Другая война на Свалке (СИ)

Пусть родители называют Пиану и Слуру его невестами, а утус Борп упорно зовёт зятем, но вчера днём, сразу после дурных новостей, Чаг наотрез отказался оформлять отношения в пожарном порядке, сколько сёстры его не уговаривали при молчаливом попустительстве отца. Чтобы вновь не отказывать любимым женщинам в законном браке, Чаг и решился на тайный побег рано утром, пока все спять. Все, кроме самого утуса Борпа, как выяснилось.

- Не хочешь, очень не хочешь растягивать сомнительное удовольствие от долгих проводов, - утус Борп поставил пустую рюмку на стол. – Это правильно: нет ничего хуже бабских слёз. Но прежде, чем ты покинешь мой дом, ты должен кое-что знать.

Что? Что ещё: Чаг шумно прокашлялся, отличное мясо едва не встало поперёк горла.

- Помнишь, как Пиана и Слура дрались из-за тебя? – утус Борп забросил в рот кусок сыра.

- Такое забудешь, - Чаг машинально потёр правую скулу. – Нам с вами потом пришлось полки в ванной перевешивать.

- Верно, - утус Борп усмехнулся. – А ты никогда не думал, почему это они вдруг помирились?

- Ну-у-у… - неуверенно протянул Чаг. – Закон и обычай разрешают многожёнство. В некотором смысле двум женщинам в одном доме проще, особенно если они родные сёстры. Так, вроде.

- Верно, но не совсем, - утус Борп вновь стал серьёзным. – Видишь ли… Незадолго до твоего приезда в отпуск они обе вдруг осознали: ведь ты можешь не вернуться с войны. Это раньше, до независимости, мужчин было заметно больше женщин. А теперь разница куда как меньше. Космические пехотинцы, чтобы их, постарались.

В горле запершило, Чаг вновь наполнил кружку прохладным квасом. Утус Борп вроде как не ругается, даже не сердится. Однако его слова, а особенно тон, продирают до костей.

- И поэтому они решили… - утус Борп отвёл глаза, - продлить твоё существование в этом мире единственным возможным способом – родить от тебя ребёнка, двух детей.

- Что?! – Чаг резко вскочил на ноги, утус Борп дёрнулся от неожиданности.

- Да, Чаг, это так. Прошу, сядь на место.

Чаг послушно опустился обратно на стул. Аппетит пропал начисто, хотя на кухонном столе остались ещё хороший кусок мяса, надрезанный сыр и полтора огурца.

- Полгода назад мои дочери перестали принимать противозачаточные. Мне прямо так и заявили: «Папа, не вздумай проболтаться».

- Так они что… - Чаг медленно повернул голову в сторону двери из кухни, от волнения слова застревают в горле, - обе…, беременные?

- Ну-у-у… - утус Борп лукаво подмигнул, - быстрей всего да.

Вот оно что! Чаг шлёпнул сам себя по разгорячённому лбу. Теперь понятно, зачем, с какой целью, Пиана и Слура прямо в постели едва не вытряхнули из него душу. И… Господи! Это каким же нужно было быть дураком. Пока с одной… Вторая рядом лежала, и ножки, как бы невзначай, на заднюю спинку кровати, чтобы повыше… были…

- Зачем, зачем вы мне об этом рассказали, - Чан понурил голову. – Мне и так нелегко. Это новобранцы не зная броду в бой рвутся. Я-то на собственной шкуре ощутил, что меня ждёт. Вы сами только что, в прихожей, видели. Подобные рефлексы ни один сержант не вобьёт.

- Затем и рассказал, Чаг, чтобы ты вернулся, - утус Борп наклонился ближе и доверительно зашептал. – Я хочу, чтобы у моих внуков был отец, чтобы у моих дочерей был муж, и чтобы у меня самого был зять. Вернись, Чаг. Назло всем вернись. Назло метрополии, назло правительству, нашему, независимому. Назло смерти, вернись. Ты – фартовый. Я верю в тебя, зятёк.

Чаг медленно выпрямил спину. Теперь у него и в самом деле очень, очень, очень веская причина пройти через горнило войны и вернуться домой живым. Назло всем, в том числе самой смерти.

- Ладно, - утус Борп неуклюже поднялся на ноги, - хватит болтать. Пошли, давай. Пока спят все.

В коридоре перед выходом на улицу утус Борп крепко обнял Чага.

- Вернись, зятёк. Назло всем вернись. А пока не беспокойся, я дверь запру. Пока поезд от перрона не отойдёт, никто из дома не выйдет.

