Стратегия обмана. Трилогия (СИ)

   - Всякому отцу должно ругать и опекать даже плохих детей. Даже если приходится с ними работать годами, - и, одумавшись, он добавил. - Просто я знал твоего отца. Не то чтобы хорошо, но он показался мне куда здравым и гуманным человеком, нежели твой прадед. Можешь считать это дань уважения доктору Паулю Метцу.

   - Что, к Лили так же по-отцовски будешь относиться? Она и его дочь тоже.

   - Только куда лучше воспитана.

   Гольдхаген только ухмыльнулась.

   - Для него и я была хорошей дочерью. Не показывала, что за полгода стала алкоголичкой, чтоб его не расстраивать, не разводилась с мужем по этой же причине. А сейчас-то мне для кого быть пай-девочкой? Все-таки восемьдесят шесть лет жизни за спиной.

   - Как ничтожно мало, - усмехнулся полковник.

   - Да-да, старичок, куда мне до тебя, - ухмыльнулась в ответ Гольдхаген.

   Такого разговора по душам у них не было со времен её исповеди о криминальной карьере террористки. Тогда полковник узнал много о Гольдхаген и её физических, профессиональных, а главное, моральных возможностях. Сейчас же, когда разговор зашел о её семье, полковник и сам ощутил то забытое и потерянное в веках чувство, когда умерла его горячо любимая Маргита, когда один за одним умирали дети и внуки, а время шло, он продолжал жить, а его семья - нет. Тогда ему было примерно столько же, как и Гольдхаген сейчас. Но он никак не мог понять, как можно отказаться и не принять обратно родную сестру, с которой они некогда были похожи как две капли воды. Теперь они совсем разные и внешне, и по характеру, и по образу жизни. Но разве можно полвека вынашивать в сердце старые обиды?

   - Так ты ещё поговоришь с Лили? - поинтересовался он.

   - Если она здесь останется, трудно будет её избегать. Надеюсь, сэр Майлз не определит Лили кашеварить сюда же?

   - Вряд ли.

   - Вот и хорошо. Она, конечно, умела готовить, но когда это было. По ней видно, у плиты она не стояла давно.

   - Завидуешь?

   - С чего вдруг? Мы с ней явно люди из разных кругов и с разными интересами, которые никак не пересекаются. Тридцать семь лет я жила с ней под одной крышей, знаю, что лет эдак с двадцати у нас совсем разное на уме. Вряд ли с годами что-то чудесным образом изменилось.

   - Значит, не хочешь с ней говорить?

   - А о чём? Она о цацках и шмотках, а я о гелигните и Беретте? Это же смешно. Мы уже давно чужие люди, еще с тридцатых. А ведь пятьдесят лет прошло. Скажи, она похожа на человека, у которого в жизни был тяжелый перелом или испытания? Вот и я думаю, что нет. Если хочешь знать, даже Сарваш мне куда ближе, чем родная сестра. Он хоть и тоже человек из другого мира, который мне не слишком приятен, но у нас был 1945 год и лагерная грязь одна на двоих. О таком не забудешь и из сердца не выкинешь. Думаешь, расскажи я Лили о том времени, она хоть что-то поймёт? Сильно сомневаюсь, только будет кивать головой как китайский болванчик, потому что положено сочувствовать. Что такое тысячи трупов, живые скелеты и только пара брюквин на складе, она не знает. И вряд ли захочет узнать.

   - А Сарвашу, значит, ничего объяснять о жизни не нужно?

   Гольдхаген усмехнулась:

   - Он явно намного испорченнее меня, только умело это скрывает. Одна его просьба в 1975 году закопать его в лесу чего стоит. Я бы в жизни до такого не додумалась.

   - Зато в отличие от тебя он приличный человек.

   Гольдхаген и это замечание не оставила без ехидной реплики:

   - Он благообразный уголовник, как и все банкиры, из тех, что грабят людей, не переступая черты закона.

   - Но ты-то эту черту давно переступила. Что ты хоть ему ответила?

   - По поводу?

   - По поводу отъезда, которого не будет. Ты же согласилась?

   Гольдхаген подняла глаза и с укором посмотрела на полковника:

   - Между прочим, ты сводня.

