Город Желтой Черепахи

Словом, у нас установился полный контакт, и ребята не только охотно слушали меня, но и сами кое-что рассказывали о нравах и обычаях рыбаков. Наверно, их привязанность ко мне объяснялась отсутствием мужчины в доме, я же за несколько дней успел полюбить их вовсе без всякой причины. Сложись моя жизнь иначе, у меня могли бы быть такие же сыновья…

— Гляди, отсюда уже видна Рыбачья гавань, — прервал мои размышления Дэй, а Няо восторженно засвистел.

Этот свисток я сделал ему, когда еще не мог вставать, и игрушка пришлась по вкусу не только Няо, но и его товарищам. Я сделал их еще с десяток, прежде чем сообразил обучить этой премудрости Дэя, что сильно повысило его авторитет среди сверстников и расположило ко мне детвору поселка. Впрочем, это была не единственная польза от моей поделки: вырезая свисток, я вспомнил, как в далеком детстве отец делал мне такие же свистки из ивовых прутьев. Вспомнил его большие, покрытые темным пушком руки, ловко орудующие складным ножом. Вспомнил его лицо и лицо матери… И, словно пружина, начала раскручиваться передо мной моя жизнь, год за годом, за годом год… И уже без всякого усилия я вспомнил, кто я, что я, и лишь одно осталось скрытым — каким образом попал я на этот остров.

Воспоминания, правда, не доставили мне особого удовольствия. Ранний уход отца из семьи, второе, столь же неудачное, как и первое, замужество матери, школа с ее зубрежкой, серым однообразием, скучными вопросами и скучными ответами. Служба в армии, со всеми ее унижениями и издевательствами, неожиданное для меня самого поступление в институт, вечное безденежье, встреча с Настей… Наверное, было в жизни и счастье, и радость, неудержимая, как хлещущее из бутылки шампанское, и светлое состояние покоя, и удовлетворение от хорошо сделанной работы… Конечно, все это было, но вспоминались почему-то именно разочарования и огорчения. Отец, мать, Настя, друзья, которые слишком часто обо мне забывали. Была, конечно, работа… Я любил ее и верил, что она сможет вылечить мою изъязвленную обидами душу неудачника. Вылечить в прямом и переносном смысле. О, я не был эгоистом, лекарство изготовлялось мною не только для себя самого. Ведь если вдуматься, посмотреть по сторонам — много ли на свете счастливых людей? Людей, которым нечего забывать, которым не надо блокировать свою память приказом: «Об этом думать нельзя!»? Я мечтал помочь себе, помочь им — разочарованным, обиженным, наконец, просто больным. Не только мечтал, но и трудился ради этой мечты не покладая рук. И какой же результат? Установка, делающая из людей шуанов и шапу?..

— Дигуан, о чем ты задумался? Тебе разве не интересно? Ведь мы уже в гавани! — Няо уцепился за полу моего плаща и старательно дергал ее.

— Конечно, интересно.

— Смотри, вот навесы для кораблей — их затаскивают туда во время затяжных штормов, а здесь мы сгружаем улов. А во-он, на камнях, видишь, мальчики ловят рыбу? Это ребята из Южной Луны. Они ловят синежаберников. У этих синежаберников на спинном гребне ядовитые колючки, но если их срезать и варить синежаберников вместе с брюханами, уха получается, как из креветочника, — захлебываясь, давал пояснения Дэй. — А вон там, в самом узком месте бухты, из воды торчат бревна, видишь? Это заграждения против бифэней — я тебе о них рассказывал. Сейчас во время отлива их хорошо видно, и даже калитку. А там, за большим камнем — старики говорят, что по форме он похож на Зрящую Плоть, — Дэй сделал пальцами охранительный знак, — стоит старый корабль. Он почти развалился, но по нему здорово лазать. Тебе, наверно, интересно на него посмотреть — ты ведь еще не видел наших кораблей?

— Не доводилось.

— Нет, давай сначала крабьи ловушки проверим! — запищал Няо.

— Цыц! Пусть Дигуан взглянет на корабль, потом мы посмотрим ловушки, а к тому времени наши начнут возвращаться с промысла, и мы поможем разгружать улов. Так я говорю? — обратился ко мне Дэй.

— Так. Веди к кораблю.

