Пепел в песочнице (СИ)

— Честно говоря, я не предполагал, что вы будете выставлять какие-то условия. Но я понял вас. Я понял ваши мотивы, и они мне, скажем так, не неприятны. Но сам факт того, что вы торгуетесь, в такой момент….

Максим со стоном стукнул лбом о капот уазика.

— Ну, как же вам старым козлам объяснить-то, даже не представляю! Я с вами ни о чем не торгуюсь! Это вы со мной торгуетесь! Привезли тут на красоты, вербуете. А то, что нет никакой необходимости меня вербовать не понимаете? Я при рождении завербован, раз здесь родился! Я вот чего понять не могу — вы представляете Родину что ли? «Ищем, Ищем!» — Максим передразнил чекиста. — А если мне кажется, что Родину тут, из нас двоих, представляю я? Я вам говорю: обеспечьте, а вы — торгуетесь! Вы думаете, я не понимаю, что нужно делать? Я понимаю. А вот вы, похоже, не понимаете, что нужно делать вам. Вы меня посылаете в центр интриги, которая десятую часть мира сожгла, но при этом сомневаетесь — можно ли мне доверить деньги и оборудование. Не пропью ли! Вы сами-то соображаете, что вы делаете и с кем разговариваете?

— И с кем я по-вашему разговариваю? Очень любопытно узнать!

Максим уперся кулаками в капот многострадального уазика, и нагло уставившись в глаза Ивана Александровича, тихо, но четко произнес:

— С судьбой. С перстом Божьим, если угодно.

Иван Александрович покосился куда-то внутрь себя и выдвинул предложение.

— А что, если я тебе сейчас уши надеру?

— Надерите. Вам легче будет.

— Застрелю тебя при попытке к бегству, и дело с концом.

— Вот про конец вы это очень точно заметили. Только конец этот с этого момента вам подконтролен уже не будет. Неужели не чувствуете, что именно вокруг нас что-то происходит? Неопределенность какая-то? Вокруг все примерно ясно в пределах погрешностей, а вот все, что касается этого телефона, мгновенно утрачивает предсказуемость?

Иван Александрович повернулся к Максиму спиной, засунул руки в карманы и пробурчал.

— Чувствую я, чувствую. В общем, такое дело: Дам тебе все, что могу, но только то, что есть под рукой. Документы тебе сделаем, оружие, деньги дам. Транспорт обеспечу. Группу поддержки устрою. Я слышал, что ты с Ибрагимом сошелся. Это хорошо. Вот с его группой и пойдешь. Старшего пока не знаю, кого к вам назначу — подумаю. А в Новосибирске, в Москве, сам решай уже свои проблемы. Мне туда не дотянуться. Идет?

— Вы все время говорите «Я», «мне», а как же «контора»? Она не при чем, что ли?

— Пока получается, что не при чем. План операции не утвердили, и неизвестно — утвердят ли. И не отдадут ли меня вообще под трибунал за мои с тобой выкрутасы. А времени терять никак нельзя. Сам говоришь: неопределенность. Я бы даже сказал — шаткое равновесие. Так что примерно вот так выходит. Ты на волю, я — дай Бог отставкой отделаться. Все то, что мы задумали у нас называется «превышение служебных полномочий связанное с неоправданным риском».

Он резко развернулся.

— Короче говоря — все как обычно: все получится — не накажут, облажаемся — лучше бы и на свет тогда не рождаться. Садись, Перст Божий, в машину, пора обратно ехать. На подготовку трое суток. Список адресов мне сейчас составишь, может быть хоть за три дня что-нибудь да найдем. — и уже садясь в машину, посмотрел на Максима в зеркало заднего вида и с чувством добавил, — Я тебе, засранец, еще припомню этот наш разговор — только вернись.

— На Камчатку — ни ногой. — твердо заявил засранец.

— Понимаете, Максим, ваша философия ущербна. — Иван Александрович снова перешел на «вы», — Вы этого пока не понимаете, но когда-нибудь поймете. И вам будет очень стыдно и противно. Надеюсь только, что вы это поймете до того как эта философия вас погубит. А чтобы вас уберечь, я заставлю вас одеть погоны. Это мое непременное условие, которое не подлежит обсуждению.

— Ну, не в спецназ же вы меня зачислите!

