Харон

— Как полагается, Инна Аркадьевна, когда можно ожидать следующего появления вашего знакомого? — спросил седой, приминая коричневые табачные ленточки.

— Не знаю, не докладывает.

— Так-таки ничего? — Седой словно и внимания не обратил на Инкину враждебность, набивал трубку. — Хоть приблизительно? Не может же быть такого, чтобы просто — развернулся и за дверь.

— Ему позволяется.

Седой приподнял нависающую бровь. Не спеша раскурил свою трубку, сломав при этом несколько спичек, добываемых одна за другой из потертого коробка. Он производил впечатление человека, все на свете делающего обстоятельно, без торопливости и суеты. — Вы, кажется, упомянули, что документы он в этот раз оставил? Будьте так добры…

Инка, изогнувшись, достала из-под себя — был в заднем кармане джинсов — коричневый бумажник, кинула на стол, едва не сшибив при этом пепельницу.

— Ой! Извините…

— Не стоит волнений, Инна Аркадьевна. Сережа!.. Парень, похожий на молдаванина, выглянул из кухни. На кивок седого, который к бумажнику не прикоснулся, подошел с каким-то приборчиком, сделал вокруг бумажника несколько пассов, глядя в окошко прибора. Затем осторожно раскрыл. Он действовал в прозрачных тонких перчатках.

На столе перед седым в ряд выложились: паспорт, три вида банкнот, карточки. Седой пролистнул паспорт, а Сереже-молдаванину кивнул на деньги:

— Займись, это по твоей части. Проверь, номера сравни с предыдущими. Прямо сейчас проверь, при мне.

У Сережи появился квадратный фонарик ультрафиолетового света, им Сергей быстро провел по нескольким купюрам, взятым наугад из пачечек долларов, фунтов, стотысячерублевок.

— Настоящие.

— Номера?

— Я и так вижу, совпадают. По крайней мере те, какие сейчас взял.

— Вот займись. Но уже кое-что. И карточки, карточки… — Седой постучал ногтем по скатерти возле пластиковых кредиток.

— Те же «Виза» и «Экспресс», значит…

— Ладно, работай. Как фон?

— Это Юрик.

— Нигде не пищит, я сразу проверил, — отозвался из прихожей Юрик, — а наследил он по факту, нет — это я в комнате посмотрю.

— Селивестров Иван Серафимович, — прочитал вслух седой. — Обложка интересная, приметная, я такой и не видел.

Паспорт был в бело-сине-красных корочках, три широких полосы — российский флаг, с золотыми уголками, золотым тисненым орлом.

— Не замечали, Инна Аркадьевна, предыдущий документ внешний вид такой же имел?

— Что значит — предыдущий?

— Ну, который был до этого. Как и бумажник, и деньги, и все. Кстати, как… Иван Серафимович отреагировал, когда вы ему вернули? Обрадовался найденной пропаже? Хотя да, какая пропажа, если в кармане лежит точно такой же. Инна Аркадьевна, в нашу прошлую встречу две недели назад…

— Тринадцать дней.

— Надо же. Точно. Так вот, наш предыдущий разговор был в определенной мере неконкретным. Да другим он и быть не мог. Все-таки мы не знали, появится ли ваш… — седой вновь чуть нарочито словно запнулся, — Иван Серафимович у вас еще.

— Почему обязательно у меня его искать? Паспорт его теперь у вас, прописка, фотография. Объявите розыск. Я при чем? Спасибо, засаду не оставили…

— Не будем сейчас говорить об этом, Инна Аркадьевна. Засаду… не смешно. Пока люди работают, — повел рукой в сторону кухни и коридора, — не могли бы вы обрисовать вашего визитера несколько подробнее? Скажем, о личных привычках, мелких черточках, особенностях характера, поведения. Надеюсь, у вас хватило благоразумия не открывать ему факта нашей с вами предыдущей встречи и последующих договоренностей? Я так и думал. Но вот о нем. Ничто в глаза не бросалось? Так, чтобы сразу? Или, наоборот, незаметное, обыденное, личное.

— Например?

— Ну, например, курит ли он? Что любит из еды? Острое? Сладкое? Неприхотлив? Пьет? Когда выпьет, пьянеет сразу или держится? Много может выпить? Заходила ли речь, даже в шутку, о наркотиках? Травка? Что-нибудь посерьезнее? Об иных стимуляторах? Чувство юмора? Примерный уровень интеллекта? Эрудиция? Осведомленность о текущих событиях? Отношение к политике? Суждения о современной ситуации — в столице, стране, мире?… Музыку какую предпочитает? Видите, сколько при желании можно задать вопросов.