   Полковник только усмехнулся:

   - Тебе явно не хватает мужчины, чтобы выбросить из головы всю дурь, что тебя изводит годами. Я сделал всё, что мог и как мог для твоего освобождения.

   - Отдать меня человеку, который был арестантом в лагере, где я была служащей при администрации? Которого я похитила, убила, похоронила и откопала? Откуда мне знать, может он и мстительный и вся это показная помощь нужна ему для расправы?

   - Не приписывай Сарвашу собственный образ мыслей. Лучше бы сказала спасибо и ему и мне. С ним ты могла уехать из Фортвудса. Без него - нет.

   - Плохой выбор. Что, третьего варианта точно не будет?

   - Нет. Я не могу понять, тебе, что, он так неприятен?

   - Да не то чтобы. Я просто дважды была замужем. Мне уже всё это неинтересно.

   - По-моему он тебя и не замуж зовёт.

   - В том-то и дело...

   - Кстати, почему ты носишь фамилию первого мужа, а не свою? У альваресс так не принято.

   Гольдхаген как-то странно глянула на полковника и ответила:

   - А она дорога мне как память.

   - О Гольдхагене? Ты же говорила, что он тебя отравил.

   - Вот именно. Он меня не просто отравил, а дал вечную жизнь по новой, улучшенной технологии. Знаешь, ведь всяких гадов и болезни называют по имени их первооткрывателей? Так вот и я хочу, чтобы из века в век, когда меня будут называть по имени на допросах, дознаниях, в тюрьме и прочих заведений вроде вашего, поминали бы и его, Гольдхагена, как первопричину всех зол.

   Когда полковник покидал кухню, она всё ещё продолжала начищать и без того отскобленный до блеска пол.

   В медлаборатории он нашёл Лили, которая только закончила отвечать на расспросы доктора Вильерса.

   - Полковник Кристиан, - вскочив с места, взволнованно произнесла она. - Что случилось с Сашей?

   - Простите с кем?

   - С моей сестрой. Почему она здесь?

   Полковник протянул:

   - Просто дело в том...

   - Я не верю, - тут же оборвала его Лили. - Это ведь неправда, она не могла делать, то, что о ней говорят.

   Доктор Вильерс сделал вид, что занят бумагами, и глаз на полковника не поднимал.

   - Давайте пройдемте в мой кабинет, - предложил он.

   Стоило ему завести женщину внутрь и закрыть дверь, как Лили тут же засыпала его вопросами:

   - Саша ведь не террористка, это ошибка, кто-то оговорил её, разве вы не понимаете?

   - А с чего вы решили, что кто-то ошибся? Гольдхаген сама сказала вам об этом?

   - Нет, она... - Лили помедлила с ответом, - она ничего не сказала. Но ведь это же неправда. Саша не такая.

   - А какая? - не удержался от вопроса полковник. - Лично я вынужден наблюдать её в Фортвудсе уже семь месяцев. По моему мнению, она скандальная, взбалмошная девица, которая сквернословит, курит, лезет в драки, совершает такие неадекватные поступки, что диву даешься. - Видя как Лили спадает лица, полковник решил, что самое время дожать её. - Если вы имеете в виду обвинение в терроризме, то спешу сообщить вам, что признательные показания Гольдхаген давала лично мне и больше семи часов, чтобы выговориться о всех своих преступлениях. И предупреждая ваш следующий вопрос, сделала она это добровольно и без всякого принуждения, либо давления с моей стороны. Элизабет, ваша сестра уголовник почти с двадцатидвухлетним стажем. Она даже скрывать этого не хочет, для неё это что-то вроде второй кожи или повода для гордости, это как посмотреть. Если вы хотите знать, как ей помочь выйти из Фортвудса, то отвечу, что уже никак.

   - Если бы я знала... - почти всхлипывая, произнесла Лили, - Я знаю, я всё испортила сегодня...

   - Это вам Сарваш сказал?

   Она понуро кивнула.

   - Не берите в голову. Это было просто неудачным совпадением.

   - Вы ведь хотели увести меня, а я не поняла.

   - Тут дело не в вашем упрямстве, а в очень несвоевременном появлении Ричарда Темпла. Кстати, что он вам сказал?

   - Говорил о Саше. И том, что я зачем-то нужна здесь. Доктор Вильерс всё выспрашивал меня об отце и Даниэле.