— Нет. Хотел бы, но права не имею. Вы у нас по образованию филолог? Вот и пойдете штатным переводчиком. Удачной карьеры.

Старшим по группе назначили майора Василия Коновальца, который был, как и большинство здесь, усат, плечист и мордат, но в отличие от коллег предпочитал штатское и демонстративно не пил ничего крепче сока. Первое, что попытался сделать Коновалец — наложить лапу на выданные полковником Максиму матценности — деньги, драгоценные монеты и камушки, «потом, когда понадобятся, под расписку и получишь». Максим ничего отдавать не собирался, о чем прямо майору и заявил. Тот позвонил куда-то, проконсультировался и как бумеранг вернулся к максимову порогу уже с тем аргументом, что Максим вообще — штатский, а им — не положено. Максим уже примеривался дать настырному майору в репу, но в этот момент приехал Иван Александрович, взял с Максима кучу подписок, заставил заполнить анкету с идиотскими вопросами типа «испытываете ли вы удовольствие при наблюдении за насилием» и выдал удостоверение сотрудника ФСБ и личное оружие. На вопрос про насилие Максим, косясь на майора, ответил «Да», а оружие и удостоверение взял. На этом вопросы с майором были временно разрешены.

Штатным оружием оказался стандартный ГШ-18 с бронебойными патронами — удобный, мощный, но громкий. Максим с Ибрагимом смотались в оружейку, проели плешь тамошнему каптенармусу и вымозжили у него бесшумный маленький пистолет «Вул». А ГШ — не отдали.

На следующий день Максим получил у того же каптенармуса положенный ему комплект обмундирования, в котором помимо всего прочего были погоны младшего лейтенанта, фуражка, повседневная форма и даже парадная. Все это Максим тут же попытался вернуть, объясняя, что это никогда ему не понадобится, но окошко перед ним просто захлопнули.

С формой Максиму помог разобраться, как всегда, Ибрагим. Он же настоял на том, что форму все же надо одеть, чтобы почувствовать себя, как он выразился, «на службе». Он был прав — Максим на службе себя не чувствовал. Максиму все это казалось такой уловкой, маленьким допустимым жульничеством, чтобы достигнуть своих целей. Когда под уговорами Ибрагима, Максим все же надел на себя форму и посмотрел в зеркало, он понял, что Александрыч, сука, все же его подловил: Из зеркала на Максима смотрел молодой человек в форме ничем не отличавшийся от Ибрагима и его товарищей. Вот в этом «неотличии» и было самое страшное. Единственное, что бросалось в глаза — отросшая недельная щетина, прямо конфликтующая с военной формой. «Я не знаю, кто ты, но я тебя побрею» вспомнил Максим старый анекдот, и под одобрительным взглядом Ибрагима побрился, вместе со щетиной полностью утратив остатки штатскости.

После бритья, он, пользуясь новым обликом и удостоверением, вышел из гостиницы и отправился в порт навестить Арчера и Дженнифер.

Арчер Максиму обрадовался. Заявил, что тому идет военная форма, сказал, что был уверен, что из Максима выйдет толк. Предлагал отметить. Пить Максим не захотел и спросил, где Дженнифер. Арчер, немного помявшись, рассказал, что Дженнифер была в ярости, узнав, что на ее катере провозили, что-то, о чем она не была поставлена в известность и, что разговаривать с Максимом она не хочет. Кроме того, их не выпускают из порта и выпустят ли вообще — неизвестно.

Максим произнеся дежурные соболезнования, собирался было тихо ретироваться, но Арчер не позволил. Он встал, подошел к Максиму и обнял его.

— Сделай так, чтобы я не пожалел.

Хлопнул по плечу и отвернулся.

Максим ничего обещать не стал — язык не повернулся. Просто развернулся и вышел. Но стало немного легче — дверь не закрылась.

Остаток дня Ибрагим потратил на то, чтобы научить Максима одеваться и пользоваться необходимым минимумом стандартного оборудования. Ибрагим не заумствовал, объяснял просто, толково. Максим старался отвечать взаимностью и слушал внимательно, не отвлекался.

— Вот это — наш стандартный автомат Невранова-Стечкина-Никонова образца 2047 года. Сокращенно НСН-147. В быту — «НевраСтеНик». Еще проще — «Шиза». Компактный, надежный. Использует патрон калибра 5,45.