Родословные (СИ)

Белая комната расслабляла, с каждой минутой все больше и сильнее, пока Гавриил не почувствовал слабость, быстро одолевшую его тело. Поначалу ему хотелось присесть, чтобы немного отдохнуть, но спустя минуту тело обмякло так, что единственное, о чем мог думать Гавриил так это о мягкой постели. Он просил ИССИ о помощи – надеялся, что она услышит его и волшебным образом сможет заставить кровать, диван или хотя бы кресло появиться в комнате. Ответом послужила лишь абсолютная тишина, тишина в которой Гавриил отчетливо слышал кровь, лениво бежавшую по его венам, слышал биение сердца; тогда он и не заметил, что за все время, проведенное им в белоснежной комнате, его сердце ударило лишь раз. Окончательно обессилив, он уселся на пол, упершись спиной о стену и сейчас, в этом бесконечном белом пространстве появилась осязаемая граница, которую Гавриил отчетливо ощущал своим телом. Закрыв глаза, и впервые расслабившись за долгое время, он неосознанно прокручивал в голове последние события. Открыть глаза вновь его заставила мысль об убийстве. Только сейчас Гавриил осознал, что убил человека и не одного, а сразу нескольких. Он стал убийцей, но к своему удивлению, мысль эта не посеяла в нем паники, не вызвала чувства вины и даже малейшего сожаления. Он был спокоен внешне, однако внутри чувствовал, как сознание его мечется в тщетных попытках осознать и как-то охарактеризовать его деяния.

Бесчисленное множество раз Гавриил слышал о том, что тяжесть совершенного убийства невыносима и губительна для человека, но сейчас, по какой-то причине он считал убийство оправданным и вполне естественным, будто теперь убийство стало неотъемлемой частью его жизни и его самого. С головой окунувшись в свои мысли, пытаясь найти оправдание своим действиям, Гавриил не сразу почувствовал, как его одолевает сон.

"Странно, – думал он, все сильнее и глубже проваливаясь в свое измотанное и утомленное сознание, – если Бессмертные никогда не спят и не устают, то, что сейчас происходит со мной?"

Вновь подумав об этом, Гавриил обессилено уронил голову на грудь и проваливался в сон, но уже через секунду очнулся переполненный необъяснимой, казалось неиссякаемой энергией. Доли секунды он находился в состоянии некоей эйфории, а мгновение спустя небывалый прилив сил вновь стремительно сменился усталостью. Гавриила нещадно швыряло из состояния бодрости в состояние совершенно противоположное, усталости и упадка сил. Он был точно крохотный плот, оказавшийся в лапах сильного шторма. Этот резонанс чувств начинал нервировать его все больше и больше. Гавриил не знал, сколько времени он спал, а сколько бодрствовал и спал ли он вообще, а в какой-то момент и вовсе запутался, потеряв грань между сном и реальностью. Окружающая его белизна стирала все грани, перемешивало сознание. Только успевала дремота окутать Гавриила, как малейшие, едва слышимые, неясно откуда доносящиеся звуки мгновенно вводили его в состояние бодрости и небывалого прилива сил. В комнате за такими толстыми стенами казалось невозможным что-либо услышать, но Гавриил, чрезвычайно обостренным своим слухом, вдруг отчетливо стал узнавать самые разные звуки: чьи-то голоса, непонятные стоны, звуки проезжающих вдалеке машин, их лихорадочные сигналы и, кажется, даже звук самолета, пролетающего где-то высоко в усыпанном звездами ночном небе.

Звуки скреблись у него в голове, устроив тараканьи бега по извилинам мозга. А какой-то особенно назойливый голос, слегка приглушенный, будто где-то изолированный, невнятно нашептывал что-то будто змея. Гавриил не разобрал ничего в этом беспорядочном шипении, да и не пытался, поскольку веки его становились тяжелее с каждой секундой, а чуть позже, и тело вновь начало расслаблять. Плечи устало опустились, и голова вдруг стала невыносимо тяжелой пока, наконец, не рухнула вниз и тут же вмиг одернулась назад, как ни в чем не бывало. Затылком Гавриил ударился о стену и терпение его иссякло. Вспылив, он молниеносно сорвался с места. Совершенно не рассчитав сил, он врезался в стену и может быть, даже проломил ее, если бы на нем была броня. От удара Гавриила отбросило на пол, а в стене появились несколько черных, как смола трещин и теперь, из-за них, мир белоснежного пространства уже не казался таким бескрайним и девственно чистым.

