапожная щетка, так как дома подобными вещами занимались роботы или андроиды. Вчерашние мальчишки работали спокойно и деловито, с тщательно отмеренным усердием опытных служак, и ни у кого не возникало вопросов о целесообразности такой работы — работы, которую в пять минут выполнил бы всего один механический уборщик. Пожалуй, один только Брук делал все по привычке и без всякого энтузиазма, которым лучились гордые своим новым статусом товарищи. Еще бы: детей фермеров с детства приучали к самостоятельности, не говоря уж о порядках в доме тети Агаты, перед которыми побледнела бы даже старинная прусская казарма.

Через сорок минут после подъема третье отделение седьмого взвода выстроилось для утреннего осмотра.

— Смирно! — неестественно высоким голосом крикнул Гор, когда из-за соседней палатки показалась коренастая фигура старшего сержанта.

Брук, вытянувшись, замер. Жаркое утреннее солнце норовило выжечь глаза.

Скрипя щебнем, Вирон медленно прошелся перед шеренгой новобранцев, выстроившихся перед своей палаткой.

Старший сержант оказался настоящей скотиной. Изо дня в день новобранцы были вынуждены терпеть его россказни о том, каким героем он был на Фарадже. Мало того, что вскоре молодым солдатам предстояло самим отправиться в джунгли, где их ожидали тысячи опасностей, так еще и приходилась слушать о тяготах и лишениях, пережитых Вироном на какой-то затрапезной планетке. Война, война, война… Как будто на свете не существовало ничего другого. Чаще всего сержант рассказывал о том, как весь его взвод погиб, напоровшись на засаду, и при этом любил добавить, что они-то в это самое время тискали подружек в школьных коридорах и вообще жили припеваючи, пока настоящие солдаты проливали кровь за их свободу.

Вирон явно затаил на необстрелянных новичков злобу за то, что их не было рядом, когда он умирал от страха в ночных дозорах. Каждый раз, когда выпадала свободная минута, сержант подзывал к себе кого-нибудь из новобранцев и, брызгая слюной, начинал перечислять ужасы, свидетелем и участником которых ему довелось стать. Со слов взводного выходило, что он был сорвиголовой, каких поискать, и что он чуть ли не голыми руками уничтожил целую роту повстанцев, и что после какого-то сражения эпических масштабов комбат лично доставил его в госпиталь, где израненный ветеран едва не отдал богу душу.

Складывалось впечатление, что даже спустя несколько лет Вирон не в силах был отойти от пережитого, как был не в силах простить новобранцам, что в дни, когда из него выковыривали осколки, мальчишки беззаботно наслаждались холодным пивом.