Стратегия обмана. Трилогия (СИ)

   - И? - потребовал объяснений полковник.

   - Лучше сами посмотрите.

   Когда доктор показал полковнику несколько снимков, тот понял, что так заинтересовала Вильерса. Снимок головы, туловища, ног, рук и везде видны то пули, то осколки от разрывных снарядов.

   - Вот это ваш сердечник, - прокомментировал доктор, показывая на снимок черепа - Деревянная оболочка давно рассосалась, остался только металл.

   Металл испещрил все тело Гольдхаген и мелкими осколками засел глубоко в теле. Как альвару ей это никоим образом не мешало, но очень наглядно демонстрировало, что у восьмидесяти шестилетней альварессы жизнь была не из лёгких.

   - Я показывал Гольдхаген эти снимки, она даже смогла сказать, какую пулю от кого, когда и где получила. Я предложил сделать несколько местных операций и подчистить организм от инородных тел, но она отказалась, говорит, что это на память.

   - Надеюсь, сердечник из-под черепа ты не предлагал ей извлекать? - поинтересовался полковник, не сводя с доктора багровых зрачков. Доктор намёк понял и больше про извлечение пуль не говорил. - Мне интересно другое. Расскажет ли она, как стала альварессой и почему так сильно после этого изменилась?

   - Вы все ещё подозреваете, что шишковидную железу, что извлек у вас доктор Рассел, он вживил ей?

   - Даты совпадают, Лесли, - в задумчивости заметил полковник. - Можно же установить, есть ли между мной и Гольдхаген подобие биологического родства или нет?

   - Попробовать можно, - пожал плечами доктор, - но для этого надо залезть глубоко в подкорку. Я не доктор Рассел, боюсь, не хватит смелости.

   - А любопытства? Признайся, тебе не может быть не интересно узнать какова природа альваризма у Гольдхаген.

   - Я думаю, будет легче спросить её саму.

   Александру Гольдхаген не выпускали из медлаборатории уже три недели в виду необходимости реабилитационных мероприятий. Как только к ней вернулся благоприятный для посторонних глаз облик, её отвели в допросную оперативного отдела, что расположился по соседству.

   Полковник вошёл в комнату и сел за стол напротив блондинки, молча накручивающей на палец и без того пружинообразную прядь. Слишком обыденный даже кокетливый жест для женщины. Но вот её хмурое лицо и недобрый взгляд придавали Гольдхаген не самое дружелюбное выражение.

   - О, старый знакомый, - наконец произнесла она с мрачной интонацией. - Что-то ты мне когда-то говорил про питие крови без насилия. Ну, извини - обстоятельства, не удержалась.

   - Они волнуют меня меньше всего.

   - Да ну? А где я тогда нахожусь? Что это за, мать его, бункер без окон? Альварская тюрьма? А что это за доктор Менгеле? Почему он постоянно что-то вливает мне в вены, а потом выкачивает из меня кровь?

   - Берёт на анализ, - настойчиво поправил её полковник. - И не надо обижать доктора Вильерса грубыми словами. Он хороший специалист и куда добрее своих предшественников.

   - Ну, спасибо, что кожу не сдирает заживо, - буркнула она.

   - Может, о другом поговорим? - предложил полковник. - Всё-таки давно не виделись, почти десять лет. Как твои дела, как жизнь? Много ли изменилось?

   - А сам как думаешь?

   - Нечего огрызаться. Я же не знаю, что считать исходной точкой. В полиции говорят, что ты с группой единомышленников задумала и осуществила подрыв отеля в Брайтоне.

   - Наглая ложь.

   - Хорошо, допустим. Но в ВИРА ты состоишь?

   - Да, - вот так просто и без запинки произнесла она. - я Алистрина Конолл, боец повстанческой армии за свободу Ольстера от британской оккупации.

   Полковник только тяжело вздохнул, предвкушая, что на это признание потом скажет Ричард Темпл, когда прослушает запись этого допроса.

   - Нет больше никакой Алистрины Конолл, - произнёс полковник, - она умерла в тюрьме от истощения, напоследок спятила от голода и напала на охранницу, после чего печень не выдержала чужой крови и отказала.

   - Что за ахинея? - скривилась Гольдхаген.