Обходя крупные камни, мы, шагая по плоской, изъеденной морской водой белой известняковой террасе, двинулись к тростниковым навесам, служившим укрытием для кораблей.

Я понимал гордость Дэя и его стремление показать мне старый корабль и Рыбачью гавань. Его жизнь, так же как и жизнь других обитателей деревни, была неразрывно связана с океаном. Разумеется, не только рыба, водоросли и моллюски были их пищей, женщины приносили из леса съедобные коренья и фрукты, но и то и другое было лишь украшением стола, поскольку сами рыбаки выращивать злаки не умели, земледелие, как я понял, вообще было на острове не в почете, а фруктовых деревьев здесь росло мало. Океан был главным кормильцем жителей деревни, причем кормильцем щедрым. Рыбы с избытком хватало рыбакам и их семьям, а остаток улова позволял не голодать тем, кто остался без добытчика в доме. Им доставалась сорная рыба и рыбья мелочь, и все же без этого Тайши и другим вдовам постоянно грозил бы голод. Первое время я удивлялся, что рыбачий поселок возник так далеко от богато плодоносящих участков леса, но со временем понял, что на это были свои причины…

— Вот он, гляди. Сейчас у нас на плаву четыре таких корабля. — Дэй указал на почерневший, растрескавшийся остов большой лодки.

Пока мы шли мимо эллингов, я уже понял по их размерам, что называть посудины здешних рыбаков кораблями было несколько нескромно, и все же представшие моим глазам останки сильно меня разочаровали. Я ожидал увидеть хоть маленький, но корабль, и, гладя на остов лодки, невольно вспомнил судно, затонувшее в Западной гавани. Оно было раза в три больше этого и все же погибло почти мгновенно. Как же решаются рыбаки выходить в океан на таких скорлупках? Малейший ветерок в состоянии перевернуть эту почти плоскодонную посудину, не говоря уже о бифэнях, которым хватит одного — много двух — ударов, чтобы пустить ее ко дну.

— И на такой лодке ваши мужчины выходят в океан? — Я с недоверием взглянул на Дэя и снова повернулся к так называемому кораблю.

Длиной он был метров десять-двенадцать и, судя по оставленным в бортах отверстиям для весел, вмещал человек двадцать. Судно лежало кверху днищем, однако и так можно было сообразить, что никаких надстроек на палубе не было, да и самой палубы как таковой не существовало. В центре, вероятно, крепилась съемная мачта, на носу и на корме были устроены площадки для работы с сетью и установлены ящики для рыбы, сами рыбаки размещались на поперечных скамьях у весел, по двое на каждой. Осадка у лодки была маленькая, и при малейшем волнении она, вероятно, раскачивалась на волнах, как пустой гамак на ветру.

— Тебе этот корабль кажется недостаточно прочным? — удивился Дэй, он, видимо, ожидал восторженных отзывов и слегка обиделся. — Я слышал, у заморских купцов корабли значительно больше, но они ведь и плывут через океан, а не рыбачат у берега, как мы.

— Н-да… — Я потер заросший подбородок. — Это верно…

— Ты же понимаешь, этот совсем сгнил, а на самом деле у нас такие корабли… Да ты сам скоро увидишь. Быстрые, верткие, и на берег их легко затаскивать.

— Это верно, но я видел, как в Западной гавани потерпел крушение корабль значительно больший, чем этот. Бифэню, который пожирал спасавшихся матросов, ничего не стоит разнести в щепки такое хрупкое суденышко.

— Ха! Если бы заморские купцы были настоящими моряками, они бы на своих парусниках никаких бифэней не боялись. А посадить на рифы можно любой корабль, тут размеры ни при чем. — Дэй снисходительно улыбнулся. — Видел ты такие штуки на их кораблях? Думаешь, это просто дыры в днище? — Он указал на небольшие круглые отверстия, расположенные ровными рядами вдоль всего корпуса на расстоянии примерно семидесяти сантиметров друг от друга.

— А что же это?

— Отверстия для металлических игл, которые предохраняют корабль от бифэней. Вооруженный корабль напоминает ежа, выставившего колючки. Не каждый бифэнь, отведав их, рискнет повторить нападение. С этого корабля они сняты — ты знаешь, как мы бережем металл.

— Но ведь такие шипы, наверно, мешают кораблю?