Рейвенор. Омнибус (ЛП)

— Приближающееся судно, вызываю приближающееся судно, ответьте и идентифицируйте себя. Вы находитесь в частной зоне. Идентифицируйте себя, или мы будем вынуждены принять меры.

Ответом ему стало только шипение статики.

— Приближающееся судно, вызываю приближающееся… — заговорил снова Цабо.

Слейд отобрала у него вокс-микрофон.

— Приближающееся судно, — решительным тоном произнесла она, — говорит Эльмингард. Отвечайте, или мы сорвем вас с неба, обрушив на вас всю мощь праведного гнева Императора. Отвечайте.

Статика.

— Системы переведены в режим боеготовности? — спросила Слейд у дежурного.

— Стражи бодрствуют. Ракеты подготовлены и нацелены, — отчеканил Эльдрик, щелкая бронзовыми переключателями своего пульта.

— Приближающееся судно… — вновь произнесла Слейд.

Ее перебил ответ с катера.

Это был не треск вокса и не пикт-передача. Телепатическая речь.

— Эльмингард. Не стрелять. Вам нельзя уничтожать меня. Я вам не враг. Не в этот раз.

Проходя по лабиринту лестниц и коридоров Эльмингарда, Куллин с Молохом неожиданно застыли на полушаге.

— Ой! — произнес Орфео. — Ты это почувствовал?

— Да, — ответил Молох. — Это он.

— Кто?

— А, черт возьми, как думаешь? Кто еще знает нас настолько хорошо? Чей еще телепатический ответ может быть настолько мощным?

— Рейвенор?

— Гидеон, — произнес Молох.

— Он жив?

Зигмунд бросил на Куллина разочарованный взгляд:

— Конечно же, он жив. Ты разве в этом сомневался? Ох, когда же ты повзрослеешь, Орфео?

В тени башни астронома было темно и холодно. Среди обрушившихся камней завывал ветер, и негде было укрыться от дождя.

Карл Тониус застонал, натягивая цепи, в которые его заковала Лейла Слейд. Они уходили к самому массивному каменному блоку, лежащему посредине руин.

Он услышал голос. Услышал его в своей голове, невзирая на гул и смех.

Это был голос Рейвенора. Значит, Гидеон жив.

Неожиданное обжигающее чувство надежды посетило Тониуса. Да, помимо этого его переполняли муки совести, стыд и боль, но надежда оказалась сильнее. Он заставил себя подняться и посмотреть сквозь сплошную завесу дождя на приближающиеся огни. Все-таки у него еще оставались силы, оставалась воля. Он не ощущал себя более сильным с того дня, когда оказался достаточно глуп, чтобы попробовать флект в Доме Грусти, расположенном в Общем блоке Е Петрополиса, и впервые допустил демона в свою душу. Он почувствовал, что может справиться. Он был готов сражаться. Он…

Он ослеп. Нет, не ослеп. Оглох. Нет, не оглох…

Падение. Он падал. В яму, наполненную чернейшим дымом Старой Ночи… И вспыхивали забытые светила, проваливаясь в забвение, и охающее стенание потрескивало, точно ненастроенный вокс.

И что-то кружило рядом в темноте, сопровождая его в бесконечном падении… Рот Тониуса раскрылся в крике, но не издал и звука. Все это было уже знакомо. Происходило и раньше.

Нечто приблизилось и помчалось рядом. Нечто бледное, холодное и в то же время пылающее. Страдающее от боли и изувеченное. Нечто древнее и ужасное. Оно зарычало зверем в голове Карла.

Ужасная сила вдавила его глаза внутрь черепа. Когти вспороли ноздри и стали вытаскивать язык, пока он не натянулся и не стал рваться. Расплавленный свинец полился в его уши, отсекая все звуки. Тониус повалился на спину, дергая цепи и завывая от боли. Из его рта, ноздрей и ушей вдруг хлынула черная, вонючая кровь. Спазмы стали перекручивать и раздирать внутренности. Ноги свело судорогой. Одно за другим лопались кольца, слетая с распухших пальцев правой руки.

Карл Тониус закричал. В конце концов он решил, что хочет умереть, и как можно скорее.

Он выпустил гудящий голос. Боль была уже невыносима. Тварь жила в нем слишком долго, постепенно изнашивая его, протирая насквозь. Казалось, будто прошла целая жизнь. Жужжание, жужжание, жужжание.

Зрение возвратилось. На мгновение он встретился со Слайтом лицом к лицу. Затем глаза Тониуса взорвались и склизкой массой потекли по щекам.