   - Не ахинея, а заключение о смерти. Или ты хочешь вернуться обратно в тюрьму Глазго, досиживать срок?

   - У меня нет никакого срока. Суда не было, доказательств нет. Меня оболгали.

   - Кто?

   - Следствие.

   - Если твоё место жительство по всем документам в Белфасте, то, что ты делала в Глазго?

   - Приехала погулять в парке.

   Чувствуя, что беседа не заладилась, полковник решил сменить тактику.

   - А я ведь знал твоего отца. - Заметив, как изменился прищур её глаз, полковник понял, что на правильном пути. - И знал твою двоюродную тетю Иду Бильрот. И твоего прадеда профессора Книпхофа тоже.

   - Откуда ты мог их знать? - с недоверием спросила она.

   - В 1895 году они приезжали в Лондон по приглашению моего работодателя. Я имел честь пообщаться с каждым из них. Между прочим, ты очень похожа на свою тетю Иду, вернее была похожа, когда была юной девушкой. - Видя как меняется её выражение лица со снисходительного на настороженное, полковник решил её дожать. - И сестра твоя тоже была похожа и на неё, и на тебя. Кстати, где она теперь?

   - Как вы все задолбали, - вздохнула Гольдхаген, - нет у меня никакой сестры.

   - Кто-то еще спрашивал тебя о ней?

   - Да, моя персональная жертва Ицхак Сарваш. Понятия не имею, он-то откуда это взял.

   - От меня.

   И полковник показал Гольдхаген старые фотографии, которые купил в Мюнхене у принципиальной хранительницы университетского архива. Гольдхаген долго разглядывала те три карточки, прежде чем уже дрогнувшим голосом спросить?

   - Откуда они у тебя? Они были в нашем семейном альбоме, в Мюнхене.

   - Мне сказали, альбом реквизировал университет, когда ты или твоя сестра съехала с квартиры, и она пустовала.

   - Всё растащили, уроды, - не без раздражения выдала она и тут же прибавила. - хотя, правильно сделали. Иначе бы всё сгорело после бомбежки. От дома-то ничего не осталось.

   - Куда ты уехала во время войны?

   - На Восточный фронт.

   Полковника немало удивил такой ответ, ибо он прекрасно знал, что нацисты женщин в армию не призывали.

   - И что ты там делала? - осторожно спросил он.

   - Погибла под Сталинградом, - без всяких эмоций ответила Гольдхаген, всё ещё изучая одну из фотографий. - Ну, наверно в официальных документах должно быть написано так: "Александра Гольдхаген из службы связи испытательного батальона погибла вместе со всем батальоном в Сталинградском котле, когда Красная армия пошла в наступление".

   - И что было потом?

   - Что потом?

   - Когда ты погибла, куда ты пошла?

   Гольдхаген недобро ухмыльнулась.

   - Под землю к этим белобрысым тварям. Знала бы, что им хоть корову загрызть, хоть человека заживо выпить - одно и то же, ни за что в жизни бы не связалась. Кто они такие, ты можешь мне объяснить?

   - Гипогеянцы, такие же альвары, как и мы с тобой, но живущие под землей многие века, потому что отвыкли от солнечного света. А ты знаешь имена тех, кто был под землей с тобой?

   - Ну, разумеется. Нас было десять - пять мужчин и пять женщин - Саватий, Танасис, Игдамнай, Сычай, Ромоло, Калиопи, Лусинэ, Чернава, Амертат.

   - Амертат? - уточнил полковник.

   - Долбаная ведьма, сатанистка, - словно выплюнула Гольдхаген. - Ты что, тоже её знаешь?

   - Немногим альварам выпадает столь тяжёлое испытание, как близкое общение с ней. И сколько времени ты была с той компанией?

   - Год, наверное, потом сбежала наверх.

   - Каким образом? Самостоятельно выбраться из Гипогеи, особенно если находишься там только год, невозможно.

   - А я молила Бога о спасении, и он помог, - потерев шею, сказала она и тут же прибавила. - В тюрьме у меня забрали все личные вещи.

   - Они у нас.

   - Так верните крест, мне без него неуютно в вашем непонятном заведении. Сколько вы меня будете здесь держать? И дайте уже сигареты, я три месяца без них.