- Я, я… - Чаг нервно сглотнул.

- Не нужно ничего обещать, - утус Борп осторожно приоткрыл входную дверь. – Мы будем ждать. О сёстрах и детях не беспокойся.

Точно в шесть тёмно-грязный поезд отошёл от перрона. Как хорошо, что в вагоне нет окон. Да и на что смотреть в темноте туннеля. Однако через тонкую стальную стену в тишину купе то и дело прорывался женский плач. Далеко не всем солдатам удалось тихо сбежать на войну. О том, что творилось на перроне, лучше не думать.

В вагоне на нижних полках плацкартных купе почти одни солдаты Народной армии. Лишь изредка в проходе мелькнёт тёмно-синяя роба рабочего или пахучая куртка фермера. В воздухе висит тягучая напряжённая тишина. Стук колёс о стыки рельсов забивает нервный стук сердца и тяжёлое дыхание. Чаг отвернулся к стене. Предстоящая война уже не вызывает в душе былого энтузиазма. Откровенно говоря, нет былой уверенности в победе. Как оно было, когда-то, тридцать местных лет тому назад. Они два раза доказали спесивой метрополии серьёзность собственного желания обрести независимость. И теперь предстоит держать ответ за собственную наглость. Или глупость.

Над душой вновь зависла большая мрачная туча, Чаг тяжко вздохнул. Никто не знает, ни лучший друг Шнык, с которым довелось пройти через все сражения двух войн, ни почти жёны, которые ждут от него детей, вообще никто не знает. Там, на горе Каснаре, когда на его глазах родной Финдос превратился в радиоактивные руины, он сломался. Морально сломался. Только неожиданная победа над Первым ударным вернула ему веру в правое дело. Как говорили военные моряки седой древности: стреляй, стреляй, продолжай стрелять до последнего снаряда. Как знать, может быть самый последний выстрел вдруг принесёт тебе победу. И вот теперь предстоит третья самая решительная схватка с метрополией. За базар нужно отвечать.

Щёки запылали жаром, Чаг невольно сжал кулаки. Он пройдёт. Пройдёт через всё. Обязательно пройдёт. Пройдёт, хотя бы ради ребят, что погибли на его глазах, кто так и не успел выскочить из Финдоса на поверхность, кто потом умер в госпитале от убойной дозы радиации. Пройдёт ради тех, кто не вернулся из боя, чьи тела разодрали крупнокалиберные пули респов, кто попал под кассетные бомбы. Не может быть, не должно быть, чтобы все, все они погибли напрасно.

Глава 8. Третий раз нет

Гориллоподобный охранник вежлив до тошноты. Однако не стоит полагаться на его мнимую доброту. Левый бок тёмно-синего костюма подозрительно оттопырен, и вряд ли у него там связка бананов. Наконец бронированная дверь тихо отошла в сторону. За коротким коридором проглядывает просторная комната, которая и есть легендарный Бункер №0.

Вирпен на мгновенье остановился на пороге, человеческое любопытство пересилило гордость. Больше всего Бункер №0 похож на часовню или маленький храм. По середине круглый стол на семь мест. С высокого куполообразного потолка свисают широкие экраны. Вдоль стен дополнительные столики для помощников и секретарей.

Бункер №0 как таковым бункером, бетонированным подземным убежищем, не является. Все эти меры безопасности, четвёртый подземный уровень, бронированная дверь и гориллоподобный охранник у входа, предназначены для секретности. Ни одно слово сказанное в Бункере №0 никогда и ни при каких обстоятельствах не должно просочиться в СМИ.

- Добрый день, уважаемый.

На втором слева кресле приветливо улыбается витус Орн Ибуж. Министр внутренних дел явился на секретное совещание самым первым.

- Добрый день, уважаемый, - Вирпен склонил голову.

Чёрный мундир главного полицейского Федерации сияет наведённым лоском. Золотые пуговицы надраены до блеска, многочисленные орденские планки в идеальном геометрическом порядке громоздятся на левой стороне груди. Витус Ибуж охоч до наград. Большая часть его орденов и медалей из разряда «за успехи на кухне», однако это обстоятельство ни чуть не смущает министра внутренних дел. Только, Вирпен улыбнулся, в отличие от своего идеального мундира витус Ибуж выглядит помятым и страшно взволнованным. Коротко стриженные волосы блестят от пота, глубоко посаженные глаза на широком лице бегают из стороны в сторону. О чём так переживает витус Ибуж догадаться несложно.