Казалось, будто дождь сдирает с него кожу. Близился конец человеческого существования Карла. Хуже и болезненнее этих последних шестнадцати минут его жизни не познал еще ни один человек.

Глава девятая

Они вышли под дождь, чтобы встретить нас. Наемная вооруженная охрана держала нас под прицелом. Их двадцать человек. Пробуя древнюю стену за их спинами на вкус, я обнаруживаю, что она напичкана автоматизированными пушками. Боюсь, что я слишком слаб и слишком медлителен, чтобы справиться с этим. Другой «я», более молодой, мог бы. Но те времена для меня прошли. Теперь у меня остались только слова.

Надеюсь, что их окажется достаточно.

Я вижу, как из ворот вываливает группа вооруженных людей, среди которых Куллин и Молох, прикрывающие ладонями лица, защищаясь от урагана, поднятого дюзами моего катера.

Дурная ночь. Мне редко когда приходилось видеть настолько яростную грозу.

— Сажайте, капитан Ануэрт, — произнес я.

Шолто продемонстрировал нам сегодня высочайший класс пилотирования.

— С непосредственностью, — ответил капитан.

Мы устремились вниз, ревя дюзами. Катер опустился возле флаера, уже припаркованного на каменной площадке.

— Благодарю, Шолто, — сказал я, направляясь к выходу.

Когда люк распахивается, внутрь летят брызги дождя.

Ночь и в самом деле выдалась отвратительная. Я выплываю на посадочную площадку, поворачиваясь к Куллину и ждущим его приказаний стрелкам. Молох же подается назад, прожигая меня взглядом. Какой странный момент.

— Привет, Зигмунд.

— Гидеон.

— У нас, Зигмунд, нет сейчас времени на войну друг с другом. И тебя, Куллин, это тоже касается. Слайт уже здесь.

— Здесь? — эхом откликнулся Молох. — Откуда ему взяться?

— Все, хватит! — выкрикивает Куллин, выходя вперед, чтобы взять контроль над ситуацией в свои руки.

Рядом с ним стоит невысокая женщина в балахоне. Она из неприкасаемых. Не из самых сильных, но это лучшее, что мог себе позволить Куллин, к тому же ее сил вполне достаточно, чтобы помешать мне.

— Гидеон! — Орфео приветствует меня, словно своего старого друга.

Он идет ко мне по мокрым камням, широко раскинув руки, в сопровождении своих охранников и тупилыцицы.

— Гидеон! Как я рад тебя видеть! А я-то думал, что убил тебя!

— У тебя это почти получилось, — трещат в ответ мои вокс-динамики, — почти.

— Но, похоже, особого вреда я тебе не причинил, — смеется он. — Так что привело тебя к нам?

— Мои слова были ясны. Слайт, — отвечаю я.

Я вижу, как Молох подходит ближе. Мне никогда еще не доводилось видеть, чтобы он боялся. Но сейчас он напуган.

— Слайт? — усмехается Куллин. — Здесь его нет, Гидеон.

— Он абсолютно точно находится рядом, — отвечаю я. — Я чувствую его. Отключи свою неприкасаемую и осознай правду.

— Отключить неприкасаемую? Будь серьезен, Гидеон, ты же ведь псайкер альфа-плюс уровня. Что заставляет тебя думать, будто я совершу столь самоубийственный поступок?

— Инстинкт самосохранения, — говорю я. — Мой дознаватель, Карл Тониус, вмещает в себя Слайта. Если он еще удерживает его, то это ненадолго. И тебя, Куллин, и всех остальных ожидает только смерть. Варп не слишком разборчив, когда утоляет голод.

— Тониус? — спрашивает Молох, протискиваясь между бригадой охранников. — Твой человек? Тониус?

— Да, Зигмунд. Карл Тониус. Не знаю, как это произошло и по какой причине, но именно он был инфицирован.

Молох приближается к моему креслу. Опускается на колени под неистовым дождем и обнимает его. Более странного поступка мой смертельный враг совершить не мог, но сейчас он искренен. Он одинок и напуган.

— Гидеон, — шепчет Молох, — Куллину нельзя доверять.

— Ох, а тебе, значит, можно, да, Зигмунд?

Он отстраняется и тусклым взглядом смотрит на мое кресло:

— Конечно же нет, Гидеон, но в данном случае дело касается совсем другого типа доверия. Я понимаю, что означает Слайт. Куллин — нет. Мы должны… должны действовать заодно ради общей цели.