Юго-Восток

Я мигом загнал пульку в аркебуз, взвел тетиву. Огнем не взять, зацеплю эту самую Иголку, ешкин медь!

Эти все лезли. Бошки пупырчатые, голые, рты вперед, ну словно клюв у галки али вороны, только у галок хоть перья есть. Руки у них… я руки сразу узнал. Видать, они тут в подстанции давно окопались, ага, и с псами схлестнуться успели. То-то крысопсы по Пеплу кружат, чуют, ешкин медь, что кто-то обживается. Трое осмов были в дерюгах с какими-то цифрами, кажись с военной машины гнилой брезент содрали да на себя скроили. Зато четвертый, самый антиресный, он в старинном бабском платье красовался, ага. Я такое платье у сеструхи в журнале видал. Снизу широкое, словно колокол, пушистое, а над поясом узкое, с пуговками и такими прозрачными цветочками на плечах.

Я этого красивого первым пристрелил.

Он со стенки сорвался, в воду зеленую грохнулся. Жалко платья маленько, наши девки с такого платья бы визг подняли.

Дружки красивого хари задрали, зашипели. Тот, что ближе всех к Иголке подобрался, в одной щупальце аркан держал, видать, живой захватить хотел. Тут двое снизу сеть отбросили, ешкин медь, и шустро так в стороны попрятались. Очень уж шустро, я так не умею.

Один тут же стрельнул. Дунул, гнида такая, в трубку, хрен увернешься. Маленько я увернулся, однако, стрелка не в харю, а сбоку в плечо ткнулась. Не пробила, хвала Факелу, навряд ли там малиновым вареньем было намазано.

— Степан, стреляй!

— Уже иду, Славка, их тут много!

Грохнул самопал, за ним другой. Визгу было, ешкин медь!

Ну чо, спустился я вниз. Не так быстро вышло, как хотел. Арматурины гнилые, взяться страшно, цемент кусками сыплется.

Двое на меня полезли, да так хитро, не ухватишь. В честный бой гниды не совались, разумели, кто тут главный. Один вверх по стене побег да в дыру скрылся. Другой тоже по стенке, стрельнул, и шасть — за шкафы. Там шкафы такие рядками стояли, железные, из каждого обрубки проводов торчали.

Тот, что в дыру в потолке убег, с окна вдруг ввалился. Я еле нагнуться успел, в бетон стрелка ткнулась. А гада этого — и след простыл!

Тогда я тоже к шкафам прыгнул, ага, за крайним схоронился, аркебуз накрутить хотел, да некогда. Ну чо, кран огнемета повернул, динаму дернул, самое время тут дизифекцию устроить.

— Славка, ты жив там? Ах, тварь такая, я тебе!

В темноте застучало по металлу, потом вода вроде плеснула. Девка снова закричала, но не так, как раньше, не жалостливо.

— Сзади они! Берегись, плюнет!

Молодцом, девчонка, ешкин медь, Степану, выходит, помогала! А я ему даже крикнуть в ответ не мог, чтобы себя не выдать. Нутром чуял — подбирались, сволочи, близко. Одного я по тени заприметил, ага. Он по потолку рванул, хотел сверху меня обнять, что ли.

Ну выпал я ему навстречу вовремя. Только когда бензин в закрытом месте пускаешь, харю надо в сторону держать, а то в глазья огонь летит. Шарахнул я в осьминога в упор, в башку, славно так, аж мозги у него по потолку размазались. А сам он от потолка быстро отклеился, мне под ноги свалился. Горит и орет, орет и горит. Не, никакой он не осьминог, почти как человек, я его близко разглядел. Только руки-ноги вытянулись, дык они у его вроде как без костей, что ли.

— Степан, я здесь!

— Слава, я уже иду! Берегись, чтоб не плюнули!

Долго мне болтать не дали. Тот, что за окном прятался, снова показался, только из другого уже окна. А за ним — еще двое, оба в рванье, ну в жисть не скажешь, что вояки! Первый клюв растопырил, захлюпал так, словно отхаркнуться хотел… ну и плюнул.

Это хорошо, что он клюв сперва открыл. Я шкафом успел прикрыться, хотя тут же взад отбегать пришлось. Такой хрени никогда не видел, чтоб холодное железо потекло! Дык я, если честно сказать, чуть в яму с водой не грохнулся. Шкаф, что передо мной, мигом язвами покрылся, зашипел, заплевал все вокруг. Это второй гад плюнул! Маленько все же на руку и на рубаху попало, больно, аж жуть! Хорошо, что рубаха из дубленой кожи. Хотя маманя после так заштопать и не смогла, решето из рубахи получилось, ага.

