Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

И вдруг я ощутил настойчивый, иначе не скажешь, взгляд в спину. Медленно обернулся и разглядел позади себя Северного Оленя. Он стоял, опустив голову, как бы в нерешительности, чуть искоса поглядывая на меня. Я вспомнил, как напугал меня его взгляд в прошлом сне, но сейчас кроткое травоядное подобных фокусов выкидывать, похоже, не собиралось. Но все равно беззаботное и восторженное счастье, только что владевшее мной безраздельно, понемногу начало улетучиваться, как утренний туман над лесным озером.

— Здравствуй, — очень грустно и тихо сказал Олень.

— Привет, — ответил я, перебираясь на середину облака.

— Тебе нравится здесь?

— Да.

— Я нашел этот образ в твоих детских мечтах, — сообщил Олень. — Хотелось сделать тебе нечто приятное. Среди бесконечности сфер всегда можно найти то, что нужно. Особенно если знать, что и как искать.

— Это настоящий мир?

— Да. Один из великого множества. — Он помолчал немного, затем спросил напрямик: — Хочешь попасть сюда после смерти?

— Ты что, можешь это устроить? — Я не смог скрыть сарказма.

— Да, — просто ответил Олень. — Это одна из многих моих возможностей. Один из людей написал, что у Господа обителей много. Он сам не представлял, насколько прав. Ему я тоже позволил самому выбрать мир для пребывания в вечности. Мне понравилась эта фраза про Господа.

— И что он выбрал? — заинтересовался я.

— Рай, — коротко ответил Олень. — В его понимании, разумеется. Мир без гравитации и без тверди, заполненный светом.

— И ему понравилось?

— Почем мне знать? — удивился Олень.

От его ответа повеяло таким же сумеречным ужасом, какой напугал меня в прошлом сне. На этот раз получилось намного слабее, но меня все равно проняло как следует. Я твердо решил избегать неудобных для Оленя вопросов.

— Честно говоря, я еще всерьез не задумывался о посмертном существовании, — сказал я. — Видишь ли, всего год назад я вообще не верил в существование души после смерти. Но, если ответ тебе требуется прямо сейчас, я готов его дать.

— Слушаю.

У меня по нервам снова пробежала слабая волна напряжения.

— Мне бы не хотелось после смерти расстаться с Катькой и Максом, — твердо заявил я. — Если мне суждено умереть первым, я бы хотел, чтобы они потом…

— Я понимаю, — кивнул Олень. — А место? Что бы ты хотел видеть вокруг себя, кроме них?

— Остров, — ответил я. — Такой, как в романе Жюля Верна «Таинственный остров». Чтобы он был большим, безлюдным, имел множество разнообразных ландшафтов. Степь, гору повыше, лес, хорошие пляжи, дюны. Пусть будет осока, тростник вокруг озера. Скалы тоже хорошо. И водопад. А вокруг острова океан. Только вулкана не надо. А то у них, у вулканов, бывают время от времени извержения.

— Такое место есть, — чуть подумав, сказал Олень. — Остров размером с Крым. С таким же богатством ландшафтов и климатических зон. На юге субтропики и горы, на севере прохладная ковыльная степь. И со всех сторон океан. Мы можем посмотреть этот мир прямо сейчас. Хочешь?

— Да, — ответил я.

Облака тут же исчезли. Точнее они теперь были в голубом небе, там, где им и положено быть. А мы с Оленем стояли на невысоком холме, за которым вздымались куда более серьезные горы. Некоторые достигали высоты полутора километров, по моим прикидкам. Вокруг нас простирался не очень густой сосновый лес, причем сосны стояли мачтовые, высоченные. В них мягко шумел теплый ветер. До слуха доносились вздохи океанского прибоя, пахло хвоей, грибами и теплой сосновой корой. Между деревьями росла сныть, а на вершине холма, где земля была суше и тверже, виднелся подорожник и конотоп. Я поднялся туда и увидел за соснами взъерошенные дюны, заросшие колышущейся на ветру осокой.

— Чуть дальше на восток есть водопад, — сказал Олень. — Под ним чистое озеро, в котором можно купаться. И еще тут есть много чего. На севере степь, на востоке холмистый лиственный лес…

— Я бы хотел показать это место Кате и Максу, — заявил я.