Вдруг в комнату, непонятно откуда ворвались Вера и Надежда, возможно оттуда же, откуда вошел Гавриил, а может, и нет. Будучи внутри, он совершенно потерялся, поскольку комната была абсолютно пустой, одинаковой со всех сторон, а долгое в ней пребывание делало ее чуть ли не безграничной.

За пару мгновений добравшись до Гавриила, Вера ловким и резким движением змеей извилась вокруг его тела и, оказавшись у него за спиной, сразу же обездвижила его. Ее тело всегда казалось Гавриилу нежным, хрупким, но сейчас, оказавшись зажатым в ее объятиях, точно в стальных тисках, он быстро уверился и в том, что это идеальное женственное тело наделено еще и невиданной силой. Вера, юрким движением руки, мертвой хваткой обхватила голову Гавриила и прижала к себе. Надежда, не теряя времени, прижалась к Гавриилу спереди, завела свои длинные и стройные ноги за Гавриила, тем самым полностью лишила его возможности двигаться, а затем ловко достала из-за спины небольшое устройство, похожее на пистолет, только стволом пистолета служила длинная и очень тонкая игла. Надежда быстро и без колебаний приложила высокотехнологичный шприц к не прикрытой фиктримаго шее Гавриила. Он почувствовал, с какой легкостью игла проткнула его кожу, вонзилась в артерию, почувствовал и вещество, стремительно распространявшееся по венам обжигая их.

Вера и Надежда, намертво зажали Гавриила между своих крепко сплетенных тел и безмолвно ждали, пока введенное ему вещество подействует.

– Бутербро-о-од, – обессиленно улыбаясь, протянул Гавриил, охарактеризовав их позу и, потерял сознание.

Мстислав ступил внутрь массивного черного прямоугольного шкафа и, выпрямившись в нем по стойке смирно, избавился от брони. Побродив некоторое время по просторам своей оружейной наедине с собственными мыслями и "скучающей" ИССИ, он выждал достаточно долго, а затем обратился к ИССИ и попросил аудиенции Виктора, которую получил весьма быстро. Ромбовидные чешуйки фиктримаго Мстислава, изогнувшись, под трескающиеся звуки, превратились из гидрокостюма в весьма строгий, но не лишенный изящности темных тонов наряд, используемый в официальных встречах.

Виктор весьма охотно и всегда радушно принимал своих самых близких подчиненных. Мстислав был в их числе и более того, стал таковым одним из первых. Посему отношения Мстислава и Виктора с незапамятных времен перешли в дружеское, граничащее с братским русло.

Выйдя из дверей лифта и уже, будучи у входа в мрачные, но отдающие все тем же непередаваемым чувством уюта покои Виктора, Мстислав почтительно остановился в ожидании приглашения.

– Столько времени прошло, – прозвучал откуда-то высокий голос Виктора, – а ты все еще привержен субординации. Я ценю это, Мстислав, но ты же знаешь, что от тебя этого никогда не требовалось, – Белоснежное, каменное лицо Виктора показалось из темноты. Его угольно-серый наряд и черные, как пропасть глаза, сливались с окружающей его темнотой, а бледное лицо казалось маской, одиноко играющей представление на мрачной сцене. Поняв, что без приглашения Мстислав не двинется с места, Виктор жестом руки все же попросил его войти, а сам направился к стене, начавшей растворятся с его приближением. Мстислав следовал за Виктором и, остановившись теперь уже перед огромным панорамным окном за которым виднелся оживленный ночной жизнью город, они расположились на табуретах кубической формы, к тому моменту плавно поднявшихся из пола. Убедившись в том, что Мстислав расположился достаточно удобно, Виктор сильно зажмурил глаза, а затем широко открыл их, будто бы полностью избавил себя от всех мыслей и был готов выслушать Мстислава.