Кубанская конфедерация. Пенталогия (СИ)

Прозвучал гимн Конфедерации, президент взял непродолжительную паузу и продолжил своё выступление:

– Однако не все враги разбиты, не все враждебные орды повержены, и я объявляю о том, что военное положение отменено не будет и я попрежнему остаюсь Верховным Главнокомандующим и главой государства. Вместе с тем военный налог на промышленные предприятия и сельские хозяйства будет полностью отменён. Сейчас, когда наше государство крепко встало на ноги, мы можем обойтись и без этого. Понимаю, что у некоторых это вызовет недовольство, но твёрдая рука и единоначалие сейчас гораздо важней чьих бы то ни было амбиций. Ктото скажет, что это против закона и нашей Конституции, а я скажу: читайте внимательно законы и ещё раз перечитайте Конституцию Кубанской Конфедерации.

Симаков свою речь, перемежаемую маршами и гимнами, ещё продолжал, но доктора радиовещание отключили, – это вроде как чтобы больные могли спокойно отдыхать.

Сержант Черносвит, он же Филин, который лежал на соседней койке, повернулся ко мне и спросил:

– Ты всё понял, Мечник?

– Да, не дурак вроде, всё ясно и понятно. Наши войска одержали победу и размолотили орду. Надо отпраздновать такое событие.

– Ни черта ты не понял, Мечник, хоть и начитанный парень, а от реала порой настолько далёк бываешь, что просто диву даёшься.

– Ну так объясни. В чём проблема?

– Ты Конституцию нашу Кубанскую читал?

– Да, конечно, ещё во время КМБ.

– По ней сколько президент должен править?

– Пять лет, затем региональные лидеры собираются в столице и из своего круга выбирают нового.

– Правильно, Саня, всё так и есть. Однако сколько Симаков уже у власти?

Прикинув, произвёл подсчёт и выдал результат:

– Пять с половиной лет.

– Вот именно, и сейчас он сказал, что остаётся президентом до тех пор, пока в стране военное положение. И я тебе точно говорю, что заваруха какаято будет в самое ближайшее время. Районные царьки ждали, что после разгрома орды военное положение отменят, пройдут выборы и ктото из них станет новым президентом, а теперь им полнейший облом. Симаков уравнял борьбу против дикарей с полноценной войной, и теперь он просидит на троне столько, сколько сам того пожелает. Опять же – повышенный налог отменил, а этим сразу симпатии населения привлёк.

– Ха, Филин, но он же сам этот налог и ввёл, когда военное положение объявлял.

– Ты думаешь, простой народ это помнит? Нет, братан. Тем же крестьянам, например, это всё равно – отменили налог, и хорошо. Кто отменил? Правильно, президент отменил, а вера в доброго царя наверху в нас неистребима.

– Это получается, что у нас теперь диктатура?

– Она самая, – согласился Филин.

– Лично я совсем не против. Симаков как глава государства – нормальный, за нас, за гвардию, всегда горой стоял, так же как и мы за него, а царьки эти региональные всех уже достали, дальше некуда, пора их уже и придавить. Вон я ветеранов наших послушал, как при прежних правителях было, так ничего хорошего, то продовольствие порченое пришлют, то выплату жалованья задержат, а то когото из бойцов в тёмном переулке неизвестные бандиты пристукнут. Теперь же другое дело, всё в срок поставляется и по высшему разряду, да и развёртывание батальонов в бригады дорогого стоит. Нет, как бы там ни было, а я за Симакова.

– Я тоже. – Филин со мной не спорил. – Понятно же, что лучше Симаков наверху, чем какаято тряпка половая, которая, как флюгер под ветром, каждый день мнение меняет.

Прерывая наш разговор, появились дневальные с обедом. После трапезы пришёл черед докторов, которые ходят по палатке и осматривают нас, своих пациентов.

Со мной всё понятно, контузия, многочисленные ушибы и пара побитых рёбер. По большому счёту я уже готов к тому, чтобы в родную роту вернуться, ничего не болит, гематомы с лица сошли, только рёбра иногда ноют. Другое дело – мой комод, у него чтото серьёзное, и каждый день его для более тщательного осмотра в другую палатку вызывают. Сейчас бы поспать, но надо сержанта дождаться, узнать, что у него и как.

Потянувшись всем телом, задумался. Какое всё же приятное это состояние – покой. Никуда не надо торопиться, спешить или чегото остерегаться. Валяюсь без всяких тревог на чистой койке, а вокруг меня, тудысюды бёдрами покачивая, симпатичные медсёстры по своим делам бегают. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо, особенно когда знаешь, что раны твои не тяжёлые и вскоре ты снова будешь бегать по полям, как молоденький зайка по весне.

– Ирочка, золотце, – окликнул я одну из проходящих мимо медсестёр, – будь добра, включи радио, а то речь президента только дали – и тишина.

Стройная кареглазая девица восемнадцати лет остановилась, с укоризной в глазах посмотрела на меня и ответила:

– Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.

– Знаю, – улыбнулся я, – но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.

– Нельзя тебе, – она запнулась, – чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется. – Девушка грамотно изобразила смущение, и щёки её украсились лёгким румянцем.

– Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое – это ведь не страшно, – попытался я продолжить разговор. – Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.

– Нет, – усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками.

Ничего, всё одно, к вечеру я её уболтаю, и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как глазками стреляет. Опять же, ухажёров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.

В палатку вернулся Филин, и, что плохо, от него несло табаком. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал, и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.

– Что врачи сказали? – обратился я к нему.

– Ничего хорошего, Мечник, – он прилёг на кровать, и та жалобно скрипнула, – но и ничего особо страшного. Говорят, что не годен я теперь к службе. Чтото мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какойто нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, всё, кончился сержант гвардейского спецназа Филин и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.

– Домой поедешь?

– Да, здесь оставаться никакого смысла нет. Пять лет я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить, как все обыватели. Тем более что давно хотел фермерством заняться.

– Что выращивать будешь?

– Овощи, фрукты, картофель, капусту и прочие баклажаныкабачки.

– А ты сам откуда?

– Посёлок Гвардейский, – усмехнулся сержант и тут же спросил: – Что, не слыхал о таком?

– Нет, а где это?

– Недалеко от развалин станицы Динской, под Краснодаром. В своё время правительство там землю для отставников из гвардии выделяло, коекто остался, а среди них и батя мой.

– Так ты, получается, потомственный гвардеец?

– Ага, третье поколение.

Кивнув на выход из палатки, я спросил:

– Что там, в курилке, слыхать чего? Что «солдатский телеграф» вещает?

– Нормально, орду наши войска разгромили в пух и прах, никого не оставили, а Сальская группировка «беспределов» развернулась и обратно к Волге пошла. Через неделюдругую две наши роты, что под Мокрым Батаем геройствовали, в расположение вернутся.

– Что про потери говорят?

– Потерь много, Мечник, очень много. Под самый конец сражения «беспределы» собрали всех своих собак боевых, обвязали их бутылками с зажигательной смесью и ночью на наши позиции послали. Эти твари врывались в окопы и первым делом в блиндажи лезли.