— Хомм-мо, убиррайссся…

— Это нашшш домм…

Ох ты, ешкин медь, я сразу и не понял, кто это шипит. Вроде как прямо в башке зашипело. Ни фига себе, это с каких же это пор всякие гниды на Пепел права заявляют?

Я на шкафы навалился, они ж гнилые, один за другим посыпались, пылища взлетела, ни черта не видать, только окон проемы. Ну чо, подсветил я с огнемета, славно так подсветил. Двое взад в окна кинулись, а сбоку еще третий лез, и ему, засранцу, хватило! А чо в окна кидаться, такое пламя и в воде не сбить! Вони от них было, хоть нос зажимай, а визгу-то! Потопал я взад, на край воронки, поглядеть, как там Иголка. Иду себе, в пыли, как в тумане, огнемет баллоном за все углы бьется. Все же неудобно его внутри зданий таскать. Да и вообще, тяжеленные они, и часа не проносишь, как плечо гудит.

— Эй, Иголка, как тебя там, не ходи никуда! — кричу. — Стой на месте, сейчас сниму тебя!

Она заметалась маленько, да кто б на ее месте не напугался? И чего ее в развалины понесло одну? Точнее — не одну, их же двое было, мужик еще тот. Заметалась, не знает, то ли слезать с уступчика, то ли дальше там прятаться. Я б тоже на ее месте запутался. Глянул я — а Степан двоих положил, еще двое его маленько в угол загнали. Вояки из них никакие, сразу видать, но Степан не дурак подставляться. Там, рядом с воронкой, залитой водой, такая штука торчала — вроде как кабина, гнутая вся, внутри кнопки, рычаги, машина какая-то была. Голова умный, он говорит, это вроде рас-перди-тельный щит, во, выговорил. Короче, дядька Степан за щитом пригнулся, то вылезет стрельнуть, то взад прячется. Двоих уложил, прочие попрятались, издалека плевались. Жуть, как они плевались, железо спереди у рас-пер-дительного щита текло, еще маленько — и Степана видать станет.

— Твердислав, берегись, по потолкам бегут!

Ну чо, я не ждал, за кабеля схватился, и через воронку как прыгну! Скобы, что кабеля держали, толстые, да хилые, дык ясно, сколько лет тут гниют! Скобы одна за другой со стены повылетали, а я культурно так над зеленой водой перелетел, прямо в заросли поганок.

Может, и не поганки вовсе, проверять неохота, ага. Я еще, пока летел, вентиль дернул, чтоб пожарче баньку устроить. Ну чо, устроил двоих этих, что к Степану лезли, как следует прожарил. Нео бы обрадовались, без соли бы навернули. Увлекся маленько, за ними в темноту побег, но не догнал. Хорошо, Степан меня осадил, ведь я весь запас бензина выжег.

Взад вернулся, на Степана гляжу, он на меня, оба как черти чумазые, не к ночи помянуть, поганки горят, кабеля тлеют, дым вонючий по полу стелется.

— Ты как, Степан?

— Уходить надо, десятник. Их много тут, где-то внизу прячутся. Если разом кинутся, не отобьемся. Вон, гляди, еле руки спас, — показал мне, что от меча его осталось.

Чо мне глядеть, у меня кожа на локте и так дымилась. Такой уж я дерганый — если разбегаюсь, раскричусь, боли долго не чувствую. Степан нос рукавом закрыл, дышать мочи не было.

— Где внизу-то? — удивился я. — Мы ж тут лазили, внизу подвалы обвалились все, негде там жить…

— Есть там трубы, они снизу пришли, — это Иголка сказала.

Я чуть не подпрыгнул, ага. Не то чтоб напужался, а про девку маленько подзабыл. А она с порожка кое-как слезла, руки ободраны, щеки ободраны в кровь, вблизях еще меньше оказалась. Но — красавица, ешкин медь!

— А ты как здесь, милая? — Степан поднял ствол, первым потопал к выходу.

— Кое-что прожечь надо было… — Девчонка на меня все глядела.

— Кое-что? — хмыкнул Степан. — На маркитантов горбатишься?

— Ой, а что, нельзя?

Ух ты, девка-то зубастая, подумал я. Только из пасти ее вынули, а уже норов кажет. Но мне это даже понравилось. Мне в ней вообще все нравилось, чо уж тут кривить.

— Откуда тебе про подвалы известно?

— Лесничий про все знает… Ой-ой, а где торба моя?

А я точно костью подавился. Много чо ей сказать хотел, да все никак рот не открывался. Заклинило, ага. Иду себе, грабли-то растопырил, и чую — беда, небось решит, что я совсем некультурный.