— Это не сложно, — ответил Олень.

Я услышал хруст ветки за спиной, обернулся и увидел Катьку. К моему удивлению, она была одета точно так, как в день нашей первой встречи, — в поношенные вельветовые брюки и свитер.

— Это и есть твой Северный Олень? — спросила она, глянув через мое плечо. На ее лице не мелькнуло и тени удивления.

— Да, знакомься. Тебя не удивляет, что мы с тобой в одном сне?

— А что такого? — Катька пожала плечами. — Раньше ты мне часто снился. Погоди-ка… Так это…

— Нет, это не сфера взаимодействия, — успокоил я ее. — Совершенно другой мир. Олень предлагает мне выбрать его для жизни после…

— Понятно, — нахмурилась Катька. — Но вообще тут клево. Люблю, когда дюны, ветер и осока. Похоже на Питер. Только океан вместо Балтики.

— То есть ты не против?

— Жить тут всегда? Даже за.

— Это остров.

— Тем лучше. Можно Оленя погладить?

— Не знаю. Спроси у него.

— Можно, — ответил Олень. — И почеши за ухом. А то там, кажется, паразит какой-то вцепился.

Катька подошла и потрепала мифическое существо за ухом. Олень зажмурился от удовольствия. На его морде эта почти человеческая гримаса выглядела не очень естественно, но и олень был не самым обыкновенным.

Я заметил, что с пригорка, на котором мы встретились, можно было без труда спуститься к дюнам и к пляжу за ними. Склон холма оказался пологим и удобным. Я хотел сказать это Катьке, но, когда обернулся, ее уже не было. Олень смотрел на меня.

— Где она? — спросил я.

— Спит, — ответил он. — Но ей здесь понравилось.

— Я видел.

— Значит, это место годится?

— Годится. А Максу ты тоже покажешь?

— Зачем? Все равно ему с вами будет лучше, чем где-то еще.

— И ты всем предлагаешь выбрать место, где провести вечность?

— Нет, конечно. Чаще всего души людей после смерти оказываются не в тех сферах, в которые хотели попасть при жизни. Каждая сфера, Саша, представляет собой нечто вроде стабильной энергетической орбиты, по которой электроны обращаются вокруг атомного ядра. Чем большую энергию человеку удалось накопить при жизни, тем в более плотную сферу попадает его энергетическая сущность. Ну сфера взаимодействия исключается, она слишком плотная, а вот другие доступны. Понятно, что разумному существу удобнее и приятнее пребывать в более привычных плотных сферах. Поэтому древние космогонические религии так много внимания уделяли повышению энергетики организма. В менее плотных, в очень удаленных от реальности сферах существовать сложно. Там законы совсем другие, и чем дальше, тем они менее стабильные.

— Значит, место, в которое попадает душа после смерти, зависит от образа жизни человека? — уточнил я. — Грешники попадают в одни сферы, а праведники — в другие?

— Праведники? Не понимаю. Я же говорил об энергии. Это куда в большей степени физика, чем что-то иное. Просто те энергии, которые действуют в описываемых мною процессах, физики еще не совсем открыли.

Меня позабавила его фразочка «не совсем открыли», но я понял, что имел в виду Северный Олень. Ученые ведь не дебилы, они видят, что в мире все устроено гораздо сложнее, чем описывают их формулы. Но у них такая профессия, у ученых, — оперировать только тем, что описывается известными формулами. Хотя по мере придумывания новых формул ученым все меньше и меньше приходится прикидываться дураками.

— То есть праведность вообще не имеет значения? — удивился я. — Странно, ты ведь упоминал религию!

— Да. Но лишь в том плане, что религия предписывает верующим некоторые правила. Древние космогонические религии часто содержали хоть и искаженные, но все же истинные сведения о реальности. Поэтому правила, предписываемые ими, нередко служили для накопления энергии, чтобы сделать посмертное существование людей более комфортным. И дело не только в комфорте. Объединенные общими правилами, близкие люди накапливали более или менее равную дозу энергии, если им удавалось прожить примерно равный промежуток времени. В результате те, кто были близки при жизни, и после смерти не расставались. Теперь все иначе. Кому-то пару тысяч лет назад пришло в голову, что отказ от вечности является величайшим самопожертвованием.