— Терпеть он музыку не мог, — угрюмо пробурчала Инка. — Не курит, но на меня никогда не ругался. Некоторые, знаете… — Инка открыла свою пачку.

— Бывают предубежденные, — пыхая трубочкой, согласился седой. — Ну, а внешность?

— Что — внешность?

— Нет, я говорю — интересный мужчина. Даже на какого-то американского киноактера похож.

— На Стивена Сигала, — не удержалась Инка.

— Вот-вот. Но по фотографии в паспорте… А вот роста, например, он какого? Выше среднего? Метр восемьдесят пять? Еще выше? Походка не характерная, не отметили? На теле… может быть, шрамы, родинки, татуировки?

Инка молчала, затягиваясь.

— Еще… Инна Аркадьевна, ничего больше ваш друг не оставлял? Скажем, на хранение? Что-нибудь не совсем обычное?

Она уже поняла манеру седого заваливать грудой вопросов, а самый главный задавать под конец, довеском, на излете.

— Нет.

— Вот так вот — «нет», и все. И ничего больше.

Про золотой слиток она тоже, естественно, ничего не говорила, ни тогда, ни сейчас не скажет. Что она им, обязана?

— А ездили куда? — мягко спросил седой. — Отчего так сорвались? Была причина? Какая?

— Мы ездили… Уезжали к брату. Навестить. — Инка едва не потянулась к узелкам шнурка, висевшего на груди, но вовремя руку остановила. Тоже знать им незачем. Никому из них. Она впервые взглянула на отвернувшегося к окну четвертого.

— Навестить, значит.

Седой отложил книжечку паспорта на угол стола, выпустил еще один клуб ароматного дыма, который почти сразу превратился в тончайший слой. Таких, не рассеивающихся и не смешивающихся между собой, висело в комнате уже несколько. В них бродила, тоненько завиваясь, струйка от Инкиной «честерфильдины».

— Навестить… — неторопливо повторил седой. — А ведь мы с вами, Инна Аркадьевна, совсем по-другому уговаривались. Совсем, совсем по-другому.

— Вот я вам трахаться при всех ваших подслушках да подглазках! — неожиданно для самой себя выкрикнула Инка, вскакивая и ударяя себя по локтю руки со сжатым кулаком. Как какая-то пружина развернулась в ней. Недокуренная сигарета полетела через всю комнату.

— Сядь! Сядь, говорю! Вот так… Ишь, принцесса Недотрога какая! А то тебе хором не приходилось. Сиди, сказал! Крыльями она на меня махать будет. — Седой бульдог показал свою хватку. — Золото где? Для экспертизы нужно, потом получишь обратно, мы тебе не твои дружки-мазурики, хоть была б моя воля, я не отдал. Только не вздумай дуру валять — не знаю, не видела! Тебе лично он килограмм этот дарил? Не тот, что Зубковым отдала, еще один, следующий, в этот приход. Ну?

— Сергею оставил, — глухо сказала Инка, вновь теребя пачку. — Подарил.

— Не оставлял он ему ничего. Несчастный случай с твоим братом произошел, понятно тебе?

— Туда и дорога. В гробу я его видела.

— Увидишь. Смею заверить — пренеприятнейшее зрелище. Не для слабонервных. Поэтому повторяю свой вопрос: почему так спешно сорвались и почему именно туда. В эти твои… Шатуны. Шатуры…

— Шаборы, — подсказал Юрик. Покончив с прихожей, он заглянул на минутку в комнату взять что-то из своего распахнутого чемодана.

Инка курила. Дернула плечом.

— Он… Иван предложил… попросил куда-нибудь на природу, мол, Москвой сыт по горло. Ну, я и сказала, если хочешь…

— Ах, Инна Аркадьевна, — опять тяжело вздохнул седой. Добыв из нового кармана репортерский рекордер, поставил перед собой. Дважды прогнал ленту, попадая не на те места. Наконец нашел.

«…поцелуют, — сказал рекордер голосом Инки, — тебе рады, не уходи, пожалуйста. С антресолей достань коробку, в ней полсотни свечей, там, куда мы поедем, будут нужны». — «Мы поедем, вот как? — сказал голос Ивана. — Ну, вы меня заинтриговали…»

Седой щелкнул «стопом». На Инку